Первые вспышки надвигавшейся войны всех против всех, разгоревшейся ярким пламенем в начале I в. до Р. Х., носили в Риме те же формы вооруженного столкновения партий на главной площади города, взаимного избиения и преследования побежденных, что и в других городах-государствах древнего мира. Первыми жертвами пали в этой борьбе Тиберий и Гай Семпроний Гракхи, впервые провозгласившие и частью осуществившие греческие демократические лозунги в применении к римской действительности.
За ними последовали после промежутка в два с лишним десятилетия Апулей Сатурнин и Ливий Друз. Последний выдвинул особенно резко и определенно вопрос о праве гражданства италиков, поднятый еще Гракхами, вопрос, положивший начало настоящей и длительной гражданской войне и имевший решающее значение для всего хода этой последней.
Не надо забывать, что именно эта война не только столкнула между собою римское гражданство, с одной стороны, и гражданство италийских городов - с другой, посеяв на долгое время рознь и ненависть между городской Италией и жителями римской гражданской территории, но и подготовила весь дальнейший ход событий, создав, как было указано выше, неисчерпаемые кадры бойцов, ряды которых, по мере хода событий, причудливо перемешались, и внеся на долгие десятилетия чувство острого недовольства и антагонизма в души масс рядового земледельческого населения Италии.
Война эта, прежде всего, сама по себе была необычайно ожесточенна и кровопролитна, так как столкнула между собой одинаково подготовленных, вооруженных, храбрых и привыкших к победам бойцов, недавно еще победоносно прошедших рука об руку по всему цивилизованному древнему миру. Надо помнить, кроме того, что в этой борьбе обе стороны воодушевлены были уверенностью, что борются они за правое дело, от которого зависит все их будущее, и материальное, и политическое.
Поэтому-то Италийская война, которая по количеству жертв с той и с другой стороны может идти в сравнение разве только с Пуническими войнами, и кончилась только после того, как наиболее энергичные, сознательные и культурные италики - самниты и этруски, учителя Рима в области культуры и военной техники, раньше Рима вобравшие в себя эллинскую цивилизацию, - погибли почти целиком и заменены были латинами или усвоившими себе латинский язык и латинский культурный облик жителями Италии.
Только первый этап этой войны закончился в 88 году до Р. Х. Закончился уступкой Рима и закончился не потому, что Рим убедился в правильности притязаний италиков, а потому, что на карте стояло мировое владычество Рима. Действительно, смуты в Италии подорвали веру в несокрушимую мощь Рима на всем культурном эллинизованном Востоке. Это настроение поддержано было беспрепятственным ростом могущества Митридата VI Понтийского, сумевшего не только создать себе прочную военную и политическую базу в своей причерноморской державе, но и раздвинуть пределы своего государства в Малой Азии.
Последним актом Митридата, стоявшим в прямой связи с союзнической войной в Риме, был захват им сначала римской Малой Азии, а затем римских провинций на Балканском полуострове. Хорошо известно, что в этих актах эллины усмотрели, прежде всего, освобождение от ненавистного римского ига, еще непривычного и поэтому особенно тягостного для них, хотя пережили они пока что еще только «цветочки» римского режима; «ягодки» были еще впереди. Известно также, что под влиянием этой ненависти к Риму эллины охотно и с кровожадной жестокостью исполнили призыв Митридата беспощадно истребить все римское население греческих провинций. В близком будущем их ждало, конечно, разочарование: господство полуэллинизованного жестокого и самодержавного левантинца было, конечно, еще горше хозяйничанья римских магистратов. И для него греки были только источником дохода и средством для достижения цели. Но пока что цель Митридата была достигнута; общность вины на первое время спаяла с ним греков.
Захват Востока Митридатом был жестоким ударом для Рима. Гибель десятков тысяч жизней римских не италийских граждан, потеря огромных капиталов были, конечно, колоссальным уроном, но еще опаснее было падение престижа в момент жестокой борьбы в Италии, и в особенности прекращение поступления доходов из богатейших провинций как раз тогда, когда деньги нужны были более, чем что-либо другое, и более, чем когда бы то ни было: пролетарское войско стоило дорого и даром сражаться не хотело.
