Книга LXII

1[1]. Пока такого рода детские игры происходили в Риме, в Британии случилось страшное бедствие. Два города были опустошены, восемьдесят тысяч римлян и их союзников погибли, и остров был потерян для Рима[2]. Больше того, все это разорение принесла римлянам женщина, обстоятельство, которое само по себе вызвало у них величайший стыд. В действительности небеса заранее указали на несчастья. Ведь по ночам там были слышны раздававшиеся из здания совета старейшин иноземный говор, смешанный со смехом, а из театра - выкрики и причитания, хотя ни один смертный не мог произнести слова или стонать: под водой реки Тамеса были видны дома, и Океан между островом и Галлией вдруг поднялся кроваво-красной приливной волной.
2. Поводом к войне стало то, что были отобраны деньги, которые Клавдий раздал виднейшим британцам, так как эти средства по настоянию Декиана Ката, прокуратора острова, они должны были заплатить обратно. Это была одна причина для восстания, другая была обнаружена в том, что Сенека, в надежде получить хорошую лихву, ссудил островитянам десять миллионов денариев, которых они не желали, а потом потребовал весь этот заем назад одновременно и прибегнул к суровым средствам для его взыскания.
Но лицом, которое сыграло главную роль в возбуждении туземцев и убеждении их сражаться против римлян, лицом, которое они сочли достойным быть их вождем, и которое руководило ходом всей войны, была Будуика, британская женщина из царского рода, обладавшая большим умом, чем обычно обладают женщины[3]. Эта женщина собрала свое войско в числе более 120 тысяч, а затем поднялась на возвышение, построенное из дерна по римскому обычаю. Ростом она была очень высокая, вида самого устрашающего, со свирепейшим блеском в глазах, а голос ее был грубым; большущая волна рыжих волос падала у нее до бедер, вокруг шеи у нее было широкое золотое ожерелье, она носила разноцветную тунику, поверх которой толстый плащ был сколот застежкой. Таким было ее неизменное одеяние. Тогда она крепко сжала в руках копье, чтобы при его помощи устрашить всех присутствующих, и сказала следующее:
3. "Вы научились на собственном опыте, насколько отличается свобода от рабства. Следовательно, хотя некоторые из вас могли раньше, через незнание лучшего, обманываться соблазнительными обещаниями римлян, все же сейчас, когда вы попробовали и то, и другое, вы получили урок, насколько большую ошибку вы совершили, предпочтя ввозной деспотизм унаследованному от предков образу жизни, и вы, наконец, постигли, насколько лучше бедность без хозяина, чем богатство с рабством. Ведь какого только унизительнейшего и ужаснейшего обращения мы не претерпели с тех пор, как эти люди появились в Британии? Разве у нас не отобрали совершенно большую часть нашего имущества, и притом лучшую, тогда как за то, что осталось, мы платим налоги? Не говоря о наших стадах и наших полях, все плоды которых для них, разве мы не платим ежегодных податей и за наши собственные тела? Насколько лучше было бы быть проданным хозяевам сразу и полностью, чем, имея пустое звание свободы ежегодно выкупать себя! Насколько лучше быть убитым и погибнуть, чем продолжать жить с налогами на наши головы! И чего же я упоминаю смерть? Ведь даже покойник не свободен от обязанности платить им; нет, вы знаете, какую плату мы вносим за нашу смерть. Среди остального человечества смерть освобождает даже тех, кто находится в рабстве у других, только в случае римлян происходит так, что и покойник остается живым для их выгоды. Почему же это так, что, хотя ни у кого из нас нет никаких денег (как, в самом деле, и откуда мы смогли бы достать их), нас раздевают и грабят, словно жертвы убийц? И следует ли ждать, что римляне проявят умеренность в грядущие времена, когда они поступают таким образом по отношению к нам с самого начала, тогда как все люди стараются лаской приручить даже недавно пойманных зверей?
4. Но, если говорить всю правду, это мы причина всего этого зла, ведь мы позволили им поставить свою ногу на острове вместо того, чтобы немедля вышвырнуть их, как мы сделали с их знаменитым Юлием Кесарем, да ведь мы и не стали препятствовать им, когда они были еще далеко, как мы поступили с Августом и Гаем Калигулой, чтобы сделать хотя бы попытку подплыть поближе трудновыполнимым делом[4]. Как следствие, хотя мы населяем такой обширный остров, скорее материк, о котором всякому известно, что он окружен морем, и хотя мы обладаем настоящим собственным миром и настолько отделены океаном от всего остального человечества, что верили, будто мы обитаем на другой земле и под иным небом, и многие во внешнем мире, да, даже мудрейшие люди, до последнего времени не знали с уверенностью даже имени, которым мы прозываемся, мы, несмотря на все это, оказались унижены и растоптаны людьми, не заботящимися ни о чем другом, кроме захватов. Однако, даже в этот сегодняшний день, хотя мы не поступали так ранее, пусть, земляки мои, друзья и родичи так как я вижу во всех вас родичей ввиду того, что все мы населяем один остров и называемся одним общим именем - пусть, говорю я, мы исполним свой долг, насколько мы еще помним, что такое свобода, которую мы должны оставить нашим детям не только по названию, но и в действительности. Ведь если мы окончательно забыли счастливое положение, в котором были рождены и воспитаны, почему, спрашиваю, они должны быть взращены в рабстве?
5. Все это я говорю не с той целью, чтобы вызвать у вас ненависть к теперешним условиям - эта ненависть у вас уже есть - или страх за будущее - этот страх вы уже испытываете. - но чтобы похвалить вас, потому что ныне вы по своей собственной воле выбрали требуемый способ действий, и чтобы поблагодарить вас за столь охотное сотрудничество со мною и со всеми другими. Не имейте же никакого страха перед римлянами, ведь они не превосходят нас ни числом, ни отвагой. И тому есть доказательство: они защищают себя шлемами, и нагрудниками, и наголенниками, и все же, кроме этого, обращаются к палисадам, валам и рвам, чтобы уберечь себя от ущерба, причиняемого вражеским нападением. Ибо они находились под влиянием своих страхов, когда приняли такой способ борьбы, предпочтя его намерению, которому мы следуем, действовать сурово и прямо. В самом деле, мы обладаем таким избытком отваги, что считаем наши шалаши более надежными, чем их стены, и наши щиты предоставляющими лучшую защиту, чем их сплошные панцири. Что до дальнейшего, то, победив, мы захватим их, и даже если нам придется где-то отступить, мы скроемся в болотах и горах настолько недоступных, что нас никогда не смогут обнаружить и схватить. Наши противники, впрочем, и не смогут никого преследовать из-за своих тяжелых доспехов, ни убежать, и даже если они ускользнут от нас, они найдут убежища в определенных условленных местах, где они сами попадут в ловушку. Но не только в этом отношении они существенно уступают нам: очевидно также, что они не могут переносить голод, жажду, холод или жару, как можете вы. Они требуют тени и укрытия, им нужен испеченный хлеб и вино, и масло, и если у них нет чего-нибудь из этого, они гибнут; для нас, с одной стороны, любые травы и коренья служат хлебом, сок всякого растения - маслом, всякая вода - вином, всякое дерево - домом. Таким образом, эта местность близка нам и является нашим союзником, но для них она неизведанна и враждебна. Что касается рек, то мы переплываем их нагими, тогда как они не могут легко переправиться через них даже на лодках. Выступим же но этой причине против них, смело доверяясь доброй судьбе. Покажем же им, что они зайцы и лисы, пытающиеся править псами и волками".
6. Когда она закончила говорить, то прибегла к определенному виду прорицания, позволив зайцу выскользнуть из-под полы своего одеяния; и так как он побежал туда, где, по их мнению, была благоприятная сторона, вся толпа взревела от удовольствия, и Будуика, воздев руки к небесам, сказала: "Благодарю тебя, Андраста[5], и взываю к тебе как женщина, говорящая с женщиной; ибо я правлю не египетскими носильщиками, как Нитокрида, и не торгашами ассирийцами, как Семирамида[6] (ибо мы ныне получили немалое образование от римлян), и тем более не над самими римлянами, как-некогда Мессалина, а затем Агриппина, а нынче Нерон (который, хоть и называется мужчиной, на самом деле баба, что доказывают его пение, игра на лире и любовь к украшениям своей особы), нет, те, кем я правлю - это британцы, мужи, известные не тем, как обрабатывают землю или занимаются торговлей, но как в высшей степени сведущие в искусстве войны и владеющие всем совместно, даже детьми и женами, так что последние обладают теми же доблестями, что и мужчины. И как царица таких мужчин и таких женщин, я умоляю и прошу тебя о победе, сохранении жизни и свободе от мужей наглых, несправедливых, ненасытных, нечестивых - если, в самом деле, нам надлежит называть мужами этот народ, который моется горячей водой, ест искусственные лакомства, пьет разбавленное вино, умащается миррой, спит на мягких подушках с мальчиками в качестве наложников - с мальчиками, которые лишаются так своей весны - и является рабами кифареда и того хуже. Поэтому не может больше эта госпожа Домития Нерона царствовать надо мной и над моими людьми; пусть девка поет и владычествует над римлянами, так как они определенно заслужили быть рабами такой бабы, подчиняясь ей так долго. Но для нас, владычица, ты одна навечно будешь нашим вождем!".
7. Закончив обращение к своему народу в таком общем смысле, Будуика повела свое войско против римлян, так как те оказались без руководителя, поскольку Паулин, их военачальник, отправился в поход на Мону, остров возле Британии[7]. Это позволило ей разграбить и разорить два римских города и, как я уже сказал, устроить не поддающуюся описанию резню[8]. Те, кто был взят в плен британцами, подверглись всем известным видам издевательств. Наихудшая и самая зверская жестокость, к которой прибегали взявшие их в плен, была следующая. Они подвешивали нагими знатнейших и самых заметных женщин, а затем отрезали им груди и пришивали к губам, с тем, чтобы придать жертвам вид, будто они поедают их; затем они сажали женщин на острые колья, пронзавшие все тело. Все это они делали в сопровождении жертвоприношений, пиршеств и разврата во всех остальных их священных местах, но особенно в роще Лидаты. Таково было их имя Победы, и они относились к ней с исключительнейшим почтением.
8. Тогда случилось, что Паулин уже заставил Мону принять условия договора, и таким образом, узнав о несчастий в Британии, он тут же отплыл туда с Моны. Однако, он не захотел подвергаться опасности войны с варварами немедленно, так как опасался их численности и их безрассудства, но склонялся к тому, чтобы отложить сражение на более подходящее время года. Но так как он преждевременно потратил продовольствие, а варвары беспрестанно оказывали давление на него, он был принужден, вопреки собственному мнению, вступить с ними в битву. Будуика во главе войска примерно в 230 тысяч человек сама ехала на колеснице и определила другим их места каждому в отдельности. Паулин не мог бы выстроить свою линию вдоль всего ее строи, так как, даже ели бы люди были поставлены только в один ряд, они не могли бы растянуться достаточно далеко, настолько они уступали в численности[9]. Но, с другой стороны, он не отваживался вступить в бой одним плотно построенным отрядом, из страха быть окруженным и разрезанным на части. Вследствие этого он разделил войско на три подразделения с тем, чтобы сражаться в нескольких разных местах в одно и то же время, и он сделал каждое из этих подразделений настолько сильным, чтобы невозможно было легко прорваться сквозь него.
9. Пока он выстраивал и располагал своих людей, он также воодушевлял их, говоря: "Вставайте, однополчане, вставайте, римляне! Покажите этим проклятым негодяям, насколько далеко мы превосходим их даже среди злой судьбы. Вам было бы стыдно, в самом деле, бесславно уступить ныне то, что лишь краткое время назад вы завоевали своей доблестью. Долгое время, несомненно, как мы сами, так и наши отцы, во много меньшем числе, чем мы имеем сейчас, завоевывали гораздо более многочисленных неприятелей. Не бойтесь же их численности и их мятежного духа, ведь их храбрость остается ничем большим, нежели опрометчивое безрассудство, не подкрепленное оружием или упражнениями. Тем более, не бойтесь их из-за того, что они сожгли пару городов, ибо они не взяли их силой или после боя, но один был предан, а другой оставлен им. Добейтесь для них ныне надлежащей кары за эти поступки, и пусть они выучат на собственном опыте разницу между нами, когда мы оскорблены, и ими".
10. После того, как он обратился с этими словами к одному подразделению, он пошел к другому и сказал: "Ныне время, однополчане, для рвения, ныне время для отваги. Ведь если сегодня вы проявите себя храбрецами, вы вернете все, что потеряли; если вы возьмете верх над этими врагами, никто больше долго не выстоит против нас. Одной такой битвой вы и обезопасите то, чем сейчас обладаете, и подчините остающееся; так как повсюду наши воины, даже если бы они были в других землях, будут подражать вам, а враги будут охвачены ужасом. Итак, так как в ваших возможностях то ли править без страха всем человечеством, как народами, которые ваши отцы оставили вам, так и теми, кого вы сами добыли в дополнение, то ли быть лишенными всего этого, выбирайте свободу, правление, жизнь в достатке и радость от процветания скорее, чем, избежав усилий, испытать противоположное всему этому".
11. Сделав обращение такого рода к этим людям, он пошел к третьему подразделению, и тем сказал: "Вы слыхали, какие гнусности эти проклятые люди совершили против нас, более того, вы даже оказались свидетелями некоторых из них. Выбирайте же, хотите ли вы сами подвергнуться такому же обращению, какое испытали ваши товарищи, и оказаться кроме того полностью выброшенными из Британии, или же, завоевав их, отомстить за павших и одновременно дать остальному человечеству пример не только великодушной милости к покорившимся, но также неотвратимой суровости к мятежным. Со своей стороны я надеюсь больше всего, что победа будет наша; во-первых, потому что боги являются нашими союзниками (ибо они почти всегда на стороне оскорбленных), во-вторых, из-за нашей храбрости, которую мы унаследовали, ведь мы римляне и справляли триумф надо всем человечеством благодаря нашей доблести (потому что мы победили и подчинили этих самых людей, которые сейчас выстроились против нас); и, наконец, из-за нашего уважения к себе (ведь те, с кем мы сейчас вступим в схватку - не противники, но наши рабы, которых мы покорили и тогда, когда они были свободными и независимыми). И даже если исход должен будет доказать противоположное моим надеждам, - ведя я не уклоняюсь от упоминания и такой возможности, - было бы лучше для вас пасть, храбро сражаясь, чем оказаться взятыми в плен и посаженными на кол, смотреть на собственные внутренности, вырезанные из ваших тел, быть изжаренными на вертелах или погибнуть, сваренными в кипятке - одним словом, испытать, что будет, если бы нас бросили беззаконному и нечестивому зверью. Давайте же, поэтому, или победим их, или умрем на этом самом месте. Британия будет достойным памятником нам, даже если остальные римляне будут изгнаны отсюда, ведь в любом случае наши тела должны будут навсегда обладать этой землей".
12. Обратившись к ним с такими и похожими словами, он подал знак к бою. Вслед за тем войска приблизились друг к другу, варвары с большим криком, смешанным с угрожающими боевыми песнями, а римляне в молчании и строем, пока не подошли к неприятелю на расстояние броска дротика. Затем, пока их враги еще продвигались навстречу им шагом, римляне бросились вперед по команде и обрушились на них на полной скорости, и, когда, произошло столкновение, легко прорвались сквозь неприятельские ряды, но, так как они были окружены большим числом врагов, они должны были сражаться повсюду одновременно. Их стычки происходили многими способами. Легковооруженные части обменивались бросками метательного оружия с легковооруженными, тяжеловооруженные противостояли тяжеловооруженным, конница столкнулась с конницей, а против варварских повозок сражались римские лучники. Варвары хотели смять римлян натиском своих повозок, беспорядочно ударив по ним, но, так как те бились в нагрудных доспехах, сами были отражены лучниками. Всадники топтали пехотинцев, а пехотинцы стаскивали всадников; часть римлян, став сомкнутым строем, двинулась навстречу повозкам, а другие были рассеяны ими; отряд британцев вышел отрезать место с лучниками и уничтожить их, тогда как другие довольствовались тем, что спасались от их стрел на расстоянии; и все это происходило не в одном только месте, но со всеми тремя подразделениями одновременно. Они сражались долгое время, обе стороны, вдохновляемые одинаковой злостью и отвагой. Но, в конце концов, римляне стали брать верх, и они убили многих в бою возле телег и у леса, и также многих взяли в плен. Тем не менее, немало из них спаслось и готовилось опять сражаться[10]. Тем временем, однако, Будуика заболела и умерла[11]. Британцы глубоко скорбели но ней и устроили ей роскошные похороны; но, почувствовав тогда, наконец, что они в самом деле побеждены, они рассеялись но домам. Столько о делах в Британии.
13. В Риме Нерон сначала развелся с Октавией Августой ради своей сожительницы Сабины, а позже приговорил ее к смерти[12].
Сабина, опасаясь, что Октавию однажды могли бы позвать назад, подговорила некоторых ложно обвинить ту в прелюбодеянии и колдовстве, таким образом она навлекла на неё сначала изгнание, а затем и смерть[13].
Он сделал это вопреки возражениям Бурра, который стремился предотвратить их развод, и как-то сказал ему: "Хорошо, но тогда верни ей её приданое", - под которым он имел в виду верховную власть. В самом деле, откровенность в высказываниях была отличительной чертой Бурра, и он пользовался ею ее с такой смелостью, что однажды, например, когда император во второй раз спросил его мнение о деле, по поводу которого тот уже высказался, он сердито ответил: "Когда я уже высказал своё мнение, не нужно спрашивать меня еще".
Так Нерон избавился от него[14] при помощи яда; и он назначил в качестве одного из двух человек, начальствовавших над преторианцами, некоего Софрония Тигеллина, превзошедшего всех своих современников в распутстве и кровожадности[15].
Тигеллин, превзошедший всех своих современников в распутстве и кровожадности, стал преемником Бурра. Он оттеснил от Нерона прочих и заслонил своего коллегу Руфа. Именно ему, говорят, был дан замечательный Питии, приняли сторону Сабины в ее нападках на императрицу, пренебрегая потому что та приобрела большое влияние. Пития одна отказалась даже под жестокими пытками оболгать свою госпожу и, в конце концов, так как Тигеллин продолжал принуждать её, плюнула ему в лицо, сказав: "Лоно моей госпожи чище, Тигеллин, чем твой рот"[16].
14. Нерон сделал бедствия своих родственников предметом шуток и острот. Например, после убийства Плавта[17] он бросил взгляд на его голову, когда ее принесли ему, и заметил: "Я и не знал, что он такой носатый", - будто чтобы сказать, что мог бы пощадить его, если бы знал это обстоятельство раньше! И хотя он почти полностью посвятил свое существование жизни в тавернах, он запретил другим покупать в тавернах что-нибудь вареное, кроме зелени и горохового супа. Он разделался с Паллантом[18], так как тот скопил огромное состояние, оценивавшееся в сто миллионов денариев. Он часто проявлял высокомерие: например, он отказывался говорить со своими служителями из вольноотпущенников, но вместо этого кратко записывал все свои пожелания и приказы на табличках.
15. Когда многие из собравшихся в Антиуме погибли, Нерон устроил по этому поводу празднество.
Некий Трасея выразил мнение, что для сенатора высшей мерой наказания должна быть ссылка[19].
Распущенность Нерона достигла таких размеров, что он в самом деле правил на публике колесницами. А в одном случае после представления охоты на диких зверей он тут же подвел по трубам воду в театр и показал морской бой, затем опять отвел воду и устроил сражение гладиаторов. Наконец, он еще больше затопил это место и дал роскошный общественный пир. Тигеллин был назначен распорядителем пиршества, и все, что угодно, было предоставлено в расточительном изобилии. Приготовления были сделаны следующим образом. Посреди озера были первоначально спущены большие деревянные бочки, используемые. тля хранения вина, и поверх них прикреплен дощатый настил, тогда как вокруг это платформы были возведены таверны и палатки. Таким образом Нерон и Тигеллин со своими собутыльниками заняли середину, где они справляли свой праздник на пурпурных подстилках и мягких подушках, пока остальные гуляли в тавернах. Они могли также посетить бордели и без помех либо препятствий иметь сношения с любой из сидевших там женщин, среди которых были красивейшие и известнейшие в городе, как рабыни, так и свободные, блудницы и девственницы, и замужние женщины; и они были не только из простонародья, но и из по-настоящему благородных семей, как девушки, так и зрелые женщины. Всякий мужчина имел право развлекаться с любой, какую он пожелает, тогда как женщинам не было позволено отказать кому-либо. Как следствие, собралось беспорядочное скопище народа, и они не только беспробудно пьянствовали, но также буйно развратничали, и тогда раб мог распутствовать со своей госпожой в присутствии господина, и гладиатор мог распутничать с девушкой из благороднейшей семьи на глазах ее отца. Были постыдные толкотня, драки и общий шум как со стороны тех, кто уже зашел, так и со стороны тех, кто стоял вокруг снаружи. Многие мужчины встретили смерть в этих стычках, и многие женщины, кроме того, частью были удушены, а частью схвачены и похищены[20].
16. После этого Нерон посвятил свое сердце исполнению того, что без сомнения всегда было его желанием, а именно - привести к гибели весь Город и государство в течение своей жизни. При всех событиях он, подобно другим перед ним, имел привычку называть Приама волшебно счастливым в том, что он увидел одновременно погибшими свой трон и свою страну. Соответственно он втайне послал людей, притворявшихся пьяными или по другому озорничавшими, и приказал им сначала поджечь по одному-два или даже несколько зданий в разных концах города, так чтобы люди были сбиты с толку и не могли бы ни найти причины бедствия, ни положить ему конец, хотя они постоянно узнавали о многих странных знаках и звуках[21]. Ибо там ничего не видели, кроме множества огней, как в лагере, и ничего не слышали из человеческой речи, кроме таких восклицаний как: "Это или то в огне" - "Где?" - "Как это случилось?" - "Кто поджег его?" - "Помогите!". Необычайное возбуждение охватило всех горожан Во всех частях города, они забегали, одни в одно направлении, другие - в другом, словно обезумевшие. Здесь люди, пока они помогали своим соседям, могли услышать, что их собственные усадьбы в огне, там другие, еще до того, как слышали, что их дома охватил огонь, узнавали, что они погибли. Те, кто был внутри своих домов, выбегали на узкие улочки, думая, что они могли бы спастись там от окружающего, тогда как народ на улицах бросался в жилища в надежде лучше укрыться внутри. Там без конца кричали и плакали дети, женщины, мужчины, старики, и все вместе, так что никто ничего не мог ни рассмотреть, ни понять, что говорят, из-за дыма и гама, и по этой причине некоторых можно было видеть застывшими в молчании, будто онемевшими. Тем временем многие, кто выносил свои пожитки, и многие также, кто крал имущество других, перекрывали друг другу дорогу и падали под своей ношей. Невозможно было ни идти вперед, ни оставаться на месте, но люди толкали других, и их толкали в ответ, сбивали с ног других и сами оказывались сбитыми с ног. Многие задохнулись, многие были затоптаны; одним словом, не было такого зла, способного приключиться с людьми в таком положении, какое не обрушилось бы на них. Они даже нигде не могли легко укрыться, и даже если кому-то удавалось спастись от немедленной опасности, он мог подвергнуться другой и погибнуть.
17. Тогда все это происходило не один день, но одинаково длилось несколько дней и ночей[22]. Многие дома были уничтожены из-за отсутствия хоть чего-нибудь, что помогло бы спасти их, а многие другие были подожжены теми самыми людьми, которые пришли предоставить помощь, ведь воины, включая ночную стражу, рассчитывая пограбить, вместо того, чтобы гасить огонь, поджигали новые. Когда в разных местах происходили такие сцены, ветер подхватил пламя и понес его без разбору на все строения, какие остались. Вследствие этого никто больше не заботился об имуществе или домах, но выжившие, находясь там, где они полагали, что спаслись, вглядывались в то, что казалось островками, разбросанными среди огня, или же многими городами, горевшими одновременно. Там больше не было горя из-за частных потерь, но оплакивали общее бедствие, вспоминая, как некогда большая часть города была таким же образом опустошена галлами[23].
18. Когда все жители были в таком состоянии духа и многие, раздавленные несчастьем, бросались прямо в огонь, Нерон взошел на крышу дворца, с которой открывался наилучший вид на большую часть пожара и, напялив одеяние кифареда, спел "Падение Трои", как он назвал песню, хотя на самом деле это было падение Рима[24].
Бедствие, пережитое городом, не имело равных ни до, ни после, за исключением галльского нашествия. Весь Палатинский холм, театр Тавра и около двух третей остального города выгорели, а бессчетное количество людей погибло[25]. Не было проклятия, которого горожане не призывали бы на голову Нерона, хотя они и не называли его имени, но просто проклинали в общих выражениях того, кто предал город огню. И они были больше всего встревожены, вспоминая предсказание, которое некогда, во времена Тиберия, было у всех на устах:

Когда трижды по триста кружащихся лет истекут,
Разрушение Рима придег от раздора внутри

И когда Нерон, чтобы ободрить их, сообщил, что эти стихи нигде не были обнаружены, они отбросили их и принялись повторять другое предсказание, о котором утверждали, что это подлинное пророчество Сибиллы, а именно:

Последним из энеевых потомков
Матереубийца будет править.

И так и случилось, то ли эти стихи в самом деле были произнесены ранее в некоем божественном пророчестве, то ли народ был побужден, в виду сложившегося положения, высказать это. Ибо Нерон в самом деле был последним императором из дома Юлиев, происходящего от Энея.
Тогда они принялся собирать большие средства от частных лиц, также как и от целых общин, кое-где используя принуждение, а кое-где получая их в виде добровольных пожертвований, каковыми они должны были казаться. Что касается собственно римлян, он лишил их бесплатных раздач зерна[26].
19. Пока он был занят этим, он получил новости из Армении, сопровождаемые лавровым венком в честь еще одной победы там. Ибо Корбулон[27], после того как собрал вместе воинские соединения, которые ранее были рассеяны, и поупражнял их после некоторого времени нерадивости, одним только известием о своем приближении запугал как Вологеса, царя Парфии, так и Тиридата, вождя Армении[28]. Он напомнил этим прежних римлян, наряду с блестящим именем обладая также большой телесной силой, и еще больше одаренный проницательным умом; и он показал великую храбрость и честность по отношению ко всем, как друзьям, так и врагам. По этим причинам Нерон послал его на войну вместо самого себя и доверил ему большие силы, чем кому-нибудь другому, испытывая равную уверенность, что этот вождь подчинит варваров и не восстанет против него. И Корбулон ничем не обманул этих ожиданий, хотя вызывал недовольство остальных одной этой особенностью, тем, что был верен Нерону; ибо люди так страстно желали видеть его императором вместо Нерона, что такое его поведение по этому поводу казалось им единственным недостатком.
20. Корбулон, соответственно, взял без боя Артаксату и сравнял город с землей[29]. Совершив этот подвиг, он двинулся но направлению к Тигранокерте, щадя те местности, которые сдавались, но опустошая земли всех, кто как-нибудь сопротивлялся ему. Тигранокерта добровольно ему покорилась[30]. Он совершил также другое блистательное и славное деяние, увенчавшее все прочие, заставив грозного Вологеса принять условия, согласные с достоинством римлян.
Вологес, услышав, что Нерон предназначил Армению другим, и что Адиабена опустошается Тиграном[31], стал готовиться самому вести военные действия против Корбулона в Сирии, и послал в Армению Монобаза, царя Адиабены[32], и Монаэса, парфянина. Эти двое заперли Тиграна в Тигранокерте. Но поскольку они обнаружили, что вовсе не могут причинить какого-либо вреда своей осадой, но наоборот, всякий раз, когда они пытались сразиться с ним, оказывались отброшенными как местными отрядами, так и римлянами, находившимися в его войске[33], и поскольку Корбулон охранял Сирию с чрезвычайной заботой, Вологес поступился своей гордыней и отказался от похода. Затем он послал к Корбулону и достиг перемирия на условии, что должен будет послать новое посольство к Нерону, снять осаду и вывести свои войска из Армении. Нерон даже тогда не дал ему безотлагательного и определенного ответа, но отправил Лукия Кесенния Пета в Каппадокию следить за тем, чтобы в областях Армении не было восстаний[34].
21. Вологес напал на Тигранокерту и отбросил Пета, пришедшего ей на помощь[35]. Когда последний бежал, он преследовал его, перерезал сторожевой отряд, оставленный Петом на Гавре, и запер его в Рандее, возле реки Арсаний[36]. Тогда он был на грани отступления, ничего так и не достигнув, ибо, не имея тяжеловооруженных воинов, он не мог близко подойти к стене, и у него был небольшой запас продовольствия, особенно потому, что он шел во главе многочисленного воинства, не позаботившись о его продовольственном снабжении. Но Пет испытывал страх из-за его лучников, которых встречали даже в самом его лагере, также как и конницы, появлявшейся повсюду, и соответственно послал к нему с предложениями о мире, принимая его условия, и принес клятву, что сам оставит всю Армению, а Нерон должен будет отдать се Тиридату. Парфянин был невероятно рад заключить такое соглашение, видя, что достигает господства над этой страной без трудов и мог делает римлян своими должниками за весьма немалую любезность. И, так как он услышал, что Корбулон (к которому Пет непрерывно посылал, пока не был окружен) приближается, он отпустил осажденных римлян, сначала заставив их построить для него мост через реку Арсаний. Мост ему в самом деле был не нужен, так как ранее он переправлялся вброд, но он хотел показать им, что сильнее их. В любом случае, он отступил не по мосту даже тогда, но переправился на слоне, в то время как остальные прошли так же, как прежде[37].
22. Договор был почти заключен, когда Корбулон с небывалой быстротой достиг Евфрата и там поджидал отступающее войско. Когда оба войска встретились, глубокое отличие между армиями и их полководцами привлекло внимание всякого: первое было веселым и радовалось своей стремительности, последнее было опечаленным и пристыженным из-за заключенного договора.
Вологес послал Монаэса к Корбулону с требованием, чтобы тот оставил укрепление в Месопотамии. Так эти двое имели продолжительные переговоры как раз на мосту через реку, предварительно разобрав середину сооружения. Корбулон соглашался покинуть страну, если парфяне также оставят Армению, и оба эти условия временно будут выполняться до тех пор, пока Нерон не изучит принятых обязательств и не примет второго посольства, посланного Вологесом[38]. Ответ, данный им императором, состоял в том, что он пожаловал бы Армению Тиридату, если бы этот царевич прибыл в Рим[39]. Пет был отстранен от командования, а воины, бывшие с ним, разосланы по разным местам, но Корбулон был вновь назначен для войны против тех же самых противников. Нерон намеревался самолично выступить в поход, но упал, совершая жертвоприношение, так что не рискнул отправиться, но остался дома.
23. Корбулон вследствие этого для вида готовился к войне против Вологеса и послал к нему центуриона, предлагая отступить из страны, но частным образом он советовал царю послать своего брата в Рим, предложение, которому тот последовал, так как у Корбулона, как казалось, было более сильное войско. Соответственно, Корбулон и Тиридат имели переговоры в Рандее[40], месте, удовлетворившем обоих: царя, потому что здесь его войска разбили римлян и отпустили их на условиях, видимое доказательство оказанной им милости, и Корбулона, так как он рассчитывал, что его люди избавятся от дурной славы, которую они приобрели здесь ранее. В самом деле, ход переговоров не ограничивался только беседами, но было построено возвышение, на которое были поставлены изображения Нерона, и в присутствии толпы армян, парфян и римлян Тиридат приблизился и оказал им знаки почтения; затем, совершив им жертвоприношение и поприветствовав хвалебными именами, он снял со своей головы венец и надел на них. Монобаз и Вологес также прибыли к Корбулону и дали ему заложников[41]. В честь этого события Нерона некоторое время приветствовали императором. И он справил триумф, вопреки тому, что было ранее.
Корбулон тогда, хоть и располагал многочисленным войском и снискал немалую славу, так что легко мог бы сделаться императором (поскольку люди совершенно презирали Нерона, но все разными способами проявляли восхищение им), никогда не возглавил какого-либо мятежа и не был обвинен в том, что поступает так. В самом деле, тогда он вел себя осторожнее, чем всегда. Например, он добровольно послал в Рим своего зятя Линия, действовавшего как его заместитель[42]; это было сделано с показной целью, чтобы Анний мог бы сопровождать гам Тиридата, но в действительности с тем, чтобы дать в руки Нерона заложника. Следует отметить, что император был так твердо убежден, что его полководец не восстанет, что Корбулон получил своего зятя в заместители даже до того, как тот стал претором.
27.2. Юний Торкват, потомок Августа, был подвергнут каре по замечательному обвинению. Он промотал свое имущество скорее из расточительства, то ли следуя природной наклонности, то ли с обдуманным намерением не быть слишком богатым. Нерон вследствие этого заявил, что, так как он испытывал нужду во многих вещах, он должен был бы жаждать богатства других, и потому побудил выдвинуть против него вымышленное обвинение в стремлении к императорской власти[43].
24. Сенека, однако, и Руф, префект, и некоторые другие выдающиеся мужи составили заговор против Нерона; ибо они не могли больше выносить его безобразного поведения, его распущенности и его жестокости[44]. Они желали, поэтому, избавить себя от этого зла и в то же время освободить от него Нерона - в чем, вправду, Сульпикий Аспер, центурион, и Субрий Флавий, военный трибун[45], оба принадлежавшие к телохранителям, открыто признались самому Нерону. Аспер, когда император допрашивал его о причинах его покушения, ответил: "Я хотел помочь тебе, и не было другого способа". А ответ Флавия был: "Я и любил, и ненавидел тебя больше всех людей. Я любил тебя в надежде, что ты окажешься хорошим императором, я ненавидел тебя, потому что ты поступал так. Я не могу быть рабом возницы и кифареда"[46]. Против этих людей был сделан донос, и они были казнены, и многие другие подобным же образом по этой причине. Ведь все, что угодно, могло быть выдвинуто в качестве обвинения против кого угодно из-за чрезмерной радости или горя, из-за слов или жестов, ему давали ход и в него верили; и ни одному из таких обвинений, даже неправдоподобных, не было отказано в доверии ввиду действительных поступков Нерона. Тогда неверные друзья и домочадцы некоторых людей стали чрезмерно процветать. ибо, хотя люди естественно остерегаются чужаков и недругов по причине своих подозрений, они непременно обнажают свои мысли близким, хотят они того или нет.
25. Было бы непомерной задачей рассказать обо всех прочих погибших, но о судьбе Сенеки скажем в нескольких словах. Его желанием было закончить жизнь его жены Паулины одновременно с его собственной; ведь он заявил, что убедил её как презирать смерть, так и оставить мир вместе с ним. Так он вскрыл её вены одновременно со своими. Но так как он умирал тяжело, его конец был ускорен воинами; и она была ещё жива, когда он скончался, и таким образом выжила. Он, однако, не покончил с собой, пока не просмотрел написанную им книгу и не поместил другие свои книги у некоторых друзей, опасаясь, что в ином случае они могли бы оказаться в руках Нерона и быть уничтоженными. Таким образом умер Сенека, несмотря на то, что ранее под предлогом нездоровья он оставил общество императора и отдал ему все свое имущество, якобы для оплаты построек, которые тот возводил. Его братья, кроме того, погибли вслед за ним[47].
26. Подобным образом Трасея и Соран[48], бывшие среди самых выдающихся по родовитости, богатству и всяческим достоинствам, встретили свою смерть не потому, что обвинялись в заговоре, но потому, что были такими, какими были. Против Сорана Публий Эгнатий Келер, философ, дал ложное свидетельство. Обвиняемый имел двух близких, Кассия Асклепиодота из Никеи и этого Эгнатия из Берита. Тогда Асклепиодот, столь далекий от того, чтобы дать показания против Сорана, в действительности засвидетельствовал его благородные качества, и за это он был отправлен в то время в изгнание, хотя позже возвращен при Гальбе. Публий в награду за свое лжесвидетельство получил деньги и почести, как и другие, занимавшиеся тем же ремеслом, но впоследствии он был изгнан[49]. Соран тогда был умерщвлен но обвинению, что занимался каким-то колдовством при посредстве своей дочери; основанием для этой истории стало то, что когда Соран заболел, она совершила некое жертвоприношение[50].
Трасея был казнен, потому что не являлся, когда положено, в сенат, показывая таким образом, что ему не нравятся проводимые меры, и потому что он никогда не хотел слушать императорское пение и игру на лире, и не приносил жертвы Божественному Голосу Нерона, как делали другие, и не участвовал ни в каких публичных представлениях, и при этом было отмечено, что в Патавии, на своей родине, он сыграл в трагедии, следуя одному древнему обычаю, на празднестве, справлявшемся каждые тридцать лет. Когда он сделал надрез на артерии, он поднял руку, воскликнув: "Тебе, Юпитер, покровитель свободы, совершаю я это возлияние кровью!"[51].
27.1. И следовало ли удивляться, что такие обвинения были выдвинуты против них, зная, что один человек был предан суду и казнен за то, что жил возле Форума и сдавал внаем некоторые лавки, чтобы в них принимали друзей, а другой за то, что имел изображение Кассия, убийцы Кесаря?[52]
27.3-4. Поведение одной женщины по имени Эпихарида также заслуживает упоминания. Она участвовала в заговоре, и все его подробности были доверены ей без исключения; и все же она не выдала ни одной из них, хотя была подвергнута пыткам всеми способами, какие способности Тигеллина могли изобрести[53]. И зачем перечислять размеры средств, выплаченных преторианцам по случаю этого заговора, или чрезмерные почести, проголосованные Нерону и его друзьям?[54] Достаточно сказать, что Руф Мусоний, философ, был изгнан в связи с этими событиями[55].
Сабина также погибла в это время из-за поступка Нерона; то ли случайно, то ли намеренно он пнул её ногой, когда она была беременна[56].
28. Крайнюю роскошь, которую позволяла себе эта Сабина, я обозначу в кратчайших словах. Она требовала, чтобы у мулов, которые везли её, были позолоченные подковы, и чтобы пять сотен только что ожеребившихся ослиц ежедневно доили для того, чтобы она могла купаться в их молоке. Ибо она прилагала огромнейшие усилия доя красоты и блеска своей особы, и именно поэтому, когда она однажды заметила в зеркале, что её внешность уже не так привлекательна, она молилась, чтобы она могла умереть раньше, чем пройдет её молодость. Нерону так недоставало её после её смерти, что, узнав о женщине, похожей на неё, он сначала послал за ней и овладел ею; но затем он приказал оскопить мальчика одного вольноотпущенника, которого он обычно называл Спором, так как тот был очень похож на Сабину, и обходился с ним во всем как с женой. В надлежащее время, хотя уже и "вышедший замуж" за Питагора, вольноотпущенника, он по всем правилам женился на Споре, и назначил мальчику положенное приданое, согласно договору; и римляне, также как и другие, публично отметили их свадьбу[57].
Когда Нерон взял Спора, евнуха, в жены, один из его приближенных в Риме, занимавшийся изучением философии, будучи спрошенным, с одобрением ли он относится к упомянутому браку и сожительству, ответил: "Ты прав. Кесарь, добиваясь общества таких женщин. Вот если бы и твой отец имел такие же устремления и жил с такой же супругой!" - намекая, что если бы это было так, Нерон не родился бы, и государство было бы свободно от великого зла[58].
Это, однако, было позже. Во время же, о котором идет речь, многие, как я сказал, были приговорены к смерти, а многие другие, выкупившие свои жизни у Тигеллина за дорогую цену, были освобождены.
29. Нерон продолжал совершать многие нелепые поступки. Так, по случаю одного праздника[59] он при всем народе поднялся на орхестру театра, где прочитал несколько коротких стихов на троянские темы собственного сочинения, и в честь этого были совершены многочисленные жертвоприношения, как и в случая всего остального, что бы он ни делал. Тогда он начал приготовления к написанию эпоса, повествующего обо всех свершениях римлян; и еще до того, как написал хотя бы одну строчку, принялся обсуждать надлежащее количество книг, советуясь, среди прочих, с Аннеем Корнутом, известным в то время своей ученостью[60]. Этого человека он едва не приговорил к смерти и сослал на остров, потому что, когда некоторые побуждали его написать четыре сотни книг, Кор нут сказал, что это слишком много и никто не прочитает их. А когда кто-то возразил: "Но Хрисипп, которого ты хвалишь и которому подражаешь, оставил гораздо больше[61]" - тот ответил: "Но они были полезны для человеческой жизни". Так Корнут навлек на себя изгнание за это. Лукану, с другой стороны, было запрещено писать стихи из-за больших похвал, полученных за его сочинения[62].


[1] Текст, традиционно объединяемый в главы 1-29 книги LXII, в издании «The Loeb Classical Library» (Dio's Roman History. Vol. VIII. F.82-138) приведен как вторая часть этой книги.
[2] Описываемые события произошли в 61 г. На самом деле были разрушены три города: Камулодун (Колчестер), Веруламий (Сент—Олбанс) и Лондиний (Лондон), но третий не имел статуса колонии или муниципия. Тацит оценивает число погибших с римской стороны в 70 тыс. человек (Tac. Ann. XIV, 32-33).
[3] Будуика (у Тацита — Боудикка) была вдовой Прасутага, царя икенов, населявших современный Норфолк. Её муж завещал свое имущество в равных долях Нерону и двум дочерям; однако, наследство, причитавшееся семье покойного также захватили римляне, а сама Боудикка за какую–то провинность была подвергнута порке. Восставших икенов поддержали жившие южнее тринованты (Tac. Ann.. XIV, 31).
[4] В речи перечисляются безрезультатные походы римлян в Британию в 55 и 54 гг. до н. э. и не достигшие острова морские экспедиции Друза Старшего в 11 г. до н. э. и Калигулы в 40 г.
[5] Андраста — вероятно, искаженное написание имени Андарты (далее упомянутой как Андата), кельтской богини войны, известной также в надписях из Южной Галлии и Альп; ее можно сопоставить с «богиней на колеснице» кельтского пантеона.
[6] Текст упоминает распространенные в античности исторические мифы о женщине–фараоне Нитокриде и ассирийской царице Семирамиде.
[7] Гай Светоний Паулин был наместником Британии с 59 г. Мона — современный остров Мэн.
[8] Повстанцы сначала захватили и разрушили Камулодун (следы преднамеренного разрушения выявлены археологическими раскопками), затем нанесли поражение IX Испанскому легиону под командованием Петиния Кереала, после чего заняли и разорили Лондиний и Веруламий (Тас Ann., XIV, 32-33). Прокуратор Декиан Кат бежал на материк; неудачи римлян были настолько серьезны, что Нерон обсуждал вопрос о выводе легионов с острова (Suet. Nero. 18).
[9] Согласно Тациту в распоряжении Паулина находились части XIV Сдвоенного и XX Валериева Победоносного легионов в количестве около 10 тыс. человек (Тас. Ann., XIV, 34).
[10] Описание сражения приводит также Тацит (Тас. Ann., XIV, 36-37) По его данным потери британцев составили чуть менее 80 тысяч человек Современные историки полагают, что оно произошло в местности Уотлинг—Стрит (Watling Street).
[11] Согласно Тациту после понесенного поражения «Боудикка лишила себя жизни ядом» (Тас. Ann., XIV, 37).
[12] Нерон развелся с Октавией весной 62 г. под предлогом её бесплодия; в дальнейшем она была обвинена в прелюбодеянии с префектом Мисенского флота Аникетом (убийцей Агриппины) и сослана на остров Пандатерию, а затем умерщвлена 9 июня 62 г. (Suet. Nero, 35, 2; 57, I; Тас. Ann., XIV, 60-64).
[13] Выделенные курсивом слова, содержащиеся у Зонары, редакторами лебовского издания не включены в текст Диона.
[14] Т. е. от Бурра. В отравлении Бурра Нерона обвиняет также источник С'всгонпя (Suet. Nero, 35, 5). Согласно Тациту у Бурра был рак гортани, хотя и он приводит слух, что вместо лекарства префекту будто бы смазали горло ядом (Тас. Ann., XIV, 51). Смерть Бурра произошла в начале 62 г., она предшествовала разводу Нерона с Октавией.
[15] Родовое имя Тигеллина в разных источниках приводится по–разному: Sophonius и Ophonius. Написание Sophronion у Иоанна Ксифилина является, по всей видимости, ошибкой переписчика. Тацит приводит следующую характеристику Тигеллина: «Человек темного происхождения, молодость провёл в грязи, а старость — в бесстыдстве. Поняв, что подлость — более короткий путь к должностям, которые даются обычно в награду за доблесть, он достиг их и стал префектом городской стражи, префектом претория, занимал и другие посты, отличаясь на первых порах жестокостью, потом жадностью и, наконец, погрузился в постыдные мужские пороки. Развратив Нерона, он вовлек его в бесчисленные преступления, но многое делал и за его спиной …» (Тас. Hist, I, 72).
Вторым префектом преторианцев был назначен популярный среди плебса Фений Руф.
[16] Тот же рассказ, не называя имени допрашиваемой, приводит Тацит (Тас. Ann., XIV, 60). Тигеллин пытался получить показания о прелюбодеянии Октавии с неким флейтистом Эвкером, александрийцем.
[17] Гай Рубеллий Плавт (род. ок. 34 г.) был правнуком Тиберия и праправнуком Августа, вследствие чего представлял опасность для Нерона. В 60 г. по настоянию принцепса он вынужден был уехать из Рима в Азию. В первой половине 62 г. Нерон отправил в Азию евнуха Пелагона с отрядом из 60 воинов для умерщвления Плавта; последний был предупреждён своим тестем Л. Антистием Ветером, но ничего не предпринял для собственного спасения и был убит центурионом. Тацит объясняет поведение Плавта надеждами на то, что император более милостиво отнесется к его жене и детям, если не будет раздражен оказанным сопротивлением (Тас. Ann.. XIV. 59). Детей Рубеллня Плав га Нерон действительно пощадил: Ювенал упоминает некоего Рубеллия Бланда, своего современника, жившего во времена Траяна и Адриана, называя его «надутым на родословном дереве Друзов», «рожденным от блестящего семени Юла» и «родней Нерону» (Iuven. Saturac. VIII, 39-40, 42, 72-73) По всей видимости, этот человек (Ювенал говорит о нем как о «юнце») был внуком или правнуком Рубеллия Плавта.
[18] Об отравлении Палланта в 62 г. сообщает также Тацит (Tac. Ann., XIV, 65).
[19] Речь идет о происходившем в 62 г. суде над претором Антистием Сосианом, обвиненном в «писании стихов в поношение принцепсу»; по предложению Трасеи большинство сената проголосовало не за казнь, а за изгнание (Tac. Ann., XIV, 48-49).
[20] Тот же пир. данный на пруду Агриппы. описывает Тацит (Tac Ann., XV, 37)
[21] Обвинение Нерона в поджоге Рима безоговорочно поддерживает Светоний: «… Он поджег Рим настолько открыто, что многие консуляры ловили у себя во дворах его слуг с факелами и паклей» (Suet. Nero, 39, 1). Тацит придерживается мнения, «сто причина пожара неизвестна (Tac. Ann., XV, 38).
[22] Пожар начался 19 июля 64 г. и продолжался шесть дней (Suet. Nero. 38. 2; Tac. Ann., XV, 40,41).
[23] Речь идет о сожжении Рима галлами–сенонами в 390 г. до н. э.
[24] Тацит расценивает эти сведения как сплетню (Tac. Ann., XV. 39) На самом деле в момент начала пожара Нерон находился в Антиуме и прибыл в Рим тогда, когда огонь стал угрожать его дворцу. Согласно этому автору император, «когда дворец был охвачен огнём, … без охраны носился ночью то туда, то сюда …» (Tac. Ann., XV, 50)
[25] Согласно Тациту из 14 городских кварталов 3 выгорели полностью и 7 серьезно пострадали (Tac. Ann., XV, 40). По археологическим данным эти сведения преувеличены.
[26] О разорительных денежных поборах, наложенных после римского пожара на Италию и провинции, сообщают Светоний и Тацит (Suet. Nero, 38, 3; Tac. Ann., XV, 45). Кроме того, была проведена денежная реформа, уменьшившая вес золотого ауреуса на ¹/₉ и серебряного денария на ⅛, при этом содержание серебра в монете было снижено с 87,5 до 85 процентов (Абрамзон М. Г. Монеты как средство пропаганды официальной политики Римской империи. С. 49).
[27] Гней Домитий Корбулон в 60 г. был назначен наместником Сирин.
[28] Вологес (Валагш) I, сын Вонона II, стал царем Парфии в 50/51 г. Его младший брат Тиридат впервые захватил власть в Армении в 51 г., затем правил в ней в 54-58 и 59-60 гг. Средний из братьев. Пакор. был правителем Мидии.
[29] Это произошло в 60 г.
[30] Ср.: Tac. Ann., XIV, 23-25.
[31] Тигран (VI) был внуком каппадокийского царя Архелая, а по женской линии — праправнуком царя Иудеи Герода Великого; «длительное пребывание в Риме заложником воспитало в нём рабскую приниженность» (Tac. Ann., XIV, 26). В 60 г. он был назначен Нероном царем Великой Армении.
[32] Адиабена (Хадаййаб) — область к северо–западу от Тигра со столицей в г. Арбела (Эрбиль). Монобаз II правил в ней с 58 г.
[33] Поход Монобаза и Монаэса к Тигранокерте состоялся в 62 г. При Тигране VI находились 1 тыс. легионеров, 2 союзнические когорты и 2 отряда вспомогательной конницы. Кроме того, на помощь ему Корбулон отправил 2 легиона (Tac. Ann., XV, 3).
[34] Лукий Кесенннй Пет был консулом 61 г. В его подчинение в 62 г. были переданы IV и V Македонские и XII Молниеносный легионы вместе со вспомогательными войсками из Понта, Галатии и Каппадокии, в то время как III Галльский, VI Железный и X Сдвоенный легионы остались в подчинении Корбулона (Тас Ann., XV, 7)
[35] Зимой 62/63 г. Пет имел при себе IV и XII легионы.
[36] Позднейший Харберд (Харпут) к югу от реки Мурад (Арацани).
[37] Военные действии между Вологесом и Петом подробно описывает Тацит (Тас. Ann.. XV, 7-15).
[38] Ср.: Тас. Ann., XV, 17.
[39] Посольство парфян прибыло в Рим ранней весной 63 г. Согласно Тациту приведенный у Диона ответ был дан для вида, на самом деле в Риме была начата подготовка к новой войне с парфянами, все силы на Востоке были переданы в подчинение Корбулона, кроме того, в Сирию дополнительно перебросили XV Аполлонов легион (Тас Ann.. XV. 25).
[40] Как следует из данных эпиграфики, к этому времени Рандея была вновь занята римлянами; по крайней мере, в 64 г. в ней стоял III Галльский легион (Dess. 232).
[41] Ср: Тас. Ann., XV, 27-31. Согласно Тациту Вологес в переговорах не участвовал; Тиридат специально ездил к брату в Экбатаны для обсуждения условий, предложенных Корбулоном.
[42] Линий Виникиан был исполняющим обязанности легата V легиона (Тас Ann.. XV. 28).
[43] Деким Юний Силан Торкват, консул 53 г., был праправнуком Августа и старшим братом Лукия Юния Силана, жениха Октавии. В ходе судебного разбирательства он покончил с собой в 64 г.
[44] Речь идет о раскрытом в апреле 65 г. заговоре с целью убийства Нерона и замены его Гаем Кальпурнием Писоном, консулом–суффектом 48 г. В заговор были вовлечены, в частности, Л. Анней Сенека, его племянник М. Анней Лукан, племянник завоевателя Британии и назначенный на 66 г. консул Плавтий Латеран, друг юности Нерона Клавдий Сенекнон, ряд видных всадников и преторианских командиров, в том числе второй префект преторианцев Фений Руф. Замыслы заговорщиков и историю раскрытия заговора подробно описывает Тацит (Тас. Ann., XV', 48-71).
[45] Преторианского трибуна–заговорщика согласно Тациту звали Субрий Флав. Он еще до заговора дважды замышлял убийство Нерона (Тас. Ann., XV, 51).
[46] Ср.: Тас. Ann., XV, 67-68 У Тацита Флав будто бы ответил Нерону: «Я возненавидел тебя. Не было воина, превосходящего меня в преданности тебе, пока ты был достоин любви Но я проникся ненавистью к тебе после того, как ты стал убийцей матери и жены, колесничим, лицедеем и поджигателем». Согласно Тациту Аспер будто бы сказал Нерону, что другого способа пресечь его гнусности не было, а согласно Светонию — что «только смертью можно было помочь человеку, запятнанному всеми пороками» (Suet. Nero. 36.2).
[47] Ср: Тас. Ann., XV, 60-64. Упомянутые братья Сенеки — Лукий Анней Юний Галлион и Анней Мела, отец Лукана. Тацит сообщает о самоубийстве последнего (Тас. Ann, XVI, 17); что касается Юния Галлиона, он. хоть и обвинялся в причастности к заговору, не был осужден ( Гас. Ann., XV, 73).
[48] Квинт Маркий Барея Соран, консул–суффект 52 г., в правление Нерона наместник Азии. Ему вменяли в вину дружеские отношения с Рубеллием Плавтом и доброжелательное отношение к провинциалам, будто бы свидетельствовавшее о намерении произвести государственный переворот (Tac. Ann., XVI, 23, 30-33) Об Эгнатии Келере упоминает Ювенал:

Стоиком слывший старик, уроженец того побережья.
Где опустилось перо крылатой клячи Горгоны,
Друг и учитель Барси, Барею угробил доносом (Iuven. Saturae. III. 116-118).
[49] В 70 г., в правление Веспасиана (Tac. Hist, IV, 40).
[50] Дочь Сорана Сервилия также была приговорена к смерти (Tac. Ann., XVI, 33).
[51] Ср.: Tac. Ann., XVI, 21-22, 24-29, 34-35.
[52] Речь идет о консуле 51 г. Сервии Корнелии Скипионе Сальвидиене Орфите, казненном в 66 г. «за то, что сдал внаймы послам от вольных городов три харчевни в своем доме близ Форума» (Suet. Nero, 37,1), и Гае Кассии Лонгине, консуле–суффекте 30 г., наместнике Азии в 40-41 гг. и Сирии с 45 г., к 65 г. ослепшем. Его обвинили в том, что он поставил в доме статую своего предка, убийцы Кесаря, с надписью «Вождю партии» (Tac. Ann., XVI, 7-9). Кассий в 65 г. был сослан на Сардинию, а его племянник Силан Торкват–младший по пути в изгнание убит центурионом.
[53] Ср. Тацит: «Женщина, вольноотпущенница, в таком отчаянном положении оберегавшая посторонних и ей почти неизвестных людей, явила блистательный пример стойкости, тогда как свободнорожденные, мужчины, римские всадники и сенаторы, не тронутые пытками, выдавали тех, кто каждому из них был наиболее близок и дорог» (Tac. Ann., XV, 57)
[54] Преторианцам было роздано по 2 тысячи сестерциев на человека, кроме того, они были освобождены от платы за хлеб; отличившиеся в раскрытии заговора консуляр Петроний Турпилиан, избранный претор Коккей Нерва и Тигеллин удостоились триумфальных отличий (Tac. Ann., XV, 72). Кроме того, апрель, когда был раскрыт заговор, был переименован в неронии.
[55] Гай Мусоний Руф. известный философ–стоик, учитель Эпиктета. был в 65 г. сослан на остров Гиар, в дальнейшем — на каторжные работы. Во время гражданской войны присоединился к армии вителлианцев и с ними вернулся в Рим (Тас Ann.. XV. 71: Hist. III.81).
[56] Это случилось в 65 г. «Ее он убил, ударив ногой, больную и беременную, когда слишком поздно вернулся со скачек, а она встретила его упреками» (Suet. Nero. 35,3).
[57] Это произошло летом 64 г.; ср: Tac. Ann., XV, 37.
[58] Ср.: Suet. Nero, 28, 1. Впрочем, в 66 г. Нерон вступил в брак со Статилией Мессалиной, вдовой консула 65 г. Вестина Аттика, казненного по его приказу.
[59] Речь идет, вероятно, о вторых Нерониях, состоявшихся в 65 г.
[60] Лукий Анней Корнут, вольноотпущенник Сенеки, филосов–стоик, ритор и поэт, учитель Персия и Лукана.
[61] Хрисипп (ок. 280 г. до н. э. — ок. 204 г. до н. э.) — один из виднейших представителей стоической школы, написал около 700 сочинений (Suet. Pers., 6).
[62] В сокращении Диона указана причина враждебности Лукана к Нерону и опущен рассказ о его умерщвлении в связи с раскрытием заговора Писона.