1. В консульство Луция Домиция я Аппия Клавдия, Цезарь, отправляясь с зимних квартир в Италию, что он делал каждый год, приказал легатам, которым вверил легионы, чтобы они, в течение зимы, построили как можно более новых судов в починили бы старые; он указывает их наружный вид и форму: для более скорой нагрузки и вытаскиванья их на берег, он велел делать несколько ниже тех, которыми привыкли мы пользоваться в нашем (Средиземном) море. И тем более, что, вследствие частых приливов в отливов, волны бывают, как он узнал из опыта, не так велики в океане, как в нашем море, а для тяжестей и перевоза большего числа лошадей несколько шире тех, какие у вас в употреблении в других морях. Все же суда приказывает сделать так, чтобы они были вместе и парусными и гребными; для этой цели низкая палуба была очень полезна. Все, что требовалось для вооружения судов, Цезарь приказал доставить из Испании. А сам, закончив сеймы ближней Галлии, отправился в Иллирик так как он слышал, что Пирусты опустошают набегами прилежащую к ним часть провинции. По прибытии в Иллирик, Цезарь приказал городам выставить воинов и назначил им сборное место. Получив об этом известие, Пирусты прислали в Цезарю послов сказать ему, "что если что случилось с их стороны враждебное, то большинство народа не принимало в этом никакого участия, и что они готовы дать всяческое удовлетворение за причиненный вред, какое от них потребуют". Выслушав речи послов, Цезарь приказывает им к назначенному сроку доставить заложников; в случае ослушания, он грозит им войною. Заложники были доставлены в "предписанный срок, и Цезарь назначил между городами посредников - оценить иск в назначить штраф.
2. Окончив это дело в закрыв собрание, Цезарь возвратился в ближнюю Галлию и оттуда отправился в войску. По прибытии туда, Цезарь объездил все зимние квартиры и нашел, что воины его; при неусыпном старании, несмотря на величайший недостаток во всем, успели построить шестьсот судов по вышеизложенному образцу, двадцать восемь длинных судов, и привесть их в такое положение, что в несколько дней они могли быть пушены в дело. Осыпав похвалами воинов, а равно в людей, имевших надзор за работами, Цезарь открывает им свои намерения: все суда должны были собраться в порт Итий, удобство которого для переезда в Британию, находящуюся от него к 30 милях, давно было замечено Цезарем. Для этой цели он оставил столько воинов, сколько по его мнению было достаточно, а сам с четырьмя легионами налегке, и с 800-ми всадников, отправился в земли Тревиров: они и не присылали депутатов на сейм, в не исполняли приказаний, а, по слухам, звали к себе зарейнских Германцев.
3. Народ Тревиров, изо всех галльских, имеет сильнейшую конницу и весьма многочисленное пешее войско; земли его, как мы упомянули выше, прилегают к реке Рейну. Два человека, Индутиомар и Цингеторикс, оспаривали друг у друга верховную власть над этим племенем. Последний лишь только узнал о прибытии Цезаря и легионов, явился к нему, ручался за преданность свою и своих приближенных и за всегдашнюю покорность народу римскому; он сообщил Цезарю подробности о том, что происходит у Тревиров. Между тем Индутиомар собирал пешее и конное войско; тем же, которые по летам не в состоянии были носить оружие, приказал удалиться в Арденский лес (он огромною полосою перерезывает область Тревиров, начинаясь у реки Рейна и доходя до области Ремов) вообще он всеми силами готовился в войне. Но когда некоторые старейшины народа, отчасти из расположения к Цингеториксу, отчасти испуганные приближением нашего войска, явились к Цезарю и просили его за себя в частности, не будучи в состоянии принести пользу всему своему народу, то Индутиомар стал опасаться, как бы все его не оставили и отправил послов к Цезарю сказать ему: "он потому не решается покинуть своих, и явиться к нему, чтобы лучше удержать в повиновении своих сограждан; иначе чернь, оставленная совершенно аристократиею, может принять самые необдуманные решения; теперь же народ Тревиров у него в руках, и если Цезарь позволит, он сам придет к нему в лагерь и вручит ему судьбу свою и всего народа Тревиров".
4. Цезарь, хотя и понимал по какой причине это говорится и какое обстоятельство отпугнуло его от задуманного плана действия но, дабы не быть вынужденным провесть лето в земле Тревиров, между тем, как у него все уже было для войны Британской изготовлено, приказал Индутиомару явиться в себе с двумястами заложников. они пришли, и в числе их, вследствие особенного Цезарева приказания, сын Индутиомара и все его родственники, вызванные поименно. Цезарь утешил Индутиомара и убеждал его оставаться всегда верным, но; собрав старейшин тревирских, их порознь задобрил в пользу Цингеторикса. Так поступил Цезарь частью потому, что, по его убеждению, Цингеторикс этого заслуживал, частью в потому, что при его доказанной преданности, усилить его значение у соотечественников могло быть для нас весьма полезно. Это намерение Цезаря - ослабить его влияние в народе - весьма огорчило Индутиомара, и прежде быв к нам неприязненно расположен в душе, он с того времени сделался еще ожесточеннее в своей ненависти.
5. Устроив эти дела, Цезарь с легионами прибыл к порту Ицию. Здесь он узнал, что сорок судов, сделанные в земле Мельдов, отброшенные бурею, не могли продолжать плавания и вернулись туда, откуда они вышли; остальные же суда были снабжены всем нужным и были совершенно готовы к отплытию. Туда же пришла конница изо всей Галлии, в числе четырех тысяч, а равно съехались старейшины всех галльских племен. Из них Цезарь весьма немногих, верность коих была уже доказана опытом, определил оставить в Галлии, а всех прочих решился взять с собою в виде заложников; он опасался, как бы во время его отсутствия, не возмутилась Галлия.
6. В числе прочих находился и Эдуй Думнорикс, о коем мы упоминали выше. Его то в особенности Цезарь решился держать при себе, зная его предприимчивость, смелость, жажду новизны, неумеренное честолюбие и большое влияние на все галльские племена. Притом он уже похвалился на сейме Эдуев, что Цезарь делает его царем над ними, а это Эдуям было весьма неприятно; послать же к Цезарю уполномоченных с заявлением, что они не желают иметь у себя царем Думнорикса, они не смели. Цезарь знал об этом от своих друзей, бывших у него между Галлами. сначала Думнорикс усиливался просьбами всякого рода получить позволение остаться в Галлии: то он выказывал страх моря, на котором, как он говорил, он никогда еще не плавал; то выставлял как препятствие данные им будто бы религиозные обеты. Видя упорный отказ на все свои просьбы и отчаявшись в их успехе, Думнорикс обратился к галльским старейшинам, порознь убеждал каждого из них оставаться в Галлии; он их стращал, что не без причины уводит Цезарь из Галлии всю аристократию; что он ведет их на избиение в Британию, опасаясь в Галлии привести в исполнение свое намерение. Думнорикс клялся в истине своих слов, а равно требовал и от других клятв - действовать с общего совета в том, что они найдут полезного для отечества. Многие - слова Думнорикса пересказали Цезарю.