Появление римского войска на Востоке было, таким образом, неизбежною необходимостью. Для этого можно было пойти на уступки Италии. Но уступать полностью ни сенат, ни римское гражданство, ни пролетарское войско склонны не были. Сенат боялся новых культурных, богатых и энергичных аспирантов из магистратуры, не хотел делиться с ними своим привилегированным положением в государстве; римское суверенное гражданство не могло примириться с мыслью о появлении на форуме новых масс суверенных граждан, с которыми придется делить выручку за продажу магистратур; пролетарское войско усматривало в италийцах таких же конкурентов, прежде всего, в том заманчивом походе на Восток, который обещал им, как показывал опыт, дешевые лавры, богатую добычу, крупные денежные награды и участок земли в Италии после возвращения.
Уступка Рима италикам была поэтому половинчатой и неполной. Право гражданства - да, но голосование только в нескольких - новых или старых (источники наши в этом расходятся) трибах, то есть обеспечение большинства во всех голосованиях старым гражданам. Часть италиков готова была удовлетвориться и этим, но большинство, наиболее культурное и боеспособное, было не удовлетворено и готово продолжать борьбу.
При таких условиях решался второстепенный, на первый взгляд, но получивший необычайную остроту, вопрос о том, какие воинские части и под чьим предводительством будут двинуты на Восток.
Конституционно вопрос решался просто. Войско должен был вести один из консулов 88 года, то есть либо Луций Корнелий Сулла, один из вождей Рима в борьбе с Италией, находившийся в Кампании во главе своего победоносного войска, либо Квинт Помпей Руф. Жребий решил дело в пользу Суллы, и, по существу, решение было целесообразно, так как Сулла и раньше выделился своим военным талантом и в союзнической войне вел дела энергично, жестоко и вполне в духе большинства гражданства и сената, то есть без ненужных, с их точки зрения, уступок италикам.
Такое решение вопроса грозило, однако, неуспехом всему делу италиков. Сулла - победитель на Востоке, Сулла - вождь победоносного, обогащенного им войска, обнадеженного наделами в Италии, Сулла - сторонник сената и враг всей программы Гракхов был большой опасностью и для италиков, и для демократической партии в Риме, прежде всего, для ее главы - Мария, героя серьезной колониальной войны в Африке и защитника Рима и Италии, отразившего нашествие кимвров и тевтонов. Изменить принятое согласно конституции решение вопроса можно было только путем революционным, другого не было. Для этого надо было обеспечить себе поддержку не только на форуме, но и поддержку вооруженную, которую могла дать только союзническая Италия. Естественно поэтому, что Публий Сульпиций Руф, трибун 88 года, по соглашению с Марием почти одновременно провел как закон о полном уравнении италиков с римскими гражданами, с включением в их число и всех отпущенников, так и предложение в народном собрании о поручении командования на Востоке не Сулле, а Марию. Проведены были эти предложения, конечно, только путем насилия и при энергичнейшем противодействии консулов и сената.
Под угрозой смерти Сулла был вынужден уступить и бежал к своему войску в Кампанию. Его дело казалось окончательно проигранным. Стоило пройти нескольким неделям, и около Мария сплотились бы тысячи италиков, ныне римских граждан, готовое войско для борьбы с Митридатом и Суллою.
Но не один Сулла заинтересован был в исходе дела. Его кампанские легионы твердо верили в то, что для них кончилось время упорной борьбы в Италии, что им предстоит легкая и выгодная прогулка на Восток, а затем спокойная жизнь на отнятых у побежденных италиков полях богатой Кампании и Этрурии. Все это рушилось. Не их, конечно, повел бы Марий на Восток.
Надо было решиться на быстрое и энергичное действие; Правда, предстоял поход на Рим. Но сколько раз уже осаждали они и брали италийские города: борьба с братьями была уже для них привычной.
Неудивительно поэтому, что и вождь, и войско быстро решились добиться своего, хотя бы ценой взятия Рима и гражданской войны. И характерно, что одни офицеры не пошли с ними. Консул - верховный вождь - и солдаты взяли штурмом Рим, покончили с главарями противников (части с Марием удалось бежать) и настояли на уничтожении законов Сульпиция Руфа.
И опять Сулла стоял перед ответственным и трудным решением. Вряд ли можно было сомневаться в том, что стоит ему увести преданное ему войско на Восток, и в Италии вновь возобладают его враги. За ними стояла вся обиженная и оскорбленная Италия. И тогда он на Востоке останется один, без поддержки тыла, один со своей армией и против сильного и богатого врага.
Но выбора не было. Оставаясь в Италии, следовало быть готовым к жестокой войне. На нее не имелось средств. Войско готово было идти с ним на Восток. Но готово ли оно было сражаться опять с Италией? Надлежало решиться на рискованную, но не безнадежную ставку.
Сулла двинулся на Восток. В Риме он наскоро провел ряд реформ, набросок будущей коренной реформы. Целью было обезвредить суверенное народное собрание. Но вряд ли сам Сулла рассчитывал на действенность этих реформ в данных условиях.
Во время его отсутствия в Риме, конечно, немедленно возобладали его противники. После недолгой борьбы и временного бегства из Рима одному из консулов, сменивших Суллу, Цинне, стороннику италиков и Мария, удалось одолеть Гая Октавия, сторонника сената, и установить демократический режим под главенством вернувшегося Мария и с возобновлением всего того, что провел в свое время Сульпиций Руф.
Для выяснения того, что пережил Рим в эти тяжелые минуты анархической борьбы за власть, позволю себе привести рассказ о событиях этих дней Аппиана, воспроизводящего здесь, несомненно, если не слова, то содержание изложения событий современником.
«Друзья изгнанников (после удаления Суллы из Рима к войску), набравшись смелости в надежде на Цинну, получившего консульство после Суллы, стали агитировать, по наущению Мария, среди новых граждан (италиков), вызывая их на предъявление требования включить их во все трибы, так как при данном положении вещей, голосуя последними, они лишены какой бы то ни было власти. Это было предисловием к возвращению Мария и его сторонников. Этому требованию старые граждане воспротивились со всей энергией. На стороне новых граждан стоял Цинна, получивший за это, как думали, триста талантов, на стороне старых - другой консул, Октавий.
Сторонники Цинны, захватив первыми форум, вооруженные спрятанными под одеждой мечами, стали кричать о включении их во все трибы. Более чистая часть народа сгруппировалась около Октавия, также вооружившись мечами. Октавий находился еще у себя, ожидая событий; ему доносят, что большая часть трибунов выступила против требования толпы, новые же граждане шумят, что уже обнажились мечи на форуме против выставивших свое вето трибунов и заняты уж ростры вскочившей на них толпой.
Узнав об этом, Октавий двинулся по Священной дороге вниз к форуму в сопровождении весьма густой толпы; как зимний поток влился он в форум в густую толпу стоявших там граждан и расчистил себе путь. Нагнав страха на толпу, он прошел мимо храма Касторов, гоня перед собой Цинну. Его спутники, без всякого приказания с его стороны, напав на новых граждан, немалое их количество убили, других же, обратившихся в бегство, гнали к воротам города.
Цинна же, положившийся на численное превосходство новых граждан и уверенный в том, что ему удастся насилием одержать верх, видя, против ожидания, что верх одерживает смелый натиск меньшинства, стал носиться по всему городу, призывая рабов к свободе. На его зов не откликнулся никто.
Он бросился тогда в соседние города, недавно только получившие право гражданства, в Тибур, Пренесте и другие, вплоть до Нолы, призывая их к отложению и собирая деньги на войну. К нему присоединились, бежав из города, его сторонники в сенате - Гай Милоний, Квинт Серторий, Гай Марий Второй. Сенат же, ввиду того, что консул во время величайшей опасности покинул город и призвал рабов к свободе, лишил его как консульства, так и права гражданства и выбрал вместо него Луция Мерулу, фламина Юпитера.
Цинна направился, между прочим, в Капую, где находилась одна из армий, и стал охаживать как командный состав армии, так и находившихся при ней сенаторов. Затем, явившись как консул, во всем консульском облачении, на собрание всего войска, сложил фасцы (знаки консульского достоинства) и со слезами обратился к солдатам с речью:
«От вас, граждане, я получил эту власть. Выбрал меня народ. Сенат же отнял ее у меня без вашего согласия. Подвергшись этому насилию, в тяжкой моей личной беде, я все же более всего возмущен попранием ваших прав. Зачем же во время выборов мы ищем вашей благосклонности, зачем обращаемся к вам с просьбой, как можете вы быть господами в народном собрании, на выборах, господами консульства, если вы не сумеете настоять на том, что даете вы, если не вы будете отнимать власть, когда вам это покажется нужным?»
Сказав это для возбуждения собрания и присоединив к этому немало жалких слов о самом себе, он разорвал на себе одежду и, соскочив с трибуны, бросился среди них на землю и долгое время лежал, пока солдаты, разжалобившись, не подняли его, не посадили опять на курульное кресло, не подняли с земли его отцов, прося его, как консула, ободриться и вести их на то, что ему покажется нужным. К солдатам присоединились и офицеры, и принесли Цинне военную присягу; каждый из офицеров привел к присяге и свою часть.
Видя, что здесь его положение прочно, Цинна бросился в города союзников, агитируя в них и указывая на то, что, защищая, главным образом, их интересы, он накликал на себя такую беду. Союзные города один за другим стали давать ему и деньги, и войско. Стали стекаться к нему и из Рима многие видные деятели, которым не по душе был государственный порядок.
Пока Цинна занят был всем этим, Октавий и Мерула, консулы, укрепляли город рвами, приводили в порядок стены, ставили на них машины и посылали послов к войскам и к городам, им еще послушным. Направили они послов и в ближайшую Галлию, а также к Гнею Помпею, проконсулу, командовавшему войсками около Ионийского моря, призывая его поспешить на помощь отечеству. Он явился и расположился лагерем у Коллинских ворот. Явился и Цинна и разбил свой лагерь рядом с ним.
Узнав о происшедшем, Гай Марий прибыл морем в Этрурию вместе с теми, кто был изгнан с ним, и их рабами, стянувшимися к ним из Рима; всех их было около 500 человек. В грязной одежде, обросший, объезжал Марий города; вид его был жалок. Возвеличивая свои победы, свои кимврские трофеи и свои шесть консульств, обещая этрускам равноправие в голосовании, которого они так хотели, он казался им надежным и собрал среди них около шести тысяч солдат. С ними он присоединился к Цинне. Цинна охотно принял его по общности их интересов.
Соединившись, они стали лагерем на Тибре, разделив свои силы на три части: Цинна и с ним Карбон расположились против города, Серторий - над городом, на высотах, Марий - у моря; реку они перегородили, чтобы не пропускать в город хлеба. Марий взял и разграбил Остию, Цинна посланным отрядом захватил Аримин, чтобы не пропускать в город войска из провинции Галлии. Консулы в большом страхе, нуждаясь в войске, не могли вызвать Суллу, уже переправившегося в Азию; они послали приказ Цецилию Метеллу, заканчивавшему союзническую войну в Самнии, как можно приличнее столковаться с самнитами и помочь осажденному отечеству. Метелл, однако, на условия самнитов пойти не мог, Марий же, узнав об этом, согласился на все поставленные самнитами Метеллу условия и вошел с ними в соглашение. Таким путем самниты сделались союзниками Мария.
В то же время Марию удалось убедить трибуна Аппия Клавдия, охранявшего римскую стену на холме, называемом Яникулом, когда-то облагодетельствованного Марием, в память этого благодеяния открыть ему восточные ворота и впустить его в город. Войдя в город, Марий впустил туда и Цинну. Но они были тотчас же выгнаны из города Октавием и Помпеем. Между тем в лагерь Помпея упало много молний, которыми убито было немало знатных и сам Помпей.
Марий, задержав подвоз хлеба с моря и сверху по реке, делал в то же время попытки захватить близкие к Риму города, где у римлян собраны были запасы хлеба. Открытым нападением он взял Антий, Арицию, Ланувий и другие города, причем дело не обошлось без предательств некоторых гарнизонов. Захватив все запасы хлеба на суше, он неожиданно смело двинулся на Рим по Аппиевой дороге, прежде чем успеют подвезти хлеб Риму из других каких-либо мест. Цинна и преторы - Карбон и Серторий встали лагерем в ста стадиях от города; против них у Албанской горы встали Октавий, Красс и Метелл, ожидая событий, хотя и считая себя более сильными и по духу, и по числу войска, но не отваживаясь одной битвой решить судьбу всего отечества.
Когда же Цинна, разослав по городу глашатаев, обещал перебежавшим к нему рабам свободу, немедленно стали перебегать к нему целые толпы. Переменилось настроение и в сенате, смущенном всем случившимся и ожидавшем немало страшного от народа, если задержится доставка хлеба. К Цинне посланы были послы для мирного улажения дела.
Он же спросил посольство, явились ли они к нему как к консулу или как к частному человеку. Не зная, что ответить, послы вернулись в город. После этого массами стали перебегать к Цинне и свободные, частью боясь голода, частью по давней симпатии к его программе, которую они до того не решались проявить, выжидая решительного поворота событий.
Цинна стал теперь уже совершенно безбоязненно приближаться к стенам и остановился лагерем на расстоянии выстрела от них; Октавий же и его сторонники все еще не решались напасть на него, боясь и труся под впечатлением перебежничества и посольств. Сенат находился в большой нерешительности. Он считал непозволительным лишать консульства Луция Мерулу, фламина Юпитера, выбранного вместо Цинны, без всякой его вины; тем не менее, под влиянием стрясшейся беды, он вынужден был, против своего желания, вторично послать посольство к Цинне, на этот раз как к консулу.
Не ожидая ничего хорошего, послы просили одного: чтобы Цинна поклялся, что не будет резни. Дать клятву Цинна отказался, но обещал, что и так, по доброй воле, он не будет виновником ничьего убийства. Октавию же, переменившему позиции и вошедшему через другие ворота в город, он приказал уйти из города, иначе он не ручается, что с ним чего-нибудь не случится и против его, Цинны, желания. Ответ свой послам Цинна дал уже сверху, с высокой трибуны, как консул. Марий же, стоя у его кресла, молчал, но грозным выражением лица давал понять, какую он учинит бойню. Сенат принял условия и просил Цинну и Мария войти в город (он чувствовал, что все это дело Мария, под которым Цинна только подписывается); Марий с улыбкой и иронией ответил, что изгнанникам нет входа в город. Немедленно же трибуны предложили народу отменить изгнание Мария и всех изгнанных в консульство Суллы».
Не успел, таким образом, Рим несколько опомниться от неожиданного и катастрофического захвата власти Суллой, как перед ним встал новый кошмарный призрак возвращения к власти целой группы оскорбленных и глубоко раздраженных людей, чудом, как, например, Марий, избежавших насильственной смерти. Люди эти опирались на крупную реальную силу, на массу вооруженных италиков, которой сенату противопоставить было нечего.
Последствия были очевидны: начались массовые преследования и избиения, конфискация имуществ и т. п., и в связи с этим море гнусности и предательства. Предоставляю опять слово Аппиану, который и здесь лучше других источников характеризует облик города Рима и Италии в данный момент.
Экзекуция началась со сплошного грабежа имущества инакомыслящих занявшими Рим войсками. За этим последовало гнусное и предательское убийство, под видом самосуда, консула Гая Октавия, которому Цинна и Марий клятвенно гарантировали неприкосновенность. Голова его выставлена была на форуме перед рострами. Убийство Октавия было сигналом. «Немедленно во все стороны бросились сыщики для розысков и истребления сенаторов и так называемых «всадников». Всадников истребляли без счету, головы же сенаторов выставлялись перед рострами. Во всем происходившем не было ни страха перед богами, ни мысли о человеческом возмущении, ни боязни перед ненавистью. После жестоких дел они наслаждались неправедными зрелищами; беспощадно убивая, отрезали головы уже умерших и выставляли результаты своего преступления на страх и устрашение и на преступное зрелище».
Типичен эпизод, передаваемый Аппианом и другими, о гибели Марка Антония, величайшего из ораторов того времени, человека, которым вправе гордиться был Рим: «Оратора Марка Антония, убежавшего в одну из своих ферм, спрятал его арендатор. Желая угостить его, он послал раба в харчевню купить вина сортом получше обыкновенного. На вопрос лавочника, почему он спрашивает вина получше, раб по секрету сообщил причину и вернулся с вином, лавочник же немедленно побежал с доносом к Марию. Марий, услышав его сообщение, с радости бросился было сам на совершение дела. Его удержали, однако, друзья, и послан был трибун с солдатами. В дом вошли солдаты. Их Антоний, мастер слова, долго чаровал длинными разговорами, печалясь о своей судьбе и говоря попутно о многих и разнообразных вещах. Трибун, не понимая, что там происходит, вбежал в комнату, нашел там солдат, слушающих Антония, и убил Антония во время речи, голову же его послал Марию».
Во время сплошной резни начались жестокие погромы толпами рабов, получивших от Цинны свободу. Их пришлось истребить целиком при помощи галльского отряда. Я остановился так подробно на событиях этого кровавого года, так как они были прецедентом и типом. Поздние такие же кровавые бани повторяются неоднократно, принимая все более и более грандиозные размеры.
В Италии власть, таким образом, прочно держали в своих руках так называемые демократы. На 86 год избраны были консулами Марий и Цинна. В первый же месяц своего консульства Марий умер, на его место вступил Валерий Флакк.
Между тем на Востоке Сулле удалось рядом решительных и планомерных действий сломить мощь Митридата в Греции и обезвредить посланного на Восток для борьбы с Митридатом и Суллой Валерия Флакка, войско которого перешло в руки его квестора Фимбрии, занявшего по отношению к Сулле выжидательное положение. События в Риме заставили Суллу прервать борьбу с Митридатом, удовольствовавшись его отказом от захвата римских провинций и серьезной контрибуцией. Мир с Митридатом решил и судьбу сенатской армии Фимбрии, предавшей своего вождя и перешедшей на сторону Суллы.
Цель Суллы на Востоке была достигнута. Митридат был ослаблен и мог некоторое время не учитываться как действительная сила. В руках Суллы было боеспособное, преданное ему войско и огромные средства на его содержание. Обеспечено было Сулле и дальнейшее содействие его войска: обещанные им войску в Италии наделы должны были быть завоеваны, вырваны из рук римского правительства и италиков. Суллово войско знало это так же хорошо, как и сам Сулла. Наконец, победой над Митридатом Сулла обеспечил себе питающий тыл в предстоящей борьбе на почве Италии: деньги, провиант и оружие могли получаться оттуда беспрепятственно.
Захват Митридатом власти на Востоке и война его с Суллой дорого стоили эллинству. Колоссальные суммы уплачены были Митридату, еще большего потребовал Сулла, и пришлось платить. Ряд цветущих городов был разрушен, гордость Эллады -Афины - обездолены на много лет. Эллины унижены и доведены до отчаяния постоями и содержанием размещенных по частным домам городов Малой Азии солдат. Это, однако, был далеко не последний удар, который пришлось перенести эллинству в эту мрачную и кровавую эпоху.
