События после смерти Цезаря показали с полной ясностью то, что очевидно было уже во время борьбы Цезаря и Помпея: для активного сопротивления военной власти и войску у сената не было ни организационного таланта, ни упорного и стойкого воодушевления, ни единства.
После совершения убийства заговорщики не нашли себе единодушной и решительной поддержки даже в среде сената. Сенат был напуган и искал компромисса, заговорщики оказались изолированными. Напротив, Антоний, консул 44-го года, и Лепид, magister equitum, то есть ближайший помощник покойного диктатора Цезаря, очень быстро освоились в создавшемся трудном положении и повели осторожную, но решительную политику, спекулируя на воинских силах Лепида, растерянности сената, неподготовленности заговорщиков, не имевших определенного плана действий, и на легкости создать нужное им настроение в толпе.
Путем компромисса им нетрудно было добиться сведения на нет достигнутого заговорщиками успеха. Постановлением сената об «амнистии», то есть забвении, убийство Цезаря признано было как бы нечаянною случайностью. Утверждение тем же сенатом всех распоряжений Цезаря, а также и распределения им магистратур, то есть и провинций, на ближайшие годы, равносильно было признанию законности власти Цезаря. Надо помнить, что в исполнении указанных распоряжений Цезаря, распоряжений как состоявшихся, так и предполагавшихся (последние должен был выяснить консул Антоний, которому вдова Цезаря передала все наследие Цезаря, поскольку оно находилось в его руках, как высшего магистрата римской державы), заинтересована была значительная часть сената.
Прямым последствием всего вышеуказанного было, между прочим, опубликование завещания Цезаря, главными наследниками по которому, по существу, оказались римский народ и ветераны, исполнителями же - частью усыновленный Цезарем Гай Октавий, частью - ряд других лиц, из которых чуть ли не большинство оказались участниками заговора. Опубликование завещания и последовавшие за этим сцены погрома и бесчинства в связи с похоронами Цезаря лишили заговорщиков последней надежды найти себе какую-либо опору в массе римского населения и сделали их пребывание в Риме опасным для их жизни и невозможным. В силу всего этого, хозяином Рима, но не положения, оказались не заговорщики, а Антоний, создавший себе немедленно вооруженную охрану из 6000 цезаревых ветеранов. Этим временным успехом Антония вопрос о будущем, даже ближайшем, отнюдь не был решен.
С устранением Цезаря жизненный нерв его режима был уничтожен, и сенату открывались широкие возможности. Естественного вождя, такого же авторитетного как Цезарь, у всех тех, кто был с ним и охотно ему повиновался, не было. Вместо одного носителя власти оказалось множество претендентов на нее; все они так или иначе надеялись быть преемниками Цезаря и ни для кого Антоний, один из многих помощников Цезаря и притом не самый выдающийся, не был ни авторитетом, ни признанным господином. Между тем реальная воинская сила находилась отнюдь не в руках Антония, а распылена была между рядом носителей, командовавших войсками в провинциях: часть этих вождей, как, например Децим Брут, правитель Северной Италии, один из заговорщиков, была всецело на стороне сената, часть же (Мунатий Планк, Асиний Поллион) колебалась и готова была примкнуть к сильнейшему, принципиально ничего не имея против продолжения доцезарева режима.
Настроение войск зависело, прежде всего, от того, кто будет аккуратнее и щедрее платить. Настроение ветеранов Цезаря можно было теми же средствами повернуть в ту или другую сторону. Симпатии же населения Италии обеспечены были тем, кто обезопасит его от насилий, грабежа и экспроприаций. Найдись у сената в данный момент такой вождь, каким был Сулла, и противная партия могла очутиться в том же положении, в каком оказались марианцы после Италийской, а затем после Восточной войны. Но такого вождя у сената не было; там царил полный разброд, еще больший, чем в стане цезарианцев. Достаточно сказать, что лидером партии сената явился наименее приспособленный для активной политической деятельности, хотя и высокоавторитетный, Цицерон, которого, конечно, слушались так же мало, как лидеров заговорщиков - Марка Брута и Кассия.