7. Узнав об этом Цезарь, дорожа значением народа Эдуев, им уважаемого, решился всеми мерами предупредит и обуздать Думнорикса. Безрассудство этого человека вышло из пределов и могло быть весьма вредно для него Цезаря и польз государства. Таким образом Цезарь провел в этом месте около 25 дней. Северо-западный ветер, господствующий в этих местах, препятствовал плаванию; между тем Цезарь старался удержать Думнорикса в повиновении и наблюдал за всеми его действиями. Подул попутный ветер, и Цезарь приказал своему войску, и пешему и лонному, садиться на суда. Пользуясь тем, что все были заняты, Думнорикс без позволения Цезаря со всадниками Эдуев удалился из лагеря. Когда Цезарю дали знать об этом, он остановил отправление, и, отложив все дела, послал в погоню за Думнориксом большую часть конницы с приказанием - привесть его, в случае же сопротивления или ослушания - убить его. Цезарь основательно заключал, что если Думнорикс не повинуется ему, когда он еще в Галлии, то по отъезде его непременно задумает что нибудь недоброе. Когда Думнорикса звали назад, он сопротивлялся. защищался, призывал своих на помощь, повторяя, что он вольный гражданин вольного народа. Тогда наши, исполняя приказание, окружили его и убили; всадники же Эдуйские все до одного возвратились к Цезарю.
8. По совершении всего этого, Цезарь оставляет Лабиена в Галлии с тремя легионами и двумя тысячами человек конницы; он ему поручает - оберегать пристань, заботиться об исправном подвозе съестных припасов, иметь наблюдение над всем, что произойдет в Галлии, и действовать по указанию обстоятельств. Сам же с пятью легионами и таким же количеством конницы, какое он оставил в Галлии, отправился в путь во время захождения солнца при тихом южном ветре. Почти в полночь ветер утих в суда отдались течению, которое их отнесло так, что на рассвете наши увидели берег Британии влеве. Тогда Цезарь, пользуясь изменением прилива, велел действовать веслами и стараться причалить к тому же месту, которое по прошлогоднему опыту оказалось удобнее прочих для высадки. В этом случае заслуживает похвалы удивительное усердие воинов; они гребли так сильно, что их тяжелые суда не отставали от долгих судов. Был почти полдень, когда все наш корабли причалили к берегу Британии. Неприятеля в это время нигде не было видно; после Цезарь узнал, что он было собирался на берегу в больших силах, но был испуган прибытием огромного числа наших судов (число их с лодками, принадлежавшими частным лицам, простиралось до восьмисот и все они показались в одно время) и, оставив берег, удалился на возвышенные места.
9. Цезарь высадил на берег войско и избрал место удобное для лагеря. узнав от пленных, в каком месте находятся войска неприятельские; он оставил на берегу моря, для оберегания судов, десять когорт и триста всадников, и в третью стражу ночи пошел к неприятелю. он тем менее опасался за суда, что они были привязаны на ровном и открытом месте, где грунт земли был мягкий. Начальство над судами, вверил К. Атрию. Цезарь ночью прошел около 12 миль и увидал неприятельские войска. Конница и колесницы Британцев выступили до реки и, пользуясь выгодами возвышенной местности, отражали наших и завязали бой. Отраженные конницею, они удалились в лес, в прекрасно укрепленное и природою и искусством место, приготовленное ими кажется прежде на случай междоусобной войны; всякой доступ к нему был загорожен огромными срубленными деревьями. Из лесов по временам показывался неприятель не в большом числе, препятствуя нашим проникнуть в укрепление. Впрочем воины седьмого легиона, образовав из себя черепаху и сделав насыпь к укреплению неприятельскому, взяли его с весьма малым уроном и выгнали неприятеля из лесу. Цезарь остановил преследование и по незнанию местности, в желая употребить остальное время дня, которого большая часть уже прошла на укрепление лагеря.
10. На другой день утром Цезарь разделил все свое войско и пешее и конное на три отряда и отправил их в погоню за бегущим неприятелем. Уже наши прошли некоторое расстояние и видели задние ряды Британцев, как от К. Атрия прискакали к Цезарю всадники с известием, что в бывшую накануне ночь поднялась столь сильная буря, что ни канаты и якори не могли выдержать, ни гребцы и кормчие не могли стерпеть силы бури, а потому суда взаимно сталкиваясь, потерпели весьма много вреда.
11. Цезарь, получив такое известие, оставляет поход и приказывает пехоте и коннице возвратиться с пути. а сам он отправился к кораблям и собственными глазами увидел истину того, что прежде было ему известно из слухов и писем: он удостоверился, что 40 судов совершенно погибли, остальные привесть в прежнее состояние также требовалось много трудов. Для того Цезарь отбирает находившийся в легионах воинов, сведущих в кузнечном деле, и посылает в Галлию за кузнецами. Лабиену Цезарь написал, чтобы он с помощью находившихся у него легионов, заготовил как можно большее число судов, а сам несмотря на трудность этого предприятия, решился, корабли вытащить на берег и окружить вместе с лагерем одними и теми же укреплениями. И день и ночь неусыпно трудилась воины в течение десяти дней, приводя в исполнение мысль Цезаря. Вытащив корабли на берег и окружив лагерь превосходными укреплениями. Цезарь оставил для оберегания его те же войска, что и прежде, а с прочими отправился к тому месту, откуда вернулся. Прибыв туда, Цезарь нашел, что против него собрались со всех сторон силы Британцев в большем против прежнего числе; верховная власть и распоряжение войною с общего совета вверено Кассивеллавну; его владения от земель приморских племен Британии отделяет река Тамезис, находящаяся от моря в расстоянии около 80 миль. В прежнее время и еще недавно Кассивеллавн находился в постоянной войне с прочими племенами Британии; но, устрашенные нашим прибытием, они забыли свою вражду и вручили ему власть и ведение войны
12. Внутренность Британии населена коренными жителями, о которых предание сохранилось, будто бы они там и родились. Приморские же места населены выходцами из Бельгии, привлеченными сюда жаждою войны и добычи; по переселении они сохраняли наименования тех племен, от которых происходят; не ограничиваясь простым набегом, они остались здесь и принялись обрабатывать землю. Страна здесь чрезвычайно населена, села и деревни частые и строятся почти по образцу галльских, скота здесь очень много. Вместо денег употребляется здесь медь и железные кольца известного веса. Во внутренности острова есть рудники белого олова, а в приморских местах - железа; впрочем последнее встречается в малом количестве. Медь здесь привозная. Дерева всякого рода попадаются здесь в лесах, как и в Галлии, только кроме бука и лиственницы. Британцы считают непозволенным есть мясо зайца, кур и уток; но последних они держат для удовольствия и охоты. Климат здесь умереннее чем в Галлии, и не бывает здесь такой сильной стужи.
13. Остров Британия имеет вид треугольника, одна сторона которого обращена к Галлии. Один угол этой стороны, где находится земля Кантий, куда обыкновенно пристают из Галлии все корабли, обращен к востоку, а другой нижний к югу; этот бок простирается почти на 500 миль. Другая сторона обращена на запад к Испании; с этой стороны, в таком же расстоянии от Британии как и Галлия, находится остров Гиберния; как полагают, он вполовину менее Британии в в равном расстоянии в от нее и от Галлии. По средине пролива, отделяющего Гибернию от Британии, находится остров Мон, окруженный, как говорят, великим множеством малых островов; о них некоторые писали, что там зимою, в течение 30 дней, господствует, непрерывная ночь. Достоверного об этом предмете ничего не могли мы узнать; а по водяным часам убедились, что ночи здесь короче, чем на материке. По мнению Британцев длина западного берега около 700 миль. Третья сторона обращена к северу и против нее нет никакого берега; впрочем она обращена более в Германии и имеет протяжения 800 миль; таким образом весь остров Британия имеет в окружности две тысячи миль[1].
14. Из жителей Британии в отношении гражданственности стоят выше других жители Кантия, приморской страны; обычаи у них мало чем отличаются от галльских. Жители внутренности острова почти не сеют хлеба, питаются молоком и мясом и одеваются шкурами зверей. Все же вообще Британцы мажутся купоросом, отчего цвет тела их зеленовато-синий, внушающий на войне ужас. Волосы на голове носят длинные; на теле же везде бреют, кроме головы в усов. Жен имеют общих человек на десять или на двенадцать, и преимущественно братья с братьями одних, а родители с детьми. Дети же все считаются того, кто первый взял за себя жену девицею.
