Suidas: Тимей, сын Андромаха, тавроменец, которого афиняне называли Эпитимеем; ученик милетца Филиска; переименовали его в Эпитимея за то, что он много порицал, [называли] и Кумушкой за то, что он писал о чем угодно. Его перу принадлежат «Италика и Сикелика» в 8 книгах, «Элленика и Сикелика», Собрание риторических причин в 68 книгах, Олимпионики, или Хронологические изыскания.
Idem: Тимей историк … написал о Сирии и ее городах и царях 3 книги.

1. Schol. Apoll. Rhod. IV 965: Тимей говорит, что Фринакией называется Сицилия, так как она имеет три мыса. Историки же пишут, что Сицилией управлял Фринак. А Милы есть полуостров Сицилии, на котором паслись быки Гелиоса.
Schol. Pariss.: Тринакрией называется Сицилия, согласно Тимею, потому что она имеет три мыса; согласно же некоторым историкам [называется] от Тринака, управлявшего Сицилией. А Милы, говорит (Тимей), есть полуостров в Сицилии, на котором паслись быки Гелиоса.
Ср. Steph. Byz. s. v. Trinakria.
2. Diod. V 6: О поселившихся в ней [Сицилии] первыми сиканах, раз некоторые из историков говорят о них по–разному, необходимо сказать кратко. Ибо Филист утверждает, что они, прибыв из Иберии, населили остров [Сицилию], а называть их так стали от некоей иберийской реки Сикан. Тимей же, обличив неведение Филиста, объявляет точно, что они автохтоны, а так как он привел многие доказательства их древности, мы не считаем необходимым о них далее распространяться.
Дальнейший Диодоров рассказ проистекает кажется из того же Тимея. Сиканам наследовали сикулы из Италии, о которых ничего не сохранилось. Затем у Diod. V 9 упоминаются книдийцы и родосцы, которые в 50‑ю Олимпиаду переселились в Сицилию, после же переправились на остров Липару.
3. Steph. Byz.: Атабир, гора Родоса. Риан в шестой книге Мессеники. Родительный падеж Atabirios. Откуда и Атабирий Зевс. Есть и сицилийский Атабирий, как [говорит] Тимей. Называются и горы от некоего Тельхина Атабирия. Есть и персидский город. Есть и финикийский.
4. Parthen. Erot. 29: Пишет Тимей в Сикелике. В Сицилии был Дафнис, сын Гермеса, искусный в игре на свирели и прекрасный внешностью. Он сторонился большого сборища людей, но как пастух быков около Этны и зимой и летом в поле ночевал. В него якобы влюбившаяся нимфа Эхенаида приказала ему ни с какой женщиной не сближаться, а если сойдется, то лишится глаз. Тот некоторое время стойко воздерживался, хотя многие [поклонницы] сходили по нему с ума. Но позже, когда сицилийская царица, напоив его дополна вином, возбудила в нем страсть, он совокупился с ней и подобно фракийцу Фамиру вследствие своей глупости ослеп.
Cp. Diod. IV 84. Подозреваю, что Тимей в начале Сикелики вел речь о Деметре.
Athen. X 416 B: «Полемон в первой книге «Ответа Тимею» говорит, что у сицилийцев есть храм Обжорства и изображение Хлебной Деметры, близ которого воздвигнуто также изображение Изобилия, как и в Дельфах есть изображение Гермуха, а в беотийском Сколе изображения Большого Хлеба и Большой ячменной лепешки».
5. Schol. Apoll. Rhod. IV 786: Планкты каменные (блуждающие скалы) в [сицилийском] проливе есть, как [говорят] Тимей и липарец Писистрат.
Описание Сицилии и Италии кажется доставило автору повод для более обширного изложения похода аргонавтов, которого касаются FF 6-9.
6. Diod. IV 56: Многие из древних историков и более поздних, среди которых и Тимей, говорят, что аргонавты, узнав после похищения руна, что Ээт успел захватить своими кораблями устье Понта, совершили дело удивительное и достопамятное. Поднявшись вверх по реке Танаису до его истоков и перетащив в каком–то месте судно к другой опять реке, текущей в Океан, они спустились к морю, но были унесены с севера на запад, имея землю слева и, оказавшись близ Гадир, вплыли в наше море. В доказательство этого [плавания] приводят живущих у Океана кельтов, наиболее почитающих Диоскуров, ибо у них с древних времен передается, что эти боги появились из Океана. Есть также у Океана страна со многими названиями от аргонавтов и Диоскуров. Сходно и материк внутри Гадир сохраняет явные знаки их [аргонавтов] возвращения. Ибо они, приплыв на соседний с Тирренией остров, называемый Эфалией, его прекраснейшей в тех местах гавани дали по своему кораблю название Арги, которое остается до сих пор. Сходно гавань в 800 стадиях от Рима они назвали Теламоном, а гавань в италийских Формиях — Ээтом, теперь называемую Каэтом. Отсюда их занесло ветрами в Сирт, где узнав от царствовавшего тогда в Ливии Тритона об особенностях [тамошнего] моря и избежав опасности, они подарили ему медный треножник, надписанный медными буквами, который сохранился до новых времен у эвгесперитов.
Ср. Aristot. de mir. auscult. 113, который многое из Тимея к себе перенес, и Strabo V p. 342.
7. Schol. Apoll. Rhod. IV 1217: Тимонакс в первой книге Сикелики говорит, что Ясон женился на Медее, сосватанной ему Ээтом, в Колхиде. Он же говорит: «Показывают проплывающим внутри Понта некие сады, называемые Ясониями, в которых он высадился, и в Эе [можно увидеть] гимнасии с дисками и спальню Медеи, где она выходила замуж, а в городе [созерцают] храм Ясона и кроме того многие святыни. Тимей же, говоря, что свадьба состоялась в Керкире, пишет и о священнодействиях, и о том, что после того как Медея первая принесла жертву в храме Аполлона, ее и теперь приносят ежегодно. И жертвенники, говорит [Тимей] были сооружены в память о свадьбе близ моря и недалеко от города. Называют один из них алтарем Нимф, другой — Нереид. Аполлоний же говорит, что один был алтарем Нимф, другой — Мойр.