Среди цезарианцев, однако, лицо, которое оказалось способным объединить всех, нашлось. Таким лицом был усыновленный Цезарем Гай Октавий, юноша восемнадцати лет. Объединителем и организатором он, конечно, сразу сделаться не мог и ему пришлось пройти страдный, трудный и долгий путь, путь борьбы, интриг и преступлений, прежде чем добиться общего признания и власти.
Не буду передавать все сложные перипетии этого пути и укажу только на главнейшие этапы. На прохождение всего этого пути Октавию понадобилось четырнадцать лет сплошной гражданской войны.
В первые моменты после убийства Цезаря хозяином Рима, как сказано, сделался Антоний. Главной его заботой было, прежде всего, укрепить свою власть и получить в свои руки деньги и воинскую силу. Денег в его руках оказалось после смерти Цезаря немало. Ему была передана вдовой Цезаря касса диктатора, где деньги государственные трудно было отличить от денег частных: постоянным источником дохода был для него архив Цезаря, который дал ему неограниченное число настоящих и не меньшее число фиктивных, сфабрикованных Антонием, распоряжений Цезаря, за опубликование которых лица заинтересованные дорого и охотно платили.
Труднее был вопрос о войске. По распоряжению Цезаря Антоний должен был после консульства управлять Македонией. Но Антонию не было смысла удовольствоваться этим командованием, хотя в Македонии и была приготовленная для похода на Восток армия. Ему нельзя было быть так далеко от Рима. Поэтому одним из первых его актов было проведение закона в народном собрании о назначении ему не Македонии, а Северной Италии и Галлии на 6 лет с правом вызова туда македонского войска. Это делало его хозяином Италии.
Но на этом пути он встретился с неожиданным препятствием. Его противником выступил Гай Октавий. Соглашение между Антонием и Октавием после прибытия Октавия в Италию (в момент убийства он находился в Аполлонии) не состоялось: камнем преткновения было наследство Цезаря, его деньги, захваченные Антонием, нужные и тому, и другому, но принадлежавшие, конечно, Октавию. Возможность совместного действия Антония и Октавия (после усыновления носившего имя Гая Юлия Цезаря Ок-тавиана) этим была парализована и силы цезарианцев разбиты.
Очередной задачей Октавиана сделалось поэтому не действие против сената и убийц Цезаря, а упрочение своего положения, получение законных магистратских полномочий и сосредоточение у себя серьезной воинской силы. На достижении этих целей Октавиан и сосредоточил все свои усилия. Для сплочения около себя вооруженных сил и создания себе популярности в народе он мобилизовал все свои денежные средства и средства своих близких. В результате ему удалось исполнить частично свои обязательства по завещанию Цезаря, объединить около себя отряд вооруженных ветеранов и привлечь на свою сторону два из четырех вызванных Антонием в Италию македонских легионов.
Получив в свои руки воинскую силу, он имел возможность добиться и создать себе нужное официальное положение. В этом ему помог сенат, для которого Октавиан был единственным средством борьбы с Антонием. Не будь Октавиана и его войска, сенату пришлось бы беспрекословно подчиниться Антонию, при помощи же Октавиана он надеялся сломить силы цезарианцев одну за другою, рассчитывая на успешность действий Брута и Кассия, которым под шум распри Антония и Октавиана удалось ускользнуть на Восток и там воспользоваться авторитетом сената для того чтобы узурпировать власть и сплотить около себя воинские силы.
Положение Антония при этих условиях стало трудным. Оставаться в Риме, имея в тылу в Северной Италии Децима Брута с войском, а в Средней - Октавиана с его ветеранами и легионами, ему было невозможно. Пришлось предоставить Рим сенату и Октавиану, а самому поскорее справиться с Брутом и укрепиться в своей провинции, откуда завоевание Рима и вытеснение из него Октавиана представлялось ему сравнительно легким.
Но неожиданная для него верность войска Брута, выжидательное положение, занятое правителями северных провинций, успехи Брута и Кассия на Востоке, энергия и решительность, проявленные сенатом после удаления Антония из Рима, наконец, соглашение сената с Октавианом разрушили его планы и поставили его в критическое положение. Децим Брут заперся в Мутине, осада затянулась, на выручку Бруту успели подойти войска сената и Октавиана, битва, данная Антонием этим войскам, была проиграна, план Антония, таким образом, казался окончательно неудавшимся и торжествующим казался сенат, руководимый Цицероном.
Крушение грозило, однако, не только Антонию, но и всей цезарианской партии. Гибель Антония неминуемо повлекла бы за собой присоединение к сенату всех северных армий, усиление уже и без того сильных Брута и Кассия, то есть неминуемое подчинение сенату и Октавиана, со всеми вытекавшими отсюда для Октавиана последствиями. Это было в достаточной мере ясно Октавиану, и он сумел расчетливой и беззастенчивой политикой разбить казавшееся несокрушимым положение сената.
Ему помог, прежде всего, случай. В битве при Мутине пали оба консула 43-го года - Гиртий и Панса. Войско их оказалось в руках Октавиана. Он сумел воспользоваться своим положением, чтобы не допустить соединения этого войска с Децимом Брутом и не дать ему довершить победу над Антонием энергичным преследованием. Этим сделано было полдела. Антоний сравнительно спокойно отходил на север и по пути пополнял свои силы.
Сам Октавиан отнюдь не намеревался добивать Антония; это не было ему поручено и сенатом, подозрительно наблюдавшим за головокружительным ростом его сил и влияния. Своим войском он воспользовался для давления на сенат, совершенно откровенно выявив свои настоящие цели - получить консульство и настоять на отмщении за смерть Цезаря.
Движение на Рим во главе войска дало ему нужные консульские полномочия, и первым его делом было проведение через своего коллегу Квинта Педия закона о привлечении к суду убийц Цезаря. В то же время он начал переговоры с Антонием о соглашении.
Положение сената сделалось трагическим, худшим, чем во время власти Антония. Помощи ждать было неоткуда. Децим Брут делал безуспешные попытки соглашением с одной из северных армий создать новые силы для борьбы с Антонием. Марк Брут и Кассий предоставили Рим самому себе: их положение на Востоке и в войске не было достаточно прочным, чтобы рискнуть на переправу в Италию. Сенат был побежден, и победителем был Октавиан. Как только выяснилось, что соглашение Октавиана, хозяина Рима, и соединившегося с Лепидом Антония, вождя колоссальной, всецело находившейся в его распоряжении армии, возможно и вероятно, предводители северных армий перестали колебаться и присоединились к Антонию, войско Децима Брута дезертировало и сам он погиб. Антоний же предпочел продолжению междуцезарианской гражданской войны, с Брутом и Кассием в тылу, соглашение с Октавианом, которому он, до известной степени, мог диктовать свои условия, так как его армия была теперь значительно сильнее армии Октавиана.
Октавиан добился своего. Как равный с равным говорил он теперь с Антонием, создал положение, дававшее возможность открытой борьбы с заговорщиками и мести за смерть своего приемного отца. Разбитый было фронт цезарианцев вновь оказался сомкнутым. Делом времени было теперь чтобы на этом фронте первое, а затем и единственное место занял Октавиан.
Соглашение цезарианцев состоялось в Бононии в Северной Италии. Результатом его было заключение союза между тремя главдрями партии - Антонием, Лепидом и Октавианом - и санкционирование этого союза в виде триумвирата, то есть установление экстраординарной магистратуры, комиссии трех магистратов, трех диктаторов для переустройства государства - reipublicae constituendae[1]. Магистратура эта была вотирована римским народным собранием по закону трибуна Тития на пять лет, до 1 января 37 года.