15. Неприятельская конница и колесницы завязали жаркое дело с нашею конницею на походе. Наши остались победителями во всех отношениях и прогнали неприятелей в горы и леса; но убив весьма многих из них, наши зашли далеко и потеряли несколько своих. Немного времени спустя, когда наши воины, ничего не опасаясь, занимались укреплением лагеря, неприятель, вдруг вышед из леса, устремился на них. Упорный бой завязался между ним и нашими войсками, прикрывавшими лагерь. Цезарь послал в подкрепление своим две когорты, обе из двух легионов первые. Они оставили между собою весьма малый промежуток, но неприятель, пользуясь смущением наших от нового для них рода сражения, успел с величайшею смелостью прорваться в промежуток между обеих когорт и возвратиться оттуда без вреда. В этот день убит военный трибун К. Лаберий Дур; неприятель же отражен с помощью новых подкреплений.
16. Это сражение, происходившее у лагеря и в глазах всех, показало, что в этом роде битвы наши воины не могут равняться с неприятелем; причиною тому тяжелое вооружение, препятствующее преследовать отступающего неприятеля и необходимость не выходить из строя. Конница наша сражалась всегда с великою для себя опасностью: неприятель обыкновенно делает вид отступления; потом, заманив вашу конницу подалее от легионов, соскакивает с колесниц и делает таким образом бой неровным; вследствие чего сражение конницы представляло одинаковую опасность и при атаке, и при отступлении. притом неприятель никогда не действует сплошною массою, а в рассыпную; он располагается отрядами, куда удаляются, отступая, его воины утомленные битвою, а на их место выходят новые со свежими силами.
17. На другой день неприятель остановился далеко от нашего лагеря на горах; он изредка показывался и не так охотно, как прежде, затевал схватки с нашею конницею. А в полдень, когда Цезарь отправил легата К. Требония с тремя легионами и со всею конницею для фуражировки, они, лишь только наши хотели было заняться ею, налетели на них со всех сторон так, что нашим невозможно было оставить рядов своих в отойти от значков. Они ударили сильно на неприятеля, отразили его и горячо преследовали; конница наша смело гнала неприятелей, видя за собою пехоту, и не давала им отдыху: они не имели времени ни опомниться, ни остановиться, ни соскочить с колесниц, и понесли большой урон в людях убитыми. Вследствие этого поражения вспомогательные войска неприятелей тотчас разошлись по домам, и с того временя мы уже не имели более дела со всеми неприятельскими силами.
18. Цезарь, узнав о намерениях неприятеля, повел войско к реке Тамезису в земли Кассивеллавна; на этой реке был всего только один пеший брод, и то весьма затруднительный. Пришед к реке, мы увидели на той стороне значительные неприятельские силы устроенные в боевом порядке; берег защищен был тыном из острых кольев; они же были набиты на дне реки под водою. Все это известно было от пленных и перебежчиков. Цезарь, послав вперед конницу, немедленно велел следовать за нею легионам. С такою быстротою и силою наши воины, несмотря на то, что переходили реку по шею в воде, ударили на неприятеля, что он не ног выдержать одновременного натиска нашей пехоты и конницы, оставил берег и пустился бежать.
19. Кассивеллавн, потеряв, как видно было из описанного выше, надежду иметь над ним верх в решительной битве, распустил большую часть своих войск. Он оставил при себе четыре тысячи колесниц; с ними наблюдал он за нашими движениями, скрываясь в малом от нас расстоянии по лесистым и малоизвестным местам, а из тех краев, куда лежал нам путь, он жителей и стада угонял в леса. Когда же наша конница чуть немного неосторожно рассыпалась по полям для грабежа и опустошения, Кассивеллавн высылал по ему одному только известным, путям и тропинкам свои колесницы в завязывал бой весьма опасный для нашей конницы. Таким образом страх, им внушаемый, препятствовал нашей коннице делать дальние набеги. Вследствие этого Цезарь не приказал коннице отделяться от строя легионов и ограничивался опустошением края и причинением вреда неприятелю настолько, на сколько позволяли силы пеших воинов и путь, по которому они двигались.
20. Между тем Тринобанты (народ этот один из сильнейших в Британии; из него то бежал в Галлию к Цезарю под его покровительство молодой человек, по имени Мандубратий; отец его Имануенций был царем Тринобантов и убит Кассивеллавном, а сам он нашел спасение от смерти только в бегстве) присылают уполномоченных к Цезарю, изъявляя покорность и готовность исполнить все его приказания. Они просили его защитить Мандубратия от преследования Кассивелавна и прислать его к ним для верховного над ним начальства. Цезарь приказывает им выставить 40 заложников и хлеб войску, и посылает к ним Мандубратия. Тринобанты немедленно исполнили приказания Цезаря и доставили и всех заложников, и хлеба.
18. Видя, что Тринобанты получили от Цезаря защиту, а от нашит воинов не потерпели ни малейшего вреда, Ценимагмы, Сегонтиаки, Анкалиты, Биброки и Кассы через послов отдались под покровительство Цезаря. От них он узнал, что неподалеку находится городя Кассивеллавна, защищенный лесами и болотами, где нашли убежища множество людей и скота. Городом называется у Британцев место в густом лесу, обнесенное валом и рвом, куда они удаляются обыкновенно в случае неприятельского нашествия. Цезарь повел туда легионы; он нашел, что это место прекрасно укреплено природою и искусством, но предпринял атаковать его с двух сторон. Неприятель, после кратковременного сопротивления, не выдержал натиска наших воинов и пустился бежать через другую сторону города; тут нашли большое количество скота. Из бегущих неприятелей многие были настигнуты и убиты.
22. Пока это здесь происходило, Кассивеллавн посылает в Кантий, приморскую область, о которой мы говорили выше, к четырем царям ее Цингетористу, Карвилию, Таксимагулу и Сегонаксу приказание - собрать все силы, напасть вдруг на наш приморский лагерь и стараться им овладеть. Когда неприятель подошел к нашему лагерю, наши воины сделали вылазку, убили у неприятеля много людей и к числе их именитого вождя Луготорикса, а сами возвратились безо всякого урона. Кассивеллавн, узнав об этом сражении в видя везде одни потери, неудачи в опустошение земель своих, а особенно встревоженный отпадением племен, через посредство Атребата Коммия, посылает к Цезарю послов с изъявлением покорности. Цезарь, располагая, вследствие неожиданных смут в Галлии, провести зиму на твердой земле и видя, что лета немного уже осталось, а борьба может быть продолжительна, приказал Кассивеллавну дать заложников, определил количество ежегодной дани, которую Британия должна была платить народу римскому, и строго запретил Кассивеллавну вести войну с Мандубратием и Тривобантами.
23. Получив заложников, Цезарь возвратился с войском на морской берег и нашел, что корабли уже исправлены. Велев их спустит на воду, Цезарь, вследствие большого количества находившихся при войске пленных и убавления числа судов от бури, решился в два раза перевести войско. Случилось так, что, при столь большом числе судов, ни в эту кампанию, ни в прошлогоднюю, не погибло ни одного судна с воинами. Но когда суда, высадив бывших на них воинов, отправились в обратный путь, в сопровождении 60 сделанных после по приказанию Лабиена, то весьма многие дошли до места; прочие же почти все были отнесены бурею назад. Тщетно подождав их несколько дней, Цезарь, опасаясь приближения равноденствия и видя необходимость поспешить отъездом по случаю приближения времени года для плавания неблагоприятного, посадил воинов на суда в большем, чем бы следовало, количестве. Погода была совершенно тихая и, оставив Британию в начале второй стражи ночи, Цезарь благополучно со всеми судами на рассвете пристал в берегу Галлии.
24. Приказав вытащить суда на берег, Цезарь председательствовал в Самаробриве на гальском сейме и, принимая в соображение, что в этом году хлеб родился в Галлии, вследствие засухи, скудно, он отступил от принятого им в прежних годах порядка на счет зимних квартир и решился распределять войска на большое пространство. Один легион Цезарь велел легату К. Фабию вести в землю Моринов; другой К. Цицерону в землю Нервиев; третий Л. Росцию в землю Эссуев; с четвертым легионом Т. Лабиен должен был зимовать в земле Ремов у границ Тревиров. Три легиона поставил в Бельгии под начальством квестора М. Красса и легатов Л. Мунация Планка и К. Требония. один легион, недавно им набранный по ту сторону реки По в пять когорт, Цезарь отправил к Эбуронам; большая часть их земель находится между Мозою и Рейном; ими управляют Амбиорикс и Кативолк. Этою частью войска Цезарь велел начальствовать легатам, К. Титурию Сабину и А. Аврункулею Котте. Таким распределением легионов Цезарь хотел предупредить недостаток провианта; притом квартиры всех войск (за исключением той части, которую Л. Росций повел в совершенно покоренную в смирную сторону) были расположены вокруг миль на сто. Цезарь решился и сам оставаться в Галлии, пока легионы займут и укрепят назначенные им места для зимовки.
25. У Карнутов знаменитостью рода славился Тасгетий; предки его пользовались у них царскою властью. В награду достоинств Тасгетия в его в себе преданности, доказанной неоднократно в продолжении галльских войн, Цезарь возвел его на место его предков. На третий год царствования, враги Тасгетия открыто убили его и в этом заговоре принимали участие многие из его соотечественников. Цезарю донесено об этом событии. Он зная, что многие из Карнутов участвовали в нем, и опасаясь поэтому возмущения всего их народа, немедленно приказал Л. Планку с легионом идти поспешно из Белгии в землю Карнутов и там зимовать. Планк, по приказанию Цезаря, должен был разыскать виновных в убийстве Тасгетия, схватить их и прислать к Цезарю. Между тем все легаты и квесторы, имевшие легионы под своим начальством, донесли Цезарю, что они стали на зимние квартиры и укрепили их.
26. Дней через пятнадцать после того, как войска стали по зимние квартирам, неожиданный пример измены и возмущения подали Амбиорикс и Кативолк. Сначала они было встретили Сабина и Котту на границах своих владений, выставили на зимние квартиры потребное количество хлеба, но потом замыслили восстание, подстрекаемые наущениями Тревира Индутиомара. Нечаянным нападением избив несколько наших воинов, рассеявшихся за дровами, они с многочисленными силами явились к нашему лагерю, намереваясь атаковать его. Наши немедленно взялись за оружие и стали на вал. Испанская конница вышла из лагеря, ударила на неприятеля и одержала над ним верх. Тогда неприятель, отчаявшись открытою силою овладеть нашим лагерем отвел свои войска от приступа и, стал по своему обычаю кричать, чтобы кто-нибудь из наших явился для переговоров, что они имеют сообщить нечто важное о делах, касающихся и до них и до нас, и надеются окончить несогласия в взаимному удовольствию.
27. Для переговоров с нашей стороны посланы К. Арпиней, всадник римский, приближенный в К. Титурию, и Б. Юний, родом из Испании, который, по поручению Цезаря, уже не раз бывал у Амбиорикса. Перед нами Аибиорикс начал говорить следующее: "помнит он благодеяния в нему Цезаря, как он освободил его от дани, которую он платил Адуатикам, своим соседям, и как он возвратил ему сына и племянника, бывших у Адуатиков в числе заложников в рабстве и в оковах. Если же случилось нападение на римский лагерь, то не по его совету и согласию, а по воле народа. Власть его, Амбиорикса, над народом такого рода, что скорее он должен бывает исполнять волю народа, чем его волю народ. Народ же его потому начал войну, что был увлечен всеобщим восстанием в Галлии; иначе понятно, что, при своем бессилии, мог ли он надеяться получить верх в борьбе с народом римским? Но Галлы все действуют заодно; день назначен для одновременного нападения на все войска Римлян, расположенные на зимних квартирах в Галлии, с целью воспрепятствовать легионам подать друг другу руку помощи. Естественно, что Галлы не могли отказаться действовать единодушно, когда дело шло о возвращении общей вольности и независимости. Исполняя долг любви и отечеству, он не может забыть. сколько он обязав Цезарю за его к нему благодеяния, а потому умоляет и заклинает Титурия правами дружбы, принять меры к спасению его и его войска. Значительные силы Германцев, нанятые Галлами, перешли Рейн, а через два дня будут здесь. Итак, пусть они сами рассудят, не лучше ли им, прежде чем узнают об этом соседственные народы, вывести войска из этих зимних квартир и поспешить на соединение с войском или Цицерона или Лабиена, из коих первый находится в пятидесяти милях, а второй немного далее. Он же, Амбиорикс, с своей стороны обещает и подтверждает это клятвою: дать Римлянам свободный в безопасный путь по своим землям. Действуя таким образом, он в исполняет долг свой к отечеству, освобождая его от зимовки Римлян, и старается отплатить Цезарю за его благодеяния". Сказав это, Амбиорикс отпустил послов.
28. Арпиней и Юний передали легатам все, что слышали от Амбиорикса; те, пораженные неожиданностию событий, совет Амбиарикса, хотя и врага, решились взять во внимание. Особенно им казалось невероятно, чтобы незначительный и слабый народ Эбуронов дерзнул один и сам по себе начать войну с народом римским. Дело это представлено обсуждению военного совета, и послужило поводом к жарким спорам. Л. Аврупкулей и многие военные трибуны и сотники первых рядов утверждали: "что нет необходимости брать скорые решения и без позволения Цезаря покидать зимние квартиры. Как бы ни были велики силы Германцев, их можно отразить в укрепленном лагере; тому доказательство уже есть, что первое нападение неприятелей стоило ему много крови, и было для него совершенно безуспешно; в продовольствии они но терпят недостатка. Между тем поспешат на выручку или сам Цезарь, или войска, расположенные по соседству на зимних квартирах. Наконец, что может быть необдуманнее и позорнее, руководствоваться советом врага в важных решениях"?
29. Титурий на это возражал: "Поздно будет тогда принимать меры к спасению, когда они будут окружены многочисленнейшими войсками Галлов в соединении с Германцами, или когда какое-нибудь несчастие постигнет войска, расположенные на ближайших зимних квартирах; времени на размышление остается немного. Цезарь по всей вероятности отправился в Италию; иначе Карнуты не решились бы умертвить Тасгета и Эбуроны, если бы Цезарь был в Галлии, не дерзнули бы так самонадеянно напасть на наш лагерь. В своем мнении основывается он не на совете врага, а на обстоятельствах. Рейн близко, а Германцы раздражены смертью Ариовиста и нашими победами. Галлия вся кипит негодованием, видя одни поражения, утрату славы военной, которою она прежде гордилась, и необходимость покориться владычеству Римлян. Наконец может ли быть, чтобы Амбиорикс решился на восстание, не имея ничего верного в виду? Впрочем его мнение во всяком случае не представляет никакой опасности. Если обстоятельства наши не затруднительны, то без труда они достигнут квартир соседнего легиона. Если же вся Галлия восстала за одно с Германцами, то вся надежда на спасение в поспешности отступления. Мнение же Котты и его товарищей какое представляет ручательство за будущее? если в настоящем они и избегнут опасности, то разве со временем в случае продолжительного обложения не должны они опасаться голода?"
30. Долго спорили с обеих сторон; так как Котта и сотники первых рядов упорно настаивали на своем мнении, то Сабин воскликнул, возвышая нарочно свой голос, чтобы слышно было большой части воинов: "пусть будет по вашему. когда вы так этого хотите! Конечно, изо всех вас не я больше всех страшусь смерти. Пусть они рассудят, и, в случае какого несчастия, с тебя пусть они требуют отчет! они, если бы не твое упорство, на третий день соединились бы с войсками на ближайших зимних квартирах и вместе бы с ними стали действовать на войне, а не подвергались бы опасности, отброшенные далеко и предоставленные одним своим силам, - погибнуть от меча или от голода!"
31. Затем Сабин встал, оканчивая заседание. Тогда все окружили обоих легатов, умоляя их - своим упорством и несогласием не увеличивать общей опасности. Останутся ли они, пойдут ли в поход - и то и другое мнение равно хорошо, если они единодушно станут действовать; при несогласии же нет надежды на спасение". Спор продолжался до полуночи; наконец Котта убежденный подал руку Сабину. Мнение последнего восторжествовало. Определено было на рассвете выступить в поход; остальная часть ночи прошла для воинов без сна; они перебирали свои вещи, что брать с собою и что вынуждены были оставить здесь, из приготовленного для зимы. Казалось, все соединилось к тому, чтобы увеличить опасность для наших, в случае, если бы они и остались, и ослабить их усталостью и отсутствием сна. На рассвете наши выступили в поход и, в полном убеждении, что Амбиорикс из приязни к нам подал такой совет, растянулись на большое пространство и взяли с собою огромный обоз.
32. Неприятель догадался по шуму в нашем лагере и движению, что наши собираются в поход. В двух милях оттуда, в лесистом и удобном месте, поставил он засаду, разделив ее на две части, в дожидался там прибытия Римлян. Когда большая часть вашего войска, не опасаясь и не подозревая ничего, спустилась в глубокую долину, вдруг неприятель показался по обеим сторонам дороги, преградив дорогу шедшим впереди и тесня задние ряды наши. Бой был для вас неизбежен при самых, для вас неблагоприятных, условиях местности.
33. Тут Титурий, который никак не предполагал возможности этого события, приходит в смущение, мечется туда в сюда, хочет ставить когорты в боевой порядок. Но самые распоряжения он делал робко и нерешительно; заметно было, что он совершенно потерялся и не знал как поступить - что обыкновенно бывает с людьми в случае событий, которых возможности они никак не предполагали. Но Котта, предугадывавший, что это случится на пути и потому советовавший оставаться, не упустил ничего к спасению войска. Он исполнил долг хорошего полководца, одобряя воинов, и храброго солдата личным мужеством в сражении. Вожди, видя, что наши воины растянулись на большое пространство, и потому находясь в невозможности поспеть везде и следить, что где происходит, приказали воинам оставить обозы и собраться в одну толпу. Мера эта, при таких обстоятельствах, сама по себе была необходима, однако повлекла за собою большое расстройство. Наши воины упали духом, а неприятели ободрились, видя в этом действии признак робости и отчаяния. Притом случилось то, чего и надобно было ожидать; воины оставляли ряды, бежали к обозу за тем, что имели самого дорогого, и уносили с собою: везде раздавались крики смятения и вопли.
34. Противники наши действовали благоразумно. Вожди их отдали по всему войску приказание "чтобы никто не смел покидать своего поста; все, что Римляне оставили, их неминуемая добыча и непременно им достанется, лишь бы только удалось их победить, а потому чтобы они все усилия употребили на бой". Наши не уступали неприятелю ни в числе, ни в мужестве, и не смотря на измену счастия, предоставленные полководцем сами себе, они всю надежду на спасение полагали в храбрости. Куда бы ни бросалась наша когорта, везде там неприятель терпел жестокий урон. Заметив это, Амбиорикс приказал своим - только издали метать стрелы, в случае же нападения Римлян отступать. При легком вооружении неприятеля и опытности в этого рода войне, наши не могли им вредить; когда же наши отступали, то они опять за ними следовали.
35. Исполняя в точности полученное приказание, неприятель, лишь только наша когорта бросалась на него, обращался в бегство, самое поспешное; наши же, обнажив свой фланг, получали в него град стрел. Когда же наши возвращались на прежнее место, бегущие следовали за ними и вместе с прочими находившимися вблизи, теснили их. Оставаться же на месте значило оставаться в бездействии под тучею стрел, из которых почти каждая вредила вследствие того, что все войско было в одной куче. Несмотря на столько неблагоприятных для себя условий, наши, осыпанные ранами, упорно сопротивлялись. Жаркий бой продолжался уже большую часть дня, с рассвета и до восьмого часу, и наши не обнаруживали признаков робости, а показывали себя достойными своей славы. Тогда Т. Балвентий, в прошлом году командовавший первою сотнею, храбрый и уважаемый, пал пронзенный в обе ноги дротиком. К. Луканий, также один из первых сотников, погиб храбро сражаясь, защищая от опасности сына своего. Л. Котта, легат, в то время, когда он ободрял воинов всех рядов и когорт, ранен в лицо пращою.
36. Пораженный всем этим, К. Титурий, видя вдалеке Амбиорикса ободряющего своих воинов, посылает в нему переводчика своего, Кн. Помпея, с просьбою пощадить его и войско. Амбиорикс сказал посланному: "Если легат Титурий хочет с ним переговорить, то очень может; он надеется настоять у своих соотечественников, чтобы они пощадили римских воинов. Что же касается до него, Титурия, то он не может сомневаться в своей безопасности, за которую он Амбиорикс ручается". Титурий сообщает раненому Котте свое намерение - идти на свидание с Амбиориксом, в надежде исходатайствовать у него свою жизнь и воинов. Котта сказал, что он не пойдет к вооруженному врагу, и остался при своем мнении.
37. Сабин приказал за собою следовать находившимся при нем военным трибунам и сотникам первых рядов. Когда они приблизились к Амбиориксу, тот приказал им положить оружие. Сабин повиновался и приказал то же сделать его сопровождающим. Пока толковали об условиях, в Амбиорикс с умыслом тянул время в разговорах, Сабин и его свита были мало-помалу окружены в избиты. Тогда Галлы по своему обычаю иступили радостные крики победы, подняли вой и ударили с силою на наших и смешали их ряды. Л. Котта и большая часть воинов погибли, храбро сражаясь; остальные удалились в лагерь, откуда вышли. Тут Л. Петросидий, носивший орла, теснимый многочисленным неприятелем, бросил орла в лагерный окоп, а сам, впереди его храбро сражаясь, убит. С трудом наши защищались до ночи, а с наступлением ее, не видя никакой надежды на спасение, они избили до смерти друг друга, все до одного. Немногим удалось уйти из сражения и малоизвестными лесными тропинками достигнут зимних квартир легата Т. Лабиена, и сообщить ему известие о всем, что случилось.
38. Возгордясь этою победою, Амбиорикс спешит с конницею в землю Адуатуков, соседственного ему народа. Он шел и день и ночь, приказав пехоте следовать за собою. Он возмутил Адуатуков, рассказав о том, что случилось; на другой день он отправился к Нервиям, убеждая их "не упускать столь благоприятного случая для упрочения за собою навсегда вольности и отмщения Римлянам за причиненные ими обиды. Два их легата и значительная часть войска погибли. Не трудно нечаянным нападением истребить один легион, под начальством Цицерона, стоявший на зимних квартирах. Он, Амбиорикс, берется в этом случае быть им помощником". Такими убеждениями он без труда склоняет Нервиев на свою сторону.