Сулла готовился к возвращению в Италию. Готовилась к нему и демократия. Уладить дело миром было невозможно; все попытки сената, предвидевшего новую бойню, были обречены на неудачу и кончились плачевно.
Силы противников были значительны. За плечами демократов стояли италики, для которых возвращение Суллы обозначало жестокие конфискации и экзекуции (вопрос о праве гражданства и включении в трибы отошел на второй план), на стороне Суллы - огромное большинство гражданского пролетарского войска, жаждавшего приобщиться к восточной добыче и принять участие в земельном переделе на счет новых граждан.
Вооруженное столкновение началось в 85 году. Цинна и Карбон, консулы этого года, пытались перебросить войско в Иллирик и перенести войну на Восток, задержав там Суллу. Попытка не удалась. Войска демократов оказались ненадежны, и при попытке урезонить одно из них погиб Цинна от самосуда солдат.
Но настоящая война разыгралась только в 83 году, когда Сулла высадился в Италии, и продолжалась в течение всего 82 года. Повторились все ужасы Италийской войны, продолжением которой, в сущности, была эта новая гражданская война. Вся Италия была захвачена ею, но особенно пострадали и на этот раз самые богатые и культурные области Италии: сначала Апулия и Самний, а затем, в особенно сильной мере, Кампания, Лаций и Этрурия, где два года подряд царили смерть и разрушение.
Война закончилась полным крушением демократической партии и жестоким уничтожением всех сил Самния и Этрурии. Демократы не сумели ни организовать войско, ни создать цельного плана кампании, ни объединить и координировать свои действия. Главное же было то, что в войске демократов не было единства. Италики твердо стояли за демократов, но гражданское пролетарское войско отнюдь не склонно было сражаться против сограждан и тем содействовать уравнению с собой италиков во всех гражданских правах, включая и право на обеспечение наделами.
Одно за другим поэтому гибли или переходили к Сулле войска демократов. Война закончилась необычайно кровопролитными и жестокими схватками в Лации, где в Пренесте и под стенами Рима легли костьми десятки тысяч лучших сынов Италии. Жестокая расправа со всем населением старого латинского союзника Рима Пренесте и со взятыми в плен самнитами закончила эту кровавую эпопею.
Для характеристики той хладнокровной жестокости, с которой Сулла уничтожал своих италийских противников, напомню известный, несомненно подлинный рассказ о заседании сената 3 ноября 82 года (передан нам Сенекой, de clem. 1, 12). Заседание происходило вне Рима на Марсовом поле в храме Беллоны. Поблизости, в так называемой villa publica[1] заперто было более 8000 (число не установлено) пленных самнитов, которым Суллой обещана была жизнь. Во время речи Суллы до сената начали доноситься стоны и крики избиваемых солдатами Суллы самнитов. Среди сенаторов возникли движение и смущение. Сулла, не прерывая речи, хладнокровно заметил: «hoc agamus, p. c., seditiosi pauculi meo iussu occiduntur» («будем продолжать, сенаторы, там, по моему приказанию, избивают незначительное количество мятежников»).
После окончательной победы на поле сражения перешли к кровавой расправе внутри Рима. Избиение началось по рецепту Мария и Цинны, то есть избивали направо и налево всех, кто так или иначе принимал участие в войне или находился в сношениях с врагами Суллы. Эта бойня привела в ужас даже сторонников Суллы, и, по их настояниям, избиению был придан законообразный характер. Сулле мир обязан гнуснейшей из всех систем организованного убийства - системой проскрипций. Без суда и следствия, без указания мотивов опубликовывались один за другим списки объявленных вне закона политических противников Суллы, приговоренных к смерти. За их убийство или указание места их пребывания объявлены были высокие денежные награды рабам и свободным. Система политического террора доведена была, таким образом, Суллой до апогея цинизма и жестокости. Неудивительно, что в дальнейшем развитии человечества он нашел себе немало подражателей.
Волна убийств, конфискаций, грабежа, предательства, гнусности (отцы предавали детей, дети отцов, мужья жен, братья братьев) прокатилась по всей Италии. И здесь лучшую, краткую и сильную характеристику того, что делалось специально в Италии, дает Аппиан.
«Многочисленны были и убийства, изгнания, конфискации по отношению к италикам, ко всем тем, кто исполнял веления Карбона или Мария, или их подчиненным. По всей Италии шли суды, предъявлялись тяжкие и разнообразные обвинения: и в исполнении обязанностей военачальника, и в участии в рядах войск в качестве солдата, и во внесении денег, и в оказании какой бы то ни было услуги, даже вообще во враждебных замыслах против Суллы. Поводом для обвинения были и гостеприимство, и дружба, и денежные отношения, оказанный или полученный кредит.
Хватали и просто за доброе отношение к кому-нибудь или за случайное спутничество в путешествии. Все это применялось, главным образом, по отношению к богатым. Когда иссякла эта серия обвинений против отдельных лиц, начались экзекуции городов: в одних были срыты акрополи, в других уничтожены стены, наложены были общие наказания на весь город в целом, доводили их до полного истощения тягчайшими взносами. В большинство вселены были бывшие солдаты Суллы: на них он смотрел как на свои гарнизоны против Италии; поселенным розданы были земли жителей и их дома».
Во всех этих актах Суллой руководили, конечно, не только жестокость и стремление упрочить свое личное положение и власть. Суллова война была завершением Италийской; его экзекуции казались ему необходимыми для полной латинизации и объединения Италии. Был ли это единственный и наиболее рациональный путь к цели, конечно, в высокой степени сомнительно.
Террор в Риме имел, с другой стороны, целью реформирование государственного строя, казавшееся Сулле необходимым и проведенное им с полною последовательностью и определенностью. Здесь не место входить в детальный разбор реформаторской деятельности Суллы. Неясным, конечно, останется прежде всего вопрос, добивался ли Сулла власти для проведения своей реформы или проводил реформы для укрепления своей власти. Такие вопросы индивидуальной психологии, как они ни важны, по моему мнению, научно и методологически неразрешимы.
Важнее то, что реформы Суллы в значительной своей части, несомненно, подготовили строй будущего принципата. Как диктатура Суллы, диктатура учредительного характера - reipublicae constituendae[2] - была прототипом и для диктатуры Цезаря, и для триумвирата Антония, Октавиана и Лепида, так и его конституционно-административные реформы легли в основу строения принципата. Основное в этих реформах - решительное отрицание лозунга «вся власть народному собранию». Меры, принятые для этого, - сведение почти на нет народного трибуната и подчинение законодательной власти народа сенату - были завершены принципатом. Не удержалась, конечно, передача почти всей полноты власти сенату. Но, как увидим ниже, положение и государственная авторитетность сената реформами Суллы были укреплены и упрочены. Еще важнее то, что сделано было Суллой для упорядочения управления римской державой. Его принцип - вынесение военной власти и войска всецело в провинции и объявление всей Италии гражданской территорией, где нет места в обычное время военной власти, в несколько измененном виде удержался.
Не продуманным до конца остался только вопрос об отношениях между высшей военной властью, неизбежность которой предуказана была ходом событий, и сенатом. Сулла считал мыслимым сенатский режим как таковой, и, подчеркивая эту мыслимость, сложил с себя в 79 году неограниченные учредительные полномочия. Неясно, однако, как он мыслил себе дальше сосуществование созданного им режима и свое личное, как охранителя этого режима. Вряд ли можно думать, что он верил в возможность длительного существования этого режима без всякого воздействия со своей стороны, то есть в длительность своего участия в политической жизни в качестве рядового гражданина.
Смерть, застигшая Суллу уже в 78 году, разрешила этот вопрос для него лично. Но уже немедленно после его смерти вопрос этот вновь был поставлен со всею остротою и сделался тем основным вопросом государственной жизни, около которого сосредоточился весь дальнейший ход событий и дальнейшее развитие гражданской войны.