Дата вотирования триумвирата была началом бесконечных, нечеловеческих страданий для Италии и всего культурного греко-римского мира, из которых они вышли разбитыми и обессиленными. Летопись этой страдной поры начинается актами триумвиров после Титиева закона. Триумвиры решительно и определенно покинули пути Цезаря и вступили на старую дорогу Мария и Суллы. Объявлено было беспощадное гонение на всех нецезарианцев. Вновь появились, на этот раз легально скрепленные, проскрипционные списки; новшеством была анонимность убийц и доносчиков; имена их нигде не записывались и официально не были известны; им гарантирована была безнаказанность в будущем. Их благородные имена, однако, для потомства не погибли; частью их занесла на свои страницы история, и несколько рассказов об их подвигах сохранены нам Аппианом и Плутархом. Не буду их цитировать: все та же история человеческой гнусности в бесконечных и причудливых вариациях; на этом фоне несколько актов благородства и самоотвержения. Но не могу не привести общей характеристики происходившего, которую сохранил нам Аппиан, почерпнувший свои сведения, по всей вероятности, непосредственно у современника этих событий.
Приведя в высокой степени интересный текст эдикта триумвиров о проскрипциях (перл показного благородства и внутренней гнусности), Аппипан продолжает: «Немедленно по всей стране и по всему городу началась неожиданная охота на людей, где только кого заставали, и бесконечные вариации убийств; убитым отрезывали головы для представления на предмет получения награды; началось недостойное бегство и причудливые переодевания. Кто погружался в колодцы, кто прятался в сточные каналы среди нечистот, кто в закопченные дымовые трубы, кто сидел, сохраняя глубокое молчание, под черепицами кровли. Не меньше, чем убийц, боялись жен и детей, враждебно настроенных, отпущенников и рабов, должников и соседей, жаждавших захватить их имения. Разом поднялось все, что было до того скрыто; сенаторы, консулы, преторы, трибуны, бывшие и настоящие, недопустимым образом изменили характер своего поведения: с плачем бросались они к ногам рабов, называя их спасителями и господами. Плачевнее же всего было, когда, перетерпев и это, они все-таки не находили сожаления. Многие умирали, защищаясь от убийц, другие - не защищаясь, как будто не терпя от убийц никакой обиды; некоторые уморили себя голодом, другие вешались, бросались в море, с крыш или в огонь; одни отдавали себя в руки убийц и даже посылали за ними, когда они медлили, другие прятались, недостойным образом просили о пощаде, стараясь избегнуть смерти или подкупить убийц. Немало людей гибло и против желания триумвиров, по ошибке или по злому умыслу. Ясно было, кто из убитых не был проскрибирован, так как рядом с трупом лежала голова; головы тех, кто был в списках, выставлялись у ростр, где раздавалось вознаграждение. В равной мере проявлена была некоторыми большая доблесть и рвение: жены, дети, братья, рабы спасали осужденных, принимали участие в попытках их спасти и умирали вместе с ними, когда замысел не удавался. Многие добровольно умирали вместе с убиваемыми. Из бежавших некоторые погибли при кораблекрушении -судьба преследовала их до конца - другие совершенно неожиданно не только спаслись, но и достигли впоследствии высших магистратур, военных командований и триумфов».
Одной из главных целей проскрипций было добывание средств на вознаграждение войск. Конфискацией имущества погибших и бежавших эта цель, однако, достигнута не была: наличных денег казненных триумвиры, конечно, в свои руки не получили, а продажа недвижимостей и движимостей дала самые плачевные результаты; капитал естественным образом спрятался и на рынке не появлялся.
Пришлось прибегнуть к организованному и самому беззастенчивому грабежу под видом налогов и единовременных взносов со всех тех, кто обладал каким-либо имуществом. Результаты сказались быстро в почти полном прекращении деловой жизни, исчезновении денег, общем разорении. Впереди, однако, стояло еще худшее. Предстояла грандиознейшая экспроприация земель в пользу солдат цезарианской армии, численность которой все возрастала, так как надвигалась жестокая борьба с Брутом и Кассием, окончательно захватившими в свои руки Восток и собравшими внушительные армии.