89. Немедленно разосланы гонцы к Центронам, Грудиям, Левакам, Плевмоксам, Гейдунам (все эти пленена признают над собою власть Нервиев) и собраны, сколько можно более, значительные силы. Они неожиданно устремились на зимние квартиры Цицерона, еще не знавшего о судьбе, постигшей Титурия. И здесь невозможно было воспрепятствовать, чтобы несколько наших воинов, отошедших от лагеря в лес за дровами и материалами для укрепления, не достались в руки нечаянно прибывшей неприятельской коннице. Окружав ваш легион своими многочисленными полчищами, Эбуроны, Нервии, Адуатуки и прочие их друзья и союзники усиливались взять его приступом. Наши немедленно взялись за оружие и стали на вал. С трудом в этот день наши выдерживали натиск неприятеля, полагавшего все надежды на успех в поспешности нападения; они уже мечтали этою победою навсегда обеспечить свою независимость.
40. Цицерон немедленно посылает к Цезарю письмо с известием о случившемся, и посланным обещает в случае успеха большие награды. Но гонцы его были перехвачены неприятелем, преградившим все пути. В течение ночи наши воины с невероятною быстротою из леса, заготовленного для укрепления, воздвигли более 120 башен, и довершили укрепление лагеря, где они казались недостаточными. На другой день неприятель еще с большими силами приступил к лагерю, заваливая рвы; наши упорно защищались, также как и накануне; это повторялось в течение многих дней. для наших не было ни минуты покоя ни днем, ни ночью, отдохновения не знали ив больные, ни раненые; все готовили средства к обороне на следующий день, приготовляли множество заостренных, обожженных с конца, кольев, стрел, служащих для обороны стен, прибавляли вышину башен, поправляли зубцы вала и парапет с помощью хвороста. Сам Цицерон, несмотря на свое, весьма слабое, здоровье, даже ночью не знал себе покоя, так что воины почти насильно заставляли его поберечь себя и сколько-нибудь отдохнуть.
41. Тогда вожди и старейшины Нервиев, из которых некоторые видались прежде с Цицероном в были с ним дружны, просили у него свидания. Подучив на этот предмет дозволение, они Цицерону говорили в том же смысле, как Амбиорикс Титурию: "Вся Галлия взялась за оружие, Германцы перешли Рейн; Цезаревы в другие зимние квартиры Римлян все в настоящее время предмет нападения. Сабин уже погиб. В доказательство истины своих слов они ссылаются на Амбиорикса. Безрассудно было бы, говорили они надеяться помощи от тех, которые сами не знают, как себя защитить. Но они так расположены к Цицерону и к народу римскому, что желают только избавиться от зимних квартир и не дать вкорениться этому обыкновению; а потому они дозволяют Римлявам без вреда удалиться с зимних квартир, в какую сторону они пожелают". Цицерон на это отвечал только следующее: "не в обычае народа римского принимать условия от вооруженного врага. Если же они положат оружие и пошлют послов к Цезарю, то он (Цицерон) возьмет на себя за них ходатайство и надеется, что Цезарь не откажет, по врожденной ему справедливости, в их законных требованиях".
42. Видя, что эта хитрость не удалась, Нервии окружили нашу зимовку валом в одиннадцать футов вышины и рвом в пятнадцать глубины. Они выучились этому от нас [в прошлогодние кампании и от некоторых, взятых ими у нас, пленных. Не имея готовых железных для этого орудий, они мечами обрубали дерн, а землю таскали руками и полами своих одежд. Из этого можно судить, как велико было число неприятелей, что им нужно было менее трех часов работы сделать окоп на 15 миль в окружности. Потом они воздвигали башни в вышину вала, готовили осадные косы[2] и черепахи[3] по наставлению наших пленных.
43. На седьмой день осады, при сильном ветре, неприятель начал бросать из пращей на шалаши наших солдат, по галльскому обыкновению покрытые соломою, раскаленные куски глины и железные стрелы, накаленные докрасна. От них загорелись шалаши, а сильный ветер развес скоро огонь по всему лагерю. Неприятель бросился с радостными кряками к нашим укреплениям, как будто уже на верную победу, стал придвигать к валу башни и машины (черепахи) и по лестницам взбираться на вал. Но такова была доблесть и присутствие духа наших воинов, что, несмотря на окружавшие их потоки пламени, несмотря на осыпавший их град стрел неприятельских, несмотря на потерю всего своего имущества, пожираемого огнем, не только ни один не оставил своего поста на валу, во даже не поглядел назад, а каждый сражался с усиленным жаром. День этот был для вас самый опасный и трудный; за то неприятель понес также в течение этого дня величайший урон убитыми и ранеными: до того тесною толпою стоял он у нашего вала, что задние ряды передним не представляли возможности отступить. Пламя уже начало утихать, когда неприятелю удалось придвинуть к самому валу одну из башен; находившиеся против этого места сотники третьей когорты отступили, и всем своим воинам приказали сделать тоже; они знаками и криками приглашали неприятеля проникнуть в лагерь, но никто из Галлов не дерзнул. Наши пустили тогда множество камней в неприятеля, сбили его, а башню сожгли.
44. В этом легионе было два сотника отличной храбрости, один Т. Пульфион, а другой Л. Варен; оба имели право стоять в первых рядах. Между ними было постоянное соперничество и шла жестокая война о первенстве. Пульфион, сражаясь храбро с укреплений, обратясь к Варену, сказал, "что ты колеблешься, Варен? Когда ты отыщешь место доказать твое мужество? Пусть нынешний день решит наш всегдашний спор!" Сказав это, Пульфион вышел за укрепления лагеря и бросился в самую тесную толпу неприятелей. Варен также не остался в лагере и, дорожа общим мнением о своей храбрости, поспешил за Пульфионом, тот подойдя на близкое к неприятелю расстояние, бросил дротик и пронзил им бежавшего вперед Галла. Он пал бездыханен, товарищи прикрыли его щитами, а в Пульфиона бросали стрелы, не давая ему возможности отступать. Щит его был пробит насквозь, и острие стрелы загнулось на самом его поясе. Удар был так силен, что ножны свернулись с места, и правая рука Пульфиона с трудом доставала меч. Галлы окружили его, пользуясь его замешательством. Варев, забыв свои неприязненные отношения в Пульфиону, поспешил ему на помощь. Внимание Галлов обратилось на него; о Пульфионе же они думали, что он получил в пояс смертельную рану. Варев обнажил меч и встретил врагов, одного убил и прочих заставил отступить, но, подвигаясь вперед, попал в яму и упал. В эту минуту Пульфион поспешил на помощь Варену, окруженному Галлами, и оба сотника совершенно без вреда, поразив множество неприятелей, возвратились в лагерь и были оба осыпаны похвалами товарищей. Таким образом, в этой борьбе судьбе угодно было, чтобы они оба, будучи врагами, выручили в спасли друг друга и вопрос о том, кто из них превосходит храбростью, остался нерешенным.
45. Чем продолжительнее и упорнее была осада нашего лагеря, тем положение наше становилось затруднительнее (ежедневно число защитников убавлялось вследствие множества раненых) и тем чаще отправлял Цицерон письма и гонцов к Цезарю; большая часть их попадала руки неприятеля, и наши посланные гибли в мучениях в виду нашего лагеря. У нас находился один Нервий знатного происхождения, по имени Вертикон; он с начала осады перешел к нам и поклялся Цицерону в верности; он уговорил одного из своих рабов надеждою вольности и богатого награждения доставить Цезарю донесение Цицерона. Тот, обернув им дротик, незаметно, как Галл, прошел между Галлами и достиг к Цезарю, который только тут узнал об опасности, какой подвергается Цицерон и его войско.
46. Цезарь получил донесение Цицерона в одиннадцатом часу дня; ту же минуту послал он гонца в землю Белловаков к квестору М. Крассу, находившемуся на зимних квартирах, милях в двадцати пяти, с приказанием выступить в полночь и спешить к нему на соединение. М. Красс выступил в поход немедленно по получении приказания. Другого гонца Цезарь отправил к легату К. Фабию, с приказанием идти в землю Атребатов, чрез которую надлежало ему проходит. Цезарь написал и Лабиену, чтобы он, если может без вреда для пользы общей шел со своим легионом в землю Нервиев. Дожидаться остального войска - Цезарь не заблагорассудил по отдаленности его помещения; всадников около четырех сот он взял с ближайших зимних квартир.
47. В третьем часу Цезарь, узнав от передовых разъездов о приближении Красса с войском, выступил в поход и в тот день сделал переход в двадцать миль. Цезарь поручил Крассу с легионом защиту Самаробривы, куда, по случаю близости зимних квартир римского войска, свезены были войсковые тяжести, заложники от разных племен, разного рода публичные акты и все хлебные запасы. Фабий, исполняя приказание, скоро на походе присоединился к войску Цезаря. Лабиен, узнав о гибели Сабина и его когорт и видя приближение к своему лагерю всех тревирских войск, возымел опасение, как бы при таких обстоятельствах отступление не сочли бегством и не открылось бы свободное поле неприятельскому нашествию, тем более что неприятель и так возгордился недавним успехом. Вследствие этого Лабиен доносит письменно Цезарю, с какою опасностью сопряжено было бы его выступление с легионом из зимних квартир; вместе с тем он дает звать Цезарю о том, что случилось у Эбуронов, и что все пешие и конные войска Тревиров остановились не далее 3-х миль от его лагеря.
48. Цезарь одобрил мнение Лабиена и, хотя вместо трех легионов должен был ограничиться двумя, однако решился поспешить, зная, что вся надежда на спасение оставалась в быстроте действий. Длинными переходами двинулся он в землю Нервиев. Тут от пленных он узнал об опасном и крайнем положении, в каком находятся войска Цицерона. Цезарь надеждою больших наград убедил одного галльского всадника доставить к Цицерону письмо; оно было писано по гречески, чтобы в случае, если бы оно и досталось неприятелю, он не мог бы узнать о намерениях Цезаря. Он приказал посланному, если нельзя будет пройти в лагерь, бросить туда письмо с дротиком, завязав его в ремень[4]. В письме Цезарь извещал Цицерона, что он идет к нему на помощь с легионами и убеждает его защищаться с прежним мужеством. Галл, видя, что в лагерь пройти было бы опасно, бросил, как ему приказано было, в лагерь письмо Цезаря на дротике. Случилось, что он вонзился в башню и в течение двух дней не был замечен нашими; на третий, один воин его увидал и принес к Цицерону. Он собрал воинов и при них прочитал письмо Цезаря к их великой радости. Притом уже в отдалении видны были зарева зажженных войсками Цезаря деревень; это обстоятельство уничтожило всякое сомнение насчет приближения легионов.
49. Галлы, узнав от своих лазутчиков о приближении Цезаря, сняли осаду и со всеми силами пошли на встречу Цезаря: число их простиралось до 60 тысяч человек. Цицерон, пользуясь этим обстоятельством, опять выпросил у Вертикона, о котором мы говорили выше, Галла для того, чтобы отправить письмо к Цезарю, в котором он советует ему соблюдать на походе все меры осторожности, так как все силы неприятельские обратились к нему, оставив его лагерь. В полночь это письмо было принесено к Цезарю; о содержании его он тотчас дал знать воинам и ободрял их к предстоявшему сражению. На другой день, на рассвете, Цезарь с войском двинулся вперед, но не успел пройти четырех миль, как увидел обширную долину перерезанную ручьем, и на той стороне большие силы неприятельские. Было бы весьма опасно сразиться с превосходным в числе неприятелем при неблагоприятных условиях местности. А потому Цезарь, зная, что войска Цицерона от облежания освободились и не видя необходимости поспешать, остановился и избрал, сколько можно благоприятнее, место для лагеря. Хотя оно и само по себе было очень не велико (наших было едва ли 7000 человек), особенно при отсутствии обоза, но Цезарь стеснил его с умыслом сузив промежутки между палаток с целью - внушить неприятелю к себе самое большое презрение. Между тем он отправил во все стороны разъезды отыскать удобнейший путь через долину.
50. В этот день оба войска оставались на своих местах; только небольшие стычки конницы происходили у водопоя. Галлы поджидали к себе еще не подошедших подкреплений. Цезарь же надеялся вызвать неприятеля к себе по сю сторону долины, обнаруживая мнимую робость, и заставить его принять сражение у своих укреплений; в случае же если бы он и не успел в этом, то, разведав местность, он хотел найти безопаснейший путь к переходу через долину и речку. На рассвете неприятельская конница подвинулась к нашему лагерю и завязала бой с нашею. Цезарь с умыслом приказал своим всадникам отступить и удалиться в лагерь; вместе с тем он отдал приказание насыпать вал повыше, заваливать ворота и, исполняя все это, обнаруживать как можно более суматохи и суетливости, как будто все это делается под влиянием страха.
51. Неприятели, видя во всем этом ручательство успеха, перешли на нашу сторону и выстроились к битве в самом неудобном месте. Наши сошли с умыслом с вала; Галлы пододвинулись еще ближе, и со всех сторон стали бросать стрелы внутрь наших укреплений; они послали трубачей прокричать: "если кто-либо Галл или Римлянин хочет к ним перейти, то может без опасности до третьего часу; по прошествии которого уже нельзя будет". До того Галлы с презрением смотрели на наших, что хотя лагерные ворота были завалены для виду только одним слоем дерну; однако они полагали, что в них прорваться невозможно и потому одни руками разрывали вал, другие заваливали ров. Тут Цезарь стремительно ударил со всем войском изо всех лагерных ворот и выслал конницу; неприятель так поспешно обратился в бегство, что даже в не думал о сопротивлении; множество было убито в все обезоружены.
52. Цезарь остановил дальнейшее преследование, видя, что местность покрыта лесами и болотами; ему хотелось оставить это место без малейшей потери, и действительно, с войсками совершенно невредимыми, в тот же день он пришел к Цицерону. С удивлением увидел он сделанные неприятелем башни, осадные орудия и укрепления. При осмотре Цицеронова легиона оказалось, что и десятый человек в нем не остался не раненым. Это обстоятельство показало в степень опасности, в какой находились наши воины, и силу их мужества. Цезарь осыпал похвалами и Цицерона, и его легион; отличившихся особенно храбростью сотников и военных трибунов, по засвидетельствованию Цицерона, он поименно призывал к себе и хвалил. Пленные сообщили Цезарю более точные подробности о несчастии, постигшем Сабина и Котту. На другой день в собрании воинов, Цезарь упомянул о случившемся, утешал и ободрял воинов; он сказал им, что перенесть его должно тем великодушнее, что случилось оно по вине и неблагоразумию легата, и что, по благоволению богов бессмертных и вследствие личного мужества воинов, это несчастие заглажено, и торжество неприятеля было так же недолговременно, как и наше огорчение.
53. Между тем молва о победе Цезаря достигла Лабиена через землю Ремов с невероятною быстротою, так что, хотя до зимних квартир Цицеронова легиона было около 60 миль и Цезарь прибыл туда в девятом часу в исходе, а уже в полночь у ворот нашего лагеря раздались радостные крики Ремов, поздравлявших Лабиена с победою. Когда известие об этом пришло к Тревирам, Индутиомар, предположивший на следующий же день напасть на лагерь Лабиена, ночью бежал и все войска отвел обратно в землю Тревиров. Цезарь Фабия с легионом отсылает на прежние зимние квартиры, а сам остается зимовать с тремя легионами, в трех зимних лагерях в окрестностях Самаробривы. Вследствие же сильных волнений в Галлии Цезарь решился всю эту зиму провести у войска. Узнав о несчастии Сабина и о его смерти, почти все галльские народы замышляли войну, рассылали во все стороны гонцов и посольства, советуясь как лучше поступить и откуда начать войну; ночью в пустынных местах у них бывали совещания. Почти вся зима прошла для Цезаря в постоянных тревогах; редкий день не присылали к нему гонца с известием о новых совещаниях и волнениях Галлов. Л. Росций легат, начальствовавший 13-м легионом, донес Цезарю, что племена так называемой Арморики собрали было большие силы для нападения на его лагерь и подошли к нему на расстояние не более 8 миль; но получив известие о победе Цезаря, они так поспешно удалились, что отступление их правильнее можно считать бегством.
54. Впрочем Цезарь призвал в себе старейшин каждого галльского племени: одних он стращал наказанием, говоря, что он знает об их замыслах, других убеждал оставаться верными; таким образом ему удалось большую часть Галлии удержать в повиновении. Однако Сеноны, племя весьма могущественное в пользующееся большим весом у галльских народов, замыслили с общего согласия убить Каварина, которого Цезарь поставил над ними царем (во время прибытия Цезаря в Галлию над Сенонами царствовал брат Каваринов, Моритасг, в предки его все пользовались царскою властью). Каварин, узнав об угрожавшей ему участи, бежал; его преследовали Сеноны до границ земель своих и лишили его и царской власти, и отечества. Они отправили послов к Цезарю с предложением удовлетворения; но когда Цезарь прказал явиться к нему всему сенату, они ослушались его приказания. Для этих диких народов важно было подать первый пример неповиновения, а вслед затем последовала такая быстрая перемена в их расположении, что изо всех племен Галлия только два, Эдуи и Ремы, пользовавшиеся всегда особенным уважением Цезаря (первые за постоянную и опытами доказанную преданность к народу римскому, вторые за недавние важные услуги, оказанные в галльских войнах) остались верными; из прочих же ни один не оставался вне подозрения. И, по моему мнению, это было нисколько не удивительно, как по многим иным причинам, так особенно потому, что Галлы с крайним огорчением видели утрату своей древней воинской славы, которою они гордились перед прочими народами, и необходимость покоряться власти народа римского.
55. Тревиры и Индутиомар, в продолжении всей зимы, беспрестанно посылали послов по ту сторону Рейна, убеждая деньгами жившие там племена принять участие в войне: они говорили, что большая часть нашего войска истреблена и осталась самая малая. Впрочем они не могли склонить к переходу через Рейн ни одного племени Германцев; двойной пример - войны Ариовиста в перехода Тенхтеров отбил у них охоту испытывать счастия в предприятиях этого рода. Обманутый в этой надежде, Индутиомар тем не менее собирал войска, учил их, умножал свою конницу от соседственных народов, приманывал к себе надеждою больших наград со всей Галлии изгнанников и преступников. Действуя таким образом, Индутиомар приобрел такое сочувствие всей Галлии, что со всех сторон стекались к нему посольства; в народы, и частные лица, и тайно и явно, искали его союза.
56. Видя такую готовность к войне галльских племен (Сеноны и Карнуты готовы были взяться за оружие, сознавая свою вину в отношении к Цезарю; Нервии и Адуатики всеми силами готовились вести войну с Римлянами), Индутиомар знал, что стоит только ему выйти за рубежи своей земли, и толпы воинов станут в нему стекаться. А потому он назначил вооруженный сейм (у Галлов всегда служащий знаком в открытию войны); на него должны непременно являться все способные носить оружие Галлы; кто приходил после всех, тот в виду собрания погибал в ужасных мучениях. На сейме Индутиомар - Цингеторикса, зятя своего, главу враждебной ему партии (он, как мы выше упоминали, отдался под покровительство Цезаря и оставался ему верен) объявил врагом отечества, а имущество его отобрал в пользу общественную. Потом он объявил на сейме, что его призывают на помощь Сеноны, Карнуты и весьма многие галльские племена, что он пойдет к ним по землям Ремов и будет опустошать их область; но прежде всего намерен он учинить нападение на лагерь Лабиена; в заключение он сообщил свой план нападения.
57. Лабиен был убежден, что его лагерь наилучшим образом укреплен и местностью и искусством, а потому ничего не опасался ни за себя, ни за свой легион, а решился поджидать случая к какому-либо успешному действию. Узнав о речи, сказанной Индутиомаром на сейме, от Цингеторикса в его родственников, Лабиен послал ко всем соседственным племенам собрать конницу и назначил ей срок, к которому она должна была явиться. Между тем Индутиомар со всею своею конницею почти ежедневно ходил вблизи нашего лагеря, частью стараясь ознакомиться с его местностью, частью стращая наших и ища случая к переговорам;· его конница метала стрелы в средину нашего лагеря за окопы. Лабиен удерживал свои войска в лагере и всячески старался усилить в неприятеле мнение о нашей робости.
58. Индутиомар с каждым днем смелее приближался к нашему лагерю, оказывая презрение к нашим. В одну ночь Лабиен впустил в свой лагерь всю конницу, которой он приказал явиться, и так тщательно держал около лагеря наши караулы, что тревиры вовсе не знали о случившемся. Между тем Индутиомар по обыкновению явился к нашему лагерю и большую часть дня провел около него; всадники его метали в наш лагерь стрелы и, осыпая наших порицаниями вызывали их на бой. Наши ничего им на это не отвечали; тогда они к вечеру отошли в беспорядке. Тут Лабиен приказал коннице броситься вдруг из двух ворот лагеря, и когда неприятель придет в ужас и обратится в бегство (что по его мнению и случится) домогаться одного: смерти Индутиомара; пока он не будет убит, никого наши всадники не должны были разить для того, чтобы, преследуя других, не дать ему возможности спастись бегством; кто убьет Индутиомара, тому обещано большое награждение. В подкрепление конницы высланы были и когорты. Судьба содействовала успешному исполнению намерения Лабиена. Преследуемый всею нашею конницею, Индутиомар застигнут в самой переправе через реку и убит; голова его принесена в лагерь к Цезарю; всадники, на возвратном пути, преследовали и поражали неприятеля, сколько могли. Узнав об этом, все войска Эбуронов и Нервиев, которые было собрались, разошлись. После этого события волнение в Галлии несколько утихло.

---

[1] Собственно в подлиннике: двадцать раз сто тысяч шагов.
[2] Осадная коса было длинное железное, на конце загнутое, оружие, служившее для разрытия насыпей и вытаскивания камней из стены, чтобы она осыпалась.
[3] Черепаха — деревянная машина на колесах, в которой находился aries; она покрыта была свежими кожами или лубками для безопасности находившихся в ней людей. Когда она приближалась к стене, то выдвигался телец, поражавший стену.
[4] На конце дротика был ремень, которым раскачивали дротик, когда его бросали для большей силы удара.