8. Schol. Apoll. Rhod. IV 1153: Должно знать, что свадьба [Ясона с Медеей] была отпразднована в Керкире, хотя Дионисий Милетский во второй книге Аргонавтики говорит, что в Византии. Антимах же утверждает, что в Лиде, близ реки [Фазис] возлег с любимой Ясон.
9. Schol. Apoll. Rhod. II 400: Киркей же место Колхиды, [названное] от Кирки, сестры Ээта, или это равнина. Невозможно, чтобы оно от другой Кирки называлось. Ибо были две Кирки, о которых впоследствии мы скажем. Тимей же говорит, что у колхов была равнина Киркей.
Кроме похода аргонавтов Тимей в первой книге Сикелики рассказал о путешествии Геракла из Иберии в Кельтику и оттуда через Альпы в Италию и Сицилию.
10. Diod. IV 21: Итак, Геракл, отправясь от Тибра и пройдя побережье [страны], ныне называемой Италией, спустился в Кумскую равнину, где согласно мифам проживали мужи и выдающиеся силой, и знаменитые беззаконием, которых называют Гигантами. Называют эту равнину также Флегрейской от горы, которая в древности извергала страшный огонь сходно с сицилийской Этной; гора эта называется теперь Везувием и имеет многие следы [произошедших] в древние времена воспламенений. Гиганты, узнав о прибытии Геракла, собрались все вместе и построились в боевой порядок против него. Когда произошло сражение, удивительное вследствие силы и храбрости Гигантов, Геракл, говорят, так как союзниками ему были боги, одолел в битве и большинство убив, укротил страну. Баснословят, что Гиганты были землеродными из–за громадной величины их тел. Вот как об убитых в Флегре Гигантах сочиняют некоторые, коим следует и историк Тимей.
Ср. Diod. V 71.
11. Diod. IV 22: Геракл, достигнув места переправы в самом узком месте моря, переправил быков в Сицилию, а сам, взяв быка за рог, переплыл пролив шириной в тринадцать стадий, как говорит Тимей.
Ср. Plin. HN III 8.
12. Gell. NA 11.1: Тимей в Истории, которую он составил на греческом языке о деяниях римского народа, и М. Варрон в «Древностях человеческих дел» писали, что Италия названа от греческого слова, так как быков на древнем греческом языке звали italoi, которых в Италии было великое изобилие, а пастбища в той земле обычно появляются и содержатся массами.
13. Tzetzes ad Lycophr. 615: После взятия Трои Диомед кидал с ее стен камни на свое судно, чтобы увеличить его вес. Возвратившись же в Аргос и едва избежав смерти от своей жены, он прибыл в Италию и, обнаружив там колхидского дракона, опустошающего Феакиду, убил его, держа золотой щит Главка. Ибо дракон принял его за золотое руно барана. Весьма почитаемый за это, Диомед соорудил себе статуи из тех самых илионских камней, которые побросал на судно, и расставил их по всей тамошней равнине. Впоследствии же пришедший туда Давн швырнул его и статуи в море. Они же, выплыв из волн, опять возвратились на свои пьедесталы. Пишут об этом сицилиец Тимей и Лик в третьей книге.
14. Tzetzes ad Lycophr. 1137: Женщины у давниев носят черные одежды и красят лица красной краской, как говорит Тимей; широкими лентами подпоясываются, подвязывают изогнутую обувь и держат в руках жезл. Ср. Aristot. de mir. auscult. 109.
15. Tzetzes ad Lycophr. 1050: Давнии или калабры привыкли спать в овечьих шкурах в гробнице Подалирия и во сне получать от него оракул. Привыкли они и омываться в соседней реке Альфене, и сами, и скот их, и призывая Подалирия, [привыкли] лечиться в ней, откуда и река называется целебной, по Тимею, врачующая раны всем омывающимся животным, как и согласно врачу Мефодию Алфей, река в Аркадии, излечивает.
16. Strabo V p. 248: И Тимей говорит, что древние рассказывали о Пифекуссах много удивительного; незадолго же до его времени Эпомей, холм в середине острова, помятый землетрясением, извергнул огонь и вытолкнул в морскую пучину большой ком земли между ним и морем, который, поднявшись вверх, обрушился в тлеющем виде опять на остров, и море отступило на три стадия, но немного спустя возвратилось и приливом затопило остров, и огонь на нем был погашен; от шума же живущие на материке люди бежали с побережья вглубь Кампании.
Казобон заменяет Эпомей на Эпопей из Plin. II 88.
17. Antigon. Caryst. 167: Гераклид Понтийский говорит, что есть в Сарматии болото, которого ни одна птица не перелетела, так как от зловония погибает; той же природы и озеро Аверна. Тимей же считает это ложью, однако добавляет: хотя прилегающие к нему места заросли деревьями, и многие ветви от ветра ломаются и стряхиваются, мусора там не видать, но поверхность [воды] остается чистой.
То же Aristot. de mir. auscult. 102.
18. Athen. IV 153 D: Тимей в первой книге Историй говорит [об этрусках], что и служанки у них до совершеннолетия прислуживают голыми.
Athen. XII 517 D: У тирренов, роскошествующих безмерно, пишет Тимей в первой книге, служанки голыми прислуживают мужчинам.
19. Tertullian. De spectacul. p. 139: Лидийцы, переехав из Азии, осели в Этрурии, как сообщает Тимей, под предводительством Тиррена, который уступил брату в борьбе за царство.
20. Dionys. AR I 67: Богов, которых называют Пенатами, греки называют по–разному. Об их виде и форме историк Тимей объявляет, что это железные и медные жезлы и троянские глиняные сосуды — лежащие в недоступных храмах в Лавинии святыни. Узнал он сам это от местных жителей.
21. Dionys. AR I 74: О древних основаниях Рима я считаю сказано достаточно. Последнее же поселение Рима, или основание, или как там оно должно называться, сицилиец Тимей, неизвестно каким каноном воспользовавшись, говорит произошло вместе с основанием Карфагена, за 308 лет до начала первой Олимпиады.