Многострадальному эллинству пришлось и на этот раз выдержать тяжелое кровопускание. Уже обессиленный Помпеем и Цезарем Восток опять должен был платить, содержать солдат, поставлять провиант, людей и вьючных животных для сухопутного транспорта, суда для морских перевозок и т. д., и т. д. И здесь экономическая жизнь замерла. Не говорю уже о тех невообразимых, необычайных жестокостях, которые проделали Брут и Кассий над неподчинившимися: история укрощения ликийских городов, где гибло население сплошь, вплоть до женщин и детей, история уничтожения цветущего когда-то Родоса показательно характерны. Во имя гражданской войны уничтожались вконец накопленные поколениями культурные и материальные богатства цветущих когда-то местностей.
Театром войны между триумвирами и заговорщиками была Македония. Здесь, при Филиппах, судьба сенатского режима решена была окончательно. В жестокой бойне войска Брута и Кассия были разбиты, вожди погибли. И на этот раз вопрос решен был не превосходством сил и войск цезарианцев, а неумелым командованием, нервностью и несогласованностью действий вождей сенатского войска.
Но битва при Филиппах далеко не была концом гражданской войны и великих испытаний греко-римского мира, не была она и окончательным разрешением вопроса о формах государственной жизни римской державы.
Положение в государстве и после этой битвы оставалось смутным и тяжелым. Триумвират победил, но в этой победе ясны были симптомы дальнейшего развала и еще более грозных осложнений. После победы Антоний - главный ее герой - избрал себе более легкую, на первый взгляд, и более благодарную задачу - хозяйничать на Востоке, вести войну с Парфией и добыть денег для уплаты войскам за победу. Октавиан должен был оделить солдат землею и урегулировать отношения в западной части римской державы и в Италии.
Это были главные задачи момента, задачи сложные и нелегко разрешимые. Претендентов на крупные должности и денежные награды было без конца, обещаний было дано безграничное количество, не меньше было претендентов и на земли в Италии. Добыть же нужное было нелегко. Римский Восток был истощен до крайних пределов, взять с него было нечего, ограбление имущих было здесь доведено до конца. Это было ясно и Антонию. Надо было искать новых источников, то есть идти путем аннексий и грабежа тех, кто на Востоке так или иначе сохранил еще свою самостоятельность.
Такими государствами были Египет, Армения и Парфия. Египет сопротивляться не мог и принужден был пойти на соглашение. Завоевывать и грабить его не входило в интересы Антония. Ему важно было владеть Египтом как постоянным источником дохода и как опорой своей власти на Востоке. В результате состоялось соглашение между царицей Египта Клеопатрой и Антонием, принявшее в конце концов обычную в эллинистическом мире форму брачного союза. В какой мере к делу примешалась любовь Антония к Клеопатре, безразлично. На первом плане стояла не она, а общие интересы: Клеопатра спасала свое положение, Антоний сохранял себе нужный ему политический и финансовый резерв.
Труднее было справиться с Арменией и Парфией. Богатств здесь было накоплено немало, но для завладения ими нужно было вести серьезную и длительную войну. Сила иранства не только не была сломлена, но даже не надломлена, и сломить ее было нелегко. Попытки Антония, при всем напряжении и при умелом руководстве, реальных результатов не дали. Наличных сил у Антония для серьезной войны не было или было мало, а на содержание больших сил не хватало средств. То, что удалось взять с Армении, быстро поглощено было неудачными войнами с Парфией.
Таким образом, быстро и легко исполнить свои обязательства по отношению к ветеранам в Италии не удалось Антонию, и этим объясняется то, что он неохотно и ненадолго появлялся в Италии, предоставляя Октавиану выпутываться из трудного положения, как он умел.
Попытки сначала Фульвии, жены Антония, привлечь его в Италию, а затем после смерти Фульвии старания Октавии, сестры Октавиана, новой его жены, отвлечь его от Востока и в тесном объединении с Октавианом управлять миром, опираясь на Рим и Италию, не удались. Антоний предпочел сосредоточить свои усилия на Востоке и сковать себе здесь, опираясь на Египет, прочную монархическую державу. Средств на содержание одних ветеранов и восточных легионов у него хватало, удовлетворить же всех, с кем он связал себя обещаниями, он не мог.
Такая политика Антония выяснилась, конечно, не сразу. На первых порах поэтому Октавиан в Италии принужден был все время считаться с тем первенствующим положением, которое занимал Антоний. Его главной задачей в первое пятилетие триумвирата, соответственно такому положению вещей, было эмансипироваться от Антония, развязать себе руки и приобрести вполне независимое положение, опираясь на Италию и на Запад.
В первое время эта задача казалась неисполнимой. Трудности, с которыми надо было бороться, были бесконечны. Только необычайная выдержка, такт, ловкость и уменье обходиться с людьми позволили Октавиану постепенно упрочить свое положение и достигнуть намеченной цели.
Сразу же по возвращении в Италию он столкнулся с двумя основными вопросами - вопросом о наделении ветеранов землей и вопросом продовольственным. Земли у государства в Италии не было; конфискованные у сторонников сената земли, по большей части, так или иначе перешли в частное владение: многое захватили сами триумвиры и не склонны были с этим земельным фондом расстаться. Приходилось, таким образом, и здесь использовать систему Суллы, то есть систему экспроприации. Но если Сулла имел дело с италиками, только что побежденными врагами Рима, то перед Октавианом стояло мирное трудовое гражданское население Италии, ничем не провинившееся и составлявшее основу экономической жизни страны. Экспроприировать их значило разрушить Италию, создать на руинах интенсивного и цветущего хозяйства бесплодное и заранее обреченное на разорение землевладение отвыкших от работы и не желавших работать солдат, хорошо усвоивших себе только одно ремесло - ремесло убийств и грабежа.
Но выхода не было, и Октавиан решился на широчайшие экспроприации без выкупа, сопровождаемые грабежом, насилиями и убийствами. Все лучшее в Италии было выброшено за борт, усилило кадры городского пролетариата, наполнило Италию шайками разбойников и обеспечило постоянный приток сил засевшему в Сицилии во главе пиратских войск Сексту Помпею. Развилась и сильнейшая эмиграция из Италии, огромная масса рабочей силы хлынула в Африку, в Испанию, в Галлию, найдя себе приют, частью в ущерб местному населению, в крупных имениях римских магнатов - в качестве зависимых арендаторов, будущих крепостных колонов.
Развал сельского хозяйства в Италии создал колоссальнейший продовольственный кризис, еще усиливший и без того все возраставшее недовольство населения. Усугубился кризис тем, что слабый вначале Секст Помпей сделался теперь могучим вождем флота и войска, опиравшимся на богатую хлебную Сицилию и отчасти Африку и прекращавшим подвоз в Италию, когда ему это заблагорассудится.
Экспроприация Италии, голод и недовольство населения неминуемо должны были вызвать попытку вооруженного сопротивления. Нужен был только вождь. Вождем обездоленных италиков выступил Луций Антоний, брат триумвира, действовавший в согласии с женой триумвира, Фульвией. Экспроприации в Италии были для него только агитационным средством.
Целью было затруднить деятельность Октавиана и добиться возвращения в Италию Антония и захвата им власти единолично. Последуй Антоний призыву брата, и в Италии вновь загорелась бы гражданская война, из которой Октавиан вряд ли вышел бы победителем.
Но Марк Антоний не решился на войну. Он предпочел предать брата и войти в соглашение с Октавианом, ценой отказа от всякого влияния на Италию. Почему он это сделал, остается неясным. Возможно, что он не в состоянии был купить италийские войска и боялся, что, явившись в Италию без денег, он погубит свое дело навсегда. Результатом этого предательства была жестокая война (так называемая Перусинская) и беспощадная экзекуция Италии; сильнее других пострадала Умбрия и город Перусия, где заперся Луций Антоний с войском.
Соглашение с Антонием, в которое, по требованию Италии, включен был и Секст Помпей, было колоссальным успехом Октавиана. Отныне в Италии не было более войск Антония, оппозиция Италии была разбита, весь Запад подчинился Октавиану, и только делом времени было уничтожение Секста Помпея, потребовавшее, правда, огромного напряжения сил от Октавиана. Ликвидируя власть Помпея в Сицилии, Октавиан попутно устранил и Лепида, который был ему единственной помехой на Западе. Устранение это никаких осложнений не вызвало, так как войска Лепида охотно перешли к Октавиану, в руках которого находились италийские земли.
После таких головокружительных успехов Октавиана столкновение между ним и Антонием и новая гражданская война были неизбежны. Длительный раздел римской державы между Антонием и Октавианом был немыслим и о нем серьезно не помышляли ни Октавиан, ни Антоний. Восток без италийских легионов был колоссом на глиняных ногах, Запад без промышленного и торгового Востока обречен был на захирение и упадок.
Предстояла решительная борьба. Победителем в ней должен был быть тот, кто сумет сплотить около себя наиболее действенные силы, силы Италии и западных провинций, силы римского гражданства, единственные силы, на которых и в данный момент могла основываться мировая власть. От этих сил соглашением 37 года Антоний был изолирован, все попытки войти с ними в контакт и отвлечь их от Октавиана парализовались Октавианом и кончались неудачами. Октавиан же, наоборот, своей связи с Италией не порывал ни на минуту, укрепляя одновременно свою связь с войском и пополняя его силы.
От такта Октавиана зависело теперь, даст ли ему в этот трудный момент Италия свою поддержку, сплотится ли она около него. И с этой задачей Октавиан справился блестяще. Он не торопился. Приготовления Антония, накопление им денег, постройка флота, набор местных контингентов ему не были страшны. Главной его задачей было вооружить против Антония Италию, создать враждебное к нему настроение среди всех слоев римского гражданства, договориться с сенатом, с всадничеством и с рядовым гражданством Италии.
Поэтому он спокойно ждал приближения срока окончании триумвирата, возобновленного при соглашении 37 года (срок этот спорен, и я на нем останавливаться не буду), подготовляя в то же время силы и создавая благоприятное для себя настроение в Италии.
Большим козырем в руках Октавиана были отношения Антония к Египту и его неприкрытый монархизм. И в том, и в другом обвинять Антония, по существу, нет никакого основания. Когда после 37 года, а особенно после победы над Секстом Помпеем и разоружения Лепида, положение Октавиана на Западе вполне упрочилось и надежды на соглашение с ним на прежних основаниях у Антония оставалось весьма мало, его власть над Египтом стала для него особенно нужной и важной. Он был очень нежным мужем сестры Октавиана - Октавии, но и она для него, как для каждого политика Рима, была, главным образом, политическим средством, служа связующим звеном между ним и Октавианом.
Связь его с последним порвалась, и длить разрыв с Клеопатрой Антонию было невыгодно. Совместить же обеих было невозможно. Можно было, конечно, и теперь взять Египет вооруженной силой. Но это требовало времени, денег и войска, а всего этого у Антония было не так много. Получить же то, что ему было нужно, он мог от Клеопатры и миром, возобновив с нею брачный союз. Нужны же ему были флот и деньги. Их передача Окта-виану, вполне возможная при разрыве с Клеопатрой, была бы после парфянских неудач гибелью всего дела.
Но Клеопатра требовала компенсации. Она желала, чтобы ей и ее детям были гарантированы престол Египта и даже расширение египетских границ. Согласиться на это не было ни умалением римского достоинства, ни изменой Риму. И сенат, и Сулла, и Помпей, и Цезарь перетасовывали вассальных династов Востока по своему усмотрению. Самая же система управления Востоком через царей-вассалов была системой и старой, и удобной, пока Рим жил в условиях сенатского строя.
Монархизм Антония был также вполне естественным. Его главной опорой был теперь Восток, признававший и повиновавшийся только монархической власти. Уже Цезарь был для Востока монархом, сделался им и Октавиан после победы над Антонием; ясно, что и Антоний на Востоке иначе себя вести не мог. Как относился Антоний к вопросу о власти после победы над Октавианом, это вопрос спорный, вероятнее всего, что и в этом он шел по стопам Цезаря, а не Помпея и Октавиана, и компромиссы считал ненужными. Но открыто он этого нигде не высказывал.
На этих особенностях власти Антония Октавиан построил целую систему его дискредитирования в Италии. Себя Октавиан везде и всюду выставлял охранителем римской конституции, старого строя, заступником римской свободы против призрака восточного царства, в стремлении к которому он обвинял Антония.
Большим успехом для его кампании были интимные письма к нему Антония и особенно опубликование Октавианом в последний момент завещания Антония, депонированного у весталок. В этом завещании Антоний зафиксировал свои уступки Клеопатре и ее детям, которые частью были и детьми Антония.
Весьма вероятно, что Октавиан заручился и поддержкой сената, пойдя на значительные уступки по его адресу. Об этом наши источники ничего не говорят, но только этим и можно объяснить поддержку сенатом Октавиана и поведение Октавиана после победы над Антонием.
Агитация против Антония имела успех. Затронуты были те чувства, которые живы были у каждого римского гражданина. Перед Италией поставлена была дилемма, хорошо ею усвоенная путем настойчивых, упорных, повторных разъяснений: или рабство у Клеопатры, которая сделала своим рабом Антония (вся раздутая историей собачья привязанность Антония к Клеопатре, несомненно, дело рук писателей, усвоивших официальную точку зрения Октавиана), или сохранение первенства римского гражданства, удержание римской libertas[2] и свободного строя под охраной защитника и патрона этого строя, Октавиана.
Италия, несомненно, поверила Октавиану, забыла все ужасы проскрипций и экспроприаций, сплотилась около него, принесла ему присягу на верность, дала деньги на войну, выставила грозное войско и могучий флот. Все эти силы Октавиан повел не против Антония, а официально против поработившей и обманувшей его Клеопатры. Война была объявлена Египту, хотя Египет в этой войне играл такую же роль, как и другие вассалы Антония, давшие ему флот, войско и деньги. Исход войны был предрешен.
Агитация Октавиана имела успех не только в Италии, но и в войсках Антония. Антоний требовал от своих приближенных и войска повиновения. Он стоял на точке зрения Цезаря и не делал резкой разницы между своими подчиненными, были ли то римские генералы и офицеры или вассальные цари и талантливые греки. Это обижало и оскорбляло римлян, и их преданность Антонию становилась все более и более сомнительной.
Война была решена одной морской битвой при Акции. Антоний правильно считал, что его единственное преимущество - это его великолепный флот. На суше его войску невозможно было противиться легионам Октавиана. Слишком долго сражался Антоний во главе этих легионов, чтобы не знать того, что его сборное войско - слабое оружие, даже в его руках, против сплоченных сил Италии. Но в расчете на свой флот он ошибся. Он не учел того, что римский крейсерский легкий флот под командой Агриппы проделал ответственную морскую войну против Секста Помпея, приобрел большой опыт и выработал приемы борьбы против броненосных эскадр эллинизма.
В битве при Акции Антоний потерпел решительное поражение. Он не продолжал сопротивляться на суше и отправился умирать в Египет, зная, что сопротивление бесполезно. В Египте он покончил с собой, когда сдача его Октавиану сделалась неизбежной. Покончила с собой и Клеопатра, когда убедилась, что Октавиан твердо решил сам встать на ее место и на место ее детей как владыка Египта.
Октавиан после этого остался один единым владыкой мировой римской державы, вождем римского гражданства.