Syncell. Chron. p. 155: Тимей и Каллий некогда сказали, что Рим был основан около первой Олимпиады.
Так как из последующего можно понять, что Синкелл имел перед глазами это место Дионисия, то разногласие произошло кажется от небрежения эксцерптора.
22. Plin. III 13: Царь Сервий первый чеканил деньги. Прежде щебень использовали [вместо денег] в Риме, как Тимей передает. Клеймили скот (pecudum), откуда и были названы [деньги] pecunia.
Что здесь наш Тимей, подтверждается Plin. Ind. XXXI (cp. XXXII 3).
23. Excerppt. ex Cod. Matrit. p. 15: Фиоссо. Она, говорит Тимей, называлась на финикийском языке Элиссой и была сестрой тирийского царя Пигмалиона; от нее, говорят, был основан Карфаген в Ливии. Ибо когда Пигмалион убил ее мужа, она, погрузив деньги на судно, бежала с некоторыми гражданами и, испытав много бед, причалила к Ливии, и (от ливийцев) вследствие многих скитаний была названа Дидоной местными жителями. Когда она основала упомянутый город и царь ливийцев хотел на ней жениться, а она не соглашалась, граждане же ее принуждали, она под предлогом совершения обряда для избавления от клятв (или для разрыва союза с прежним мужем) соорудив величайший костер близ дома и подолжив огонь, из окна бросилась в пламя.
Ср. Just. XVIII 6. Фиоссо имя едва ли подлинное. Когда у Этнографа мы читаем, что карфагенянка называлась от греков Энуссой, то возможно, что за Фиоссо скрывается Энусса.
24. Polyb. XII 3: Любой по праву скажет, что Тимей не только ничего не знает о Ливии, но тут как дитя и совершенно неспособен рассуждать, и старинным мнениям сверх меры предан, когда мы слышим [от него], что вся Ливия песчаная, сухая и лишена плодов. Тот же самый логос и относительно животных. Ибо и лошадей, и быков, и овец и вместе с ними коз настолько много в стране, что не знаю, можно ли найти равное количество им в остальной ойкумене, поскольку многие ливийские народы не пользуются садовыми плодами, но живут за счет животных и вместе с ними. А слонов, львов и барсов множество и силу, а газелей красоту и страусов величину кто не описывал? из которых в Европе вообще никого нет. О них ничего не рассказывал Тимей, словно нарочно против принадлежащего истине выступая в поход.
25. Schol. brev. Homer: Звезды, которые занимают место впереди Тельца, говорят, называются Гиадами, которые же в половине другого бока, называются Плеядами. Ибо Атлант, сын Япета, и Эфра, дочь Океана, как передает Тимей, имели двенадцать дочерей и сына Гианта. Его, когда он охотился в Ливии, убила змея. И пять сестер, оплакивающие брата, умирают; их Юпитер из милосердия поместил между звездами и назвал Гиадами по имени погибшего; семь остальных, умерших позднее в трауре, были названы Плеядами.
26. Polyb. XII 3: Как он выдает свое легкомыслие относительно Ливии, так же он поступает и касательно острова, называемого Кирн. Ибо и о нем упоминая во второй книге говорит, что там много диких коз и овец, и диких быков, и оленей, и зайцев, и волков, и некоторых из других животных, и люди, охотясь на них, проводят так время и всю жизнь заняты этим. Однако на этом острове нет не только дикой козы или быка, но нет и зайца, волка, оленя, ни других подобных животных, кроме лисиц, кроликов и диких овец. Кролик же, видимый издали, кажется маленьким зайцем, но когда кто–нибудь возьмет его в руки, тот сразу заметит различие и по наружности и на вкус; пребывают же они по большей части под землей.
27. Plin. III 13: Саму Сардинию Тимей назвал Сандалиотиной от подобия сандалии, а Мирсил [назвал Сардинию] Ихнуссой от сходства с подошвой.
28. Tzetzes ad Lycophr. 796: Сардиния, остров близ Геракловых Столбов. Его населяют также карфагеняне. На этом острове рождается трава, сходная с сельдереем, отведавшие которой люди охваченные против воли спазмами смеются и так умирают. Тимей же говорит, что там жителей, которым за семьдесят лет, дети их приносят в жертву Крону, со смехом забивая их палками и сталкивая со скал громадной высоты. Откуда и произошел сардинский смех. Другие же говорят, что старики те умирая улыбаются против воли, взирая на бесчеловечную смерть от рук собственных детей. Отсюда и поговорка: сардинский смех.
29. Suidas: Сардонический смех, то есть притворный. Так называют его, говорят, от seserenai, «осклабиться». И сардинский смех, поговорка о тех, которые погибая смеются, взялась, говорит Демон, от того, что жители Сардинии приносили в жертву Крону красивейших из пленников и тех, кому было за 70 лет, со смехом объявлявших о своей силе и мужестве. Но Тимей [говорит], что в Сардинии долгожители смеялись, когда собственные сыновья сталкивали их палками в ров, чтобы там закопать. Согласно другим, он произошел от того, когда кто–то скалится с дурным намерением. И говорят и другие, и Клитарх, что карфагеняне в великие моления помещают мальчика в объятия Крона, статуи из меди с распростертыми руками и печью под ними, и потом сжигают. Извлеченный же после из огня [ребенок] кажется смеющимся. Симонид [говорит], что когда сардинцы не хотели передать Миносу Тала, последний прыгнул в огонь, ибо был медный, и прижав их к своей груди, убил, проглотив. Силен же во второй книге сочинения «О Сиракузах» говорит, что у сардов была некая сладкая трава, похожая на сельдерей, отведавший которой человек откусывает себе части лица [т. е. губы] и плоть.
То же, но искаженно у Phot. Lex. c. 371.
30. Strabo XIV p. 654: Некоторые говорят, что после возвращения из–под Трои они [родосцы] заняли острова Гимнесии, из которых больший, говорит Тимей, уступает в размерах только семи островам: Сардинии, Сицилии, Кипру, Криту, Эвбее, Кирну, Лесбосу, но это не так, ибо есть много других островов покрупнее упомянутого.
То же самое Diod. V 17.
31. Tzetzes ad Lycophr. 633: Гимнесии эти острова около Тиррении. Упоминает их и Артемидор. Тимей же говорит, что на эти острова пришел кто–то из беотийцев, который назвал острова Хойрадами. Филтей же в третьей книге «Наксики» говорит, что впоследствии их назвали Балеарскими; живущие там прославились как лучшие пращники, ибо матери их, как я сказал, кладут на бревно хлеб и не прежде дают им есть, чем они сшибут хлеб [из рогатки].
Ср. Aristot. de mir. auscult. 90
32. Plin. IV 16: По словам историка Тимея, от Британии в шести днях плавания отстоит остров Миктим, на котором находят блестящий свинец. К нему британцы плавают на плетеных лодках, обшитых шкурами.
Автор книги «О размере круга земель» (Duillius § 8) читает Pytheas вместо Timaeus, так что Плиний или Пифея Массилийского назвать хотел, или выписал Пифея из Тимея, как в следующих местах о янтаре.
33. Plin. IV 27: Многие места без названий в том месте [в южном Океане] существуют, как передают. Среди них от Скифии в одном дне пути отстоит [остров], называемый Раврония, на который весною волнами выбрасывается янтарь, как Тимей передает.
34. Plin. XXXVII 11: Пифей говорит, что гутоны, германский народ, населяют берега океанской лагуны, называемой Ментономон … Отсюда в дне плавания отстоит остров Абал: туда волнами приносится янтарь, и он продукт сгущенного моря; жители вместо дров пользуются им для огня и продают ближайшим тевтонам. Этому верит и Тимей, но остров назвал Басилией.
35. Plin. IV 22: У самой оконечности Бетики в 25 тыс. шагах от входа в пролив лежит Гадес, длиной (как Полибий пишет) в 12 тыс., шириной в 3 тыс. шагов. Гадес отстоит от материка наиближайше менее чем на 7 тыс. футов, другими частями более чем на 7 тыс. шагов. Сам он простирается на 15 тыс. шагов. На нем город римских граждан. От его бока, который смотрит на Испанию, почти в ста шагах лежит другой остров длиной в 3 тыс. шагов, на котором прежде размещался город Гадий. Эфор и Филистид [Филист?] называют его Эрифией, Тимей и Силен [называют его] Афродисиадой, туземцы [называют] Юнонидой. Согласно Тимею самый большой город у них называется Котинуссой, наши называют его Тартессом, пунийцы Гадиром, что на пунийском языке означает «изгородь». Эрифия названа потому, что тирийцы считали, будто их аборигены родились от Эритрейского моря. На нем Герион обитал, как кто–то считал. Но есть и думающие, что это был другой остров, напротив Лузитании и якобы он тоже назывался Эрифией.
36. Plut. De placit. philos. p. 901: Как рождаются отливы и приливы? По Аристотелю и Гераклиту … По Тимею они происходят от рек, которые текут в Атлантику через Кельтские горы, натиском создавая прилив, остановкой же и отдыхом подготовляя отлив.
Cp. Aristot. de mir. auscult. 56; Plin. II 27.
37. Etym. Magn.: Галатия, страна: названа, как говорит Тимей, от Галата, сына Циклопа и Галатеи.
Cp. Diod. V 24. Parthen. Erot. 30 et 29. Ammian XV 9. Описание Галлии у Диодора в большей части взято из Тимея.
38. Strabo IV p. 183: Относительно устьев Родана Полибий порицал Тимея, сказав, что у него не пять устьев, а два. Артемидор же говорит, что три.
Тимею следуют Plin. III 4, Diod. V 25 и Festus Avienus de Rhodano in Ora Maritima v. 680.
39. Steph. Byz.: Массалия, город Лигурии, рядом с Кельтикой, колония фокейцев. Гекатей в Европе. Тимей же говорит, что кормчий, подплывая к берегу и увидя рыбака, приказал ему massai, то есть привязать причальный канат. Ибо у эолийцев massai означает «привязать». Поэтому от слов alieus, «рыбак» и massai назван город Массалия.
40. Scymn. Chius Orb. descript. v. 208 sq: Массалия есть пограничный крупнейший город, колония фокейцев, которые его основали в Лигурии за 120 лет, как говорят, до битвы при Саламине. Так пишет Тимей.
С Тимеем согласны Евсевий и Солин. Скимн Хиосский многое из Тимея к себе перенес, но что именно, уже не узнаешь. Ибо в v. 125 в том месте, сильно испорченном, где он источники свои называет, в Manuscr. Paris. читается: «И Тимей, муж сицилийский из Тавромения».

41. Polyb. II 16.13-15 об Эридане: Все остальное о реке этой изученное у эллинов, я имею в виду Фаэтона и его падение, тополиные слезы, черные одеяния приречных жителей, которые якобы и теперь еще носят их в знак траура по Фаэтону, и подобного рода другие трагические россказни мы теперь опускаем, ибо рассуждать о них подробно в предисловии не слишком уместно. Выбрав потом удобное время, мы вспомним надлежащее, особенно из–за неведения Тимея относительно упомянутых мест.
Ср. Diod. V 25. Из Тимея черпает Aristot. de mir. auscult. 82.
42. Scymn. Chius v. 404 sq.: Затем следует большой полуостров Гиллика, почти равный с Пелопоннесом. Городов в ней, говорят, пятнадцать заселил Гилл из эллинского рода. Ибо Гераклова сына Гилла они имели основателем. Со временем они, как пишут варваризовались под нрав соседей, как говорят Тимей и Эратосфен. Остров у них, названный Исса, занят колонией сиракузян.
Из Тимея и Эратосфена также Аполлоний Родосский взял описание этого региона по-видимому.
43. Steph. Byz.: Аргирины, эпирский народ, по свидетельству Тимея и Феона. И Ликофрон его упоминает: В горах аргиринов и керавниев.
44. Athen. XIII 602 F: Любовь к мальчикам пришла к эллинам от критян, как пишет Тимей.
Athen. V 181 C: Так называемые лаконисты, говорит Тимей, пели в четырехугольных хорах.
45. Diogen. Laert. I 114: Деметрий говорит, что согласно некоторым [Эпименид] получал еду от нимф и хранил ее в бычьем копыте, принимая понемногу, и не справлял никакой естественной надобности, и никогда не видели, как он ел. Упоминает его и Тимей во второй книге.
46. Plut. Lycurg. 31: Одни говорят, что Ликург умер в Кирре; Аполлофемид [говорит], что он уехал в Элиду, Тимей и Аристоксен [говорят], что он окончил жизнь на Крите. И гробницу его, говорит Аристоксен, показывают критяне в Пергаме.
47. Plut. Lycurg. 1: Время жизни Ликурга неизвестно. Одни говорят, что он жил в одно время с Ифитом и вместе с ним устраивал Олимпийское перемирие; так же считает и философ Аристотель, приводящий в доказательство Олимпийский диск, на котором сохраняется написанное имя Ликурга. Другие, вычисляя время по наследованиям спартанских царей, как Эратосфен и Аполлодор, объявляют, что он жил немногими годами ранее первой Олимпиады. Тимей же подозревает, что в Спарте были в разное время два Ликурга, и деяния обоих приписываются одному благодаря его славе, и более старший жил недалеко от времени Гомера, а по некоторым сведениям даже встречался с Гомером.
FF 46, 47 возможно взяты из «Олимпиоников».
48. Athen. VI 272 B: И в третьей книге Историй Эпитимей сказал, что настолько богат город коринфян, что владеет 46 мириадами рабов, поэтому, я думаю, Пифия и назвала их хойникометрами.
49. Strabo XIII p. 896 A: Деметрий говорит, что Тимей лгал, рассказывая, что из камней из Илиона Периандр обвел стеной Ахиллей против афинян, когда помогал Питтаку.
50. Schol. Pind. Ol. XIII 29: Тимей также акротерий храмов, на котором крепился орел Зевса, называет изобретением коринфян.
51. Polyb. XII 4d: Итак, он [Тимей] говорит, что источник Арефуса в Сиракузах пополняется от протекающей в Пелопоннесе через Аркадию и Олимпию реки Алфей, ибо она–де, поглощенная землей, несется под Сицилийским морем 4 тысячи стадий и выходит наружу в Сиракузах. Открылось это однажды: когда во время Олимпийских игр пролился неумеренный дождь и река затопила прилегающие к священному участку места, Арефуса извергла много навоза от принесенных в жертву на празднестве быков и еще золотой фиал, который подобрали и признали, что он с праздника.
52. Strabo VI p. 270: Ортигия с соседним материком соединяется мостом; там находится источник Арефуса, изливающийся сразу в море; согласно легенде Арефуса есть Алфей, начинающийся в Пелопоннесе и текущий через море под землей до Арефусы, потом опять впадающий в море, что доказывается следующим: какой–то фиал, упавший в реку [Алфей] в Олимпии, был принесен сюда в источник, который якобы мутнеет от приносимых в Олимпии в жертву быков; и Пиндар, следуя этому [предположению], сказал (Nem. I.1): «Дщерь Сиракуз знаменитых, Ортигия, чтимый Алфея покой». Вместе с Пиндаром объявляет о том же историк Тимей.
53. Schol. Apollon. Rhod. IV 1216: Тимей говорит, что шестьсот лет спустя после Троянской войны один из Бакхиадов, Херсикрат, или изгнанный из Коринфа, или ушедший добровольно вследствие бесчестия, населил остров [Коркиру]. Изгнанные же колхи пришли на противоположный остров, и потом в Керавнские горы и в пределы абантов и нестеев, и населили Орик.
Ту же историю о Херсикрате мы читаем в Schol. ad v. 1212, без сомнения, из Тимея же взятую. Вероятно этот рассказ был соединен с основанием Сиракуз и в одной и Schol. сообщают о Херсикрате Бакхиаде то, что обычно рассказывается об Архии, основателе Сиракуз. Это может объясняться или сходством или путаницей событий, если только историю Коркиры Тимей в другой части труда, когда представился случай, отдельно не исследовал.
54. Schol. Apollon. Rhod. IV 983: Керкира прежде называлась Дрепаной, потом Схерией. Причину [переименования] дает Аристотель в Керкирской политии. Ибо он говорит, что Деметра, опасаясь, что вытекающие из материка [в море] реки сделают Керкиру материком, упросила Посейдона отвести их течение. Кода они были удержаны, Керкира вместо Дрепаны была названа Схерией [от глагола schein]. Дрепаной же была названа потому, что Деметра взяла серп у Гефеста, чтобы научить Титанов жать, потом спрятала его в приморскую часть острова, и после того как он был омыт морем, форма земли уподобилась серпу. По Тимею же Дрепана была названа от серпа, которым отрезал гениталии у Урана Крон или у Крона Зевс. Ибо там он был спрятан, говорят.
55. Polyb. XII 28: Тимей, не подготовившись стать историком, не набравшись необходимого опыта на войне, в государственных делах, в путешествиях, непонятно как достиг славы великого историка.
Что так оно и есть, легко себе представить, если послушать самого Тимея. Ибо в вступлении к шестой книге он говорит, что некоторые считают, будто для составления декламаторских логосов требуется больше таланта, трудолюбия и подготовки, нежели для [составления] истории; задача [опровергнуть] это, говорит [Тимей], вставала уже перед Эфором, но так как тот [по словам Тимея] с ней не справился, то [Тимей] сам пытается путем сравнения истории с декламаторскими логосами выяснить, что труднее и что легче, но делает все это абсурднейше, прежде всего оклеветав историка, ибо Эфор в своей всеобщей истории удивляя красноречием, обращением с материалом и умением аргументировать, наиболее искусен также в отступлениях, в собственных изречениях, вообще в том, когда надо что–то дополнительно заметить, и по некоторой случайности Эфор приятнейше и исчерпывающе сказал между прочим также о сопоставлении историографов и логографов; Тимей же, чтобы скрыть, что он говорит сходно с Эфором, не только здесь порочит его, но и в остальном осуждает, ибо то, что другие надлежаще обработали, он, изложив длинно, неясно и хуже во всех отношениях, считал, что никто из живущих не заметит этого. Однако, желая возвеличить историю, он сперва говорит, что история отличается от декламаторских речей точно так же, как настоящие постройки и сооружения [отличаются] от кажущихся местностей и пейзажей, [нарисованных] на театральных декорациях. Во–вторых, он говорит, что собрать подготовительные материалы для истории есть [куда] более хлопотное дело, нежели все усилия [затраченные на составление] декламаторских речей, ибо он лично [по его словам] перенес столько лишений и бед, чтобы собрать воспоминания о некоторых людях и занимаясь нравами лигуров, кельтов и еще иберов, что он сам их не ожидал и другим кто сказал бы ему об этом не поверил бы.
56. Suidas: Калликирии. Те, которые заняли место геоморов в Сиракузах, громадного множества. Они были рабами изгнанников, как Тимей в шестой книге говорит. Откуда [желающие обозначить] максимальное количество людей, говорили «калликирии». Так были названы они от того, что стеклись из разных мест, как Аристотель в Сиракузской политии [передает]; они подобны илотам у лакедемонян, пенестам у фессалийцев и кларотам у критян. И есть поговорка «больше, чем калликириев». Так говорили, когда хотели обозначить большое множество. Ибо калликирии были рабы, превзошедшие числом своих господ, так что те их прогнали.
Photius Lexic. то же дословно.
57. Athen. XIII 573 D: И когда перс повел войско в Элладу, как и Феопомп пишет, и в седьмой книге Тимей, коринфские гетеры молились о спасении эллинов, приходя в храм Афродиты.
58. Athen. XII 541 C: О сибарите Сминдириде и его роскоши Геродот написал в шестой книге, что отплыв свататься к дочери сикионского тирана Клисфена, Агаристе, говорят, из Италии Сминдирид, сын сибарита Гиппократа, некий муж, превзошедший всех в роскоши, прибыл. Ведь его сопровождали тысячи поваров и птицеловов. Пишет о нем и Тимей в седьмой книге.
Cp. Diod. VIII Excerpta de virt. et vit. Tom. IV p. 33.
59. Athen. XII 518 D: Тимей рассказывает, что один сибарит, отправясь однажды в поле, сказал, увидя копающих рабочих, что он получил перелом костей [от этого зрелища]; кто–то услышал его и ответил: «Твои слова причинили мне боль в боку».
Ту же историйку почти в тех же словах и другие похожие находим мы у Diod. Exc. Vat. p. 9 Mai. Также многое другое, что сохранилось в диодоровых эксцерптах о городах Великой Греции, в частности, о Кротоне, происходит кажется, из Историй Тимея.
Athen. XII 518 F: Другое местное установление, происходящее от их роскошных привычек, заключалось в том, что они держали крошечных манакинов и карликов, как говорит Тимей, называемых у некоторых стильпонами, и мелитейских собачек, которые сопровождают их даже в гимнасии.
60. Athen. XII 519 B: Сибариты носили гиматии, сделанные из милетской шерсти, откуда родилась даже дружба между обоими городами, как пишет Тимей. Ибо они любили из италийцев тирренов, а из чужеземцев ионян за склонность к роскоши. Всадники сибаритов, более 5 тысяч числом, шли в процессии в шафрановых плащах, надетых на панцири, а летом их юниоры, уехав в пещеру нимф Лусиад, жили там со всяческой роскошью. Их богачи, всякий раз когда отправлялись в деревню, ехали в повозке, но совершали однодневный путь за три дня. Были же у них некоторые ведущие в деревню дороги крытыми. Большинство из них имеют прибрежные винные погреба, в которые по каналам вино пускается из полей; потом оно частью продается за границу, частью доставляется на судах в город [говорит Тимей]. Устраиваются у них также частые публичные угощения и блестяще состязающихся за почести почитают золотыми венками и провозглашают их [имена] на общественных жертвоприношениях и агонах, объявляя не благоволение, но расходы на пир, притом увенчивают [говорит Тимей] и поваров, приготовивших лучшие блюда. У сибаритов изобрели и ванны, в которых лежа парились. Первыми они изобрели и ночные горшки, которые вносили на симпосии. Насмехаясь над уезжающими из отечества, они похвалялись, что состарились у мостов рек. Кажется еще, что их изобилие происходит из страны, так как море лишено гаваней и почти все плоды от земли доставались гражданам, да и местоположение города и оракул от бога побудили их всех роскошествовать и жить сверх меры беспорядочно. Поскольку их город лежит в лощине, то в летнее время утром и вечером неумеренно холодно, а в середине дня невыносимо жарко, так что большинство их считает, что для здоровья полезны реки; поэтому и говорили [утверждает Тимей], что желающему в Сибарисе не умереть раньше срока не следует глядеть ни на восход, ни на закат солнца. Послали однажды вопросить бога — в делегации находился и некто Амирид — чтобы узнать, до каких пор они будут изобиловать. И Пифия ответила: «Богат, сибарит, счастлив будешь во всем ты всегда, почитая род вечных богов. Но коль смертного прежде чем бога почтишь, то придут и война и взаимные распри в твой дом». Услышав это, они решили, что бог говорит им, что они никогда не прекратят роскошествовать, ибо никогда не почтут человека больше, чем бога. Случилась, однако, им перемена судьбы, когда кто–то какого–то раба бичуя и его бежавшего в храм опять избивал, но когда тот прибежал к гробнице его отца, перестал [бичевать], устыдившись. И они истощились, соревнуясь взаимно в роскоши, в которой город соперничал со всеми другими. Затем немного спустя, когда появились у них многие признаки гибели, о которой уже нет спешки говорить, они были истреблены.
61. Athen. I 34 C: Многие в снадобье от похмелья добавляют семя капусты. И если в винограднике растет капуста, то вино темнеет. Поэтому и сибариты, говорит Тимей, перед выпивкой ели капусту.
62. Athen. XII 523 D: И населяющие Сирис, которым сперва владели пришедшие из Трои, а впоследствии колофонцы, как говорят Тимей и Аристотель, погрязли в роскоши не меньше сибаритов. Ибо их национальным обычаем стало ношение цветастого хитона, который они подпоясывали шикарными повязками, и поэтому соседи называли их «митрохитонами» [хитоны с поясом], так как Гомер называет неподпоясанных «амитрохитонами» [хитоны без пояса] … А назван был Сирис, как говорят Тимей и Еврипид в «Скованной Меланиппе», от некоей женщины Сириды, по Архилоху же, от реки.
63. Antigon. Caryst. Hist. mirab. 149: Тимей пишет, что река Крафин в Италии делает волосы рыжими.
То же у Aristot. de mir. auscult. 183. Cp. Tzetz. ad Lycophr. 1021.
64. Antigon. Caryst. Hist. mirab. 1: Тимей, писатель сицилийской истории, говорит, что в Регии, где локров и регинцев разделяет река Галек, цикады в Локрике поют, а у регинцев молчат. Рассказывают об этом нечто мифологичное: ибо когда в Дельфы прибыли кифареды, Аристон из Регия, а из Локр Евном, и о жребии меж собой заспорили, и один не считал должным уступать под предлогом, что все регинцы колонисты из Дельф и рождены рядом с богом, другой же возражал, что тому вообще не надлежит петь под кифару. Но хотя успех шел в руки регинцу на агоне, победил локриец Евном по следующей причине: во время его пения цикада, взлетев на лиру, запела; собрание ахнуло и приказало оставить [как было?].
Cp. Paus. VI 6.2. Aelian. nat. an. V 9.
65. Strabo VI p. 260: Тимей говорит, что однажды на Пифийских играх и он [Евном], и регинец Аристон заспорили, кому бросать жребий: Аристон просил дельфийцев содействовать ему, ибо его предки были посвящены богу, и колония была оттуда послана, а Евном заявил, что те изначально непричастны к певческим состязаниям, ведь у них даже цикады немые, хотя вообще они самые благозвучные из тварей; однако тем не менее Аристон выступал успешно и имел надежду на первое место, но победил все же Евном и воздвиг упомянутую статую в отечестве, ибо во время агона, когда одна из струн порвалась, цикада вскочила [на кифару] и восполнила [недостающий] звук.
66. Tzetz. ad Lycophr. 1141: После того как локриец Аякс потерпел кораблекрушение около Гирея и был занесен в Тремонт, место Делоса, локрийцы, с трудом спасшись, прибыли в отечество. Однако, чума и мор овладели Локридой три года спустя за нечестивое сожительство Аякса с Кассандрой. Бог изрек оракул умилостивить Афину в Илионе, в течение тысячи лет посылая двух девушек по жребию: посланных же если прежде встретив троянцы хватали, то убивали и сжигая на бесплодных и полевых деревьях их кости, с Трерона, троянской горы, бросали пепел в море, и опять локрийцы других посылали; если же некоторые, избежав [захвата] приходили тайно в храм Афины, то становились жрицами, ибо подметали и окропляли храм; к богине же приближались только ночью в одном хитоне, стриженые и босые. Первыми из локридских девушек прибыли Перибея и Клеопатра. И сначала девушек, потом годовалых младенцев с кормилицами посылали локрийцы: лишь по прошествии тысячи лет после Фокейской войны прекратились эти жертвоприношения, как говорит сицилиец Тимей. Упоминает эту историю и киренец Каллимах.
67. Athen. VI 264 C: Тимей тавроменец в 9‑й книге Историй говорит, что в древности эллинам не было свойственно, чтобы им прислуживали купленные рабы, и пишет: «Вообще Аристотеля упрекали в том, что он ошибся относительно локрийских обычаев, ибо как у локров, так и у фокейцев был закон не приобретать ни служанку, ни раба, существовавший до весьма недавнего времени. Впервые жена Филомела, захватившего Дельфы, была сопровождама двумя служанками. Сходно и Мнасона, друга Аристотеля, приобретшего тысячу слуг, фокейцы порицали за то, что он лишил средств к пропитанию столько же своих сограждан. Ибо у них в домах по обычаю младшие прислуживали старшим.
Athen. VI 272 AB: Тимей из Тавромения вследствие своей забывчивости (за что его упрекает мегалополец Полибий в двенадцатой книге Историй), отрицает, что у греков было в обычае покупать рабов, хотя этот Эмитимей (так нарекает его в «Возражениях Тимею» ученик Каллимаха Истр) сам утверждает, что фокеец Мнасон владел больше чем тысячью рабов.
68. Polyb. XII 5 (указав причину, что он должен локров скорее хвалить, нежели наоборот, продолжает): Однако я не побоюсь и говорить, и писать, что переданная Аристотелем история о колонии более правдива, нежели то, что говорит Тимей. Ибо я знаю, что локры согласны в том, что приемлема для них та молва о колонии, [переданная] от отцов, которую рассказал Аристотель, а не Тимей. [Далее следуют аргументы Полибия]. Поэтому любой, поразмыслив, склонится более к Аристотелю, нежели к Тимею. И связанное с этим [рассуждение Тимея] совершенно нелепо, ибо считать, как он указывает, что невероятно было, чтобы слуги [локров], которые состояли в союзе с лакедемонянами, переносили благоволение своих господ на их друзей [считать со стороны Тимея] глупо, ибо не только благоволение, но и гостеприимство и родство прежних хозяев побывавшие в рабстве, если по истечении какого–то времени им крупно улыбнется удача, стремятся приобрести и возобновить больше, нежели вспомнить о собственных кровных узах, усердствуя тем самым стереть свое прошлое унижение и бесславие из желания казаться скорее потомками господ, чем вольноотпущенниками.
Но рассмотрим концепцию самого Тимея и мнение относительно той же колонии сопоставим [с Аристотелевым], чтобы узнать, достоин ли он так обвиняться. Ведь он говорит в той же книге, что более не приводит догадок и пользуется доказательствами, и действительно сам пришел к локрам в Элладе, чтобы исследовать дело о колонии, и они сперва показали ему договор, начертанный [на таблице] и еще и теперь остающийся, с высланными, где написано следующее начало: «как родителям с детьми». Кроме того, есть постановления, по которым [остающиеся дома и высланные] имеют общее право гражданства. Вообще же [по словам Тимея], услышавшие рассказ Аристотеля об этой колонии локры удивлялись бесстыдству писателя. Перейдя потом к локрам в Италии, он нашел, что они следуют и законам и обычаям не легкомысленных рабов, но города свободных людей. Во всяком случае и наказание работорговцам установлено у них, как и прелюбодеям, и беглым рабам, чего никак не могло быть, если бы они сознавали, что произошли от подобных [столь негодных] людей.
Сперва любой недоумевал бы, к каким из локров явившись [Тимей] узнавал об этом. Ибо если бы сложилось так, что, как в Италии у локров, один полис имели бы и локры в Элладе, то не следовало бы сомневаться, и [дело] было бы легко устраиваемо. Когда же два народа локров есть, то к какому из них приходил [Тимей] и в какие города, и у кого он нашел записанный договор? ничего нам не сообщается. Однако, что [именно] это свойственно Тимею, и в чем он соревнуется с другими историками и за что он вообще хвалит свою историю (я говорю о видимости акрибии (т. е. точности) в последовательности времен и государственных актах и заботе по этой части), я думаю все мы знаем. Поэтому и достойно удивления, как это он ни названия города, в котором он обнаружил [документ], ни места, в котором договор был записан, нам не разъяснил, ни архонтов, показавших ему акт и с которыми он беседовал [не упоминает], не заботясь о том, чтобы сомневающийся нашел место и город без затруднения. Но так как он все это проигнорировал, то ясно, что он сам сознавал, что нарочно лжет. Ведь, наткнувшись на что–то в этом роде, Тимей ничего не пропустил бы, но крепко, так сказать, ухватился бы обеими руками, что явствует из следующего. Ибо, опираясь на авторитет имени Эхекрата, с которым по его словам он беседовал об италийских локрах и от которого узнал об этом, и добавив, чтобы не казалось, будто он соглашается с любым встречным, что Эхекратов отец был удостоен прежде быть назначенным послом от Дионисия, разве он государственный акт или стелу об этом обнаружив (о них) промолчал бы?
И тому, который в задней части [храмов] стелы и на дверных косяках храмов [постановления] о проксениях нашел, т. е. Тимею, которому о чем–то вроде этого знавшему и нашедшему, но пропустившему не следует доверять, и лгущему прощения не надо давать никак. Ибо став жестоким и неумолимым порицателем ближних, он естественно и сам встретил бы от ближних неумолимое обвинение. Однако, явно солгав здесь и перейдя к италийским локрам, он сперва говорит, что и полития, и установления [одинаковы] и у тех, и у других локров, и что Аристотель и Феофраст клевещут на город.
69. Cicero de legg. II 6: Как [объяснить], что Тимей отрицал существование какого–либо Залевка?
Cic. ad Att. VI 1: Кто не говорил, что Залевк написал законы для локров? Неужели, следовательно, отбрасывается Феофраст, если это от Тимея, твоего знакомого, упрекается?
70. Polyb. XII 8: Следует доказать поэтому, что сказанное Аристотелем в недавнем логосе о локрах [сказано] ради угождения, или корысти, или вражды, но даже не дерзая этого говорить, надо согласиться, что заблуждается и ошибается столь гневающийся и злобствующий против Аристотеля Тимей. Ибо он говорит, что он [Аристотель] дерзкий, легкомысленный и безрассудный [человек], кроме того [Аристотель по словам Тимея] оклеветал город локров, назвав их [поселение] колонией беглых рабов, прелюбодеев и негодяев. И это, говорит [Тимей, Аристотель] утверждает настолько «достоверно», что кажется, будто он один из стратегов и только что победил персов в битве у Киликийских ворот, а не запоздавший с науками и презираемый софист, только что прекративший торговлю лекарствами (см. F 74), кроме того, еще прыгающий во всякий двор и палатку обжора и лакомка, думающий во всем лишь о своей глотке.
Cp. Suid. s. v. Aristoteles.
71. Polyb. XII 24: Не усомнишься и в философии Тимея. Ибо он говорит, что поэты и писатели слишком частым повторением одного и того же проявляют свою природу, говоря, что Гомер, «разрезая мясо» во многих местах своей поэзии [то есть описывая пиры], показывает себя прожорливым, Аристотеля же, который не раз «готовит пищу» в своих сочинениях, называет обжорой и лакомкой. Точно также тирану Дионисию, который [в своих литературных опытах] постоянно стелет ложа, исследуя особенность и пестроту тканей, Тимею необходимо устраивать последовательные разборы [его произведений] и оставаться недовольным. Ибо он в обвинениях против ближних показывает большую способность [к этому] и дерзость, а в своих собственных описаниях сновидений, чудес и невероятных мифов низкого суеверия и бабьего мороченья полон. Впрочем, как бывает вследствие неопытности и худого суждения многие иногда словно присутствуя где–либо, там отсутствуют и видя что–либо, это не видят; то же произошло и с Тимеем, как видно из приведенного рассуждения.
Cp. Suid. s. v. Deisidaimonia и Daitros.
72. Polyb. XII 11a: Тимей говорит, что самым большим грехом в истории является ложь, поэтому и советует тем, которые были бы изобличены как лжецы в своих сочинениях, искать другое название своим книгам, но вовсе не называть их историей.
Polyb. XII 12b: Относительно нарушивших соглашение мы приводим поговорку «локры с договором»; кто–то написал [Тимей?], что и историки, и остальные люди сходятся в том, что во время нападения Гераклидов локры договорились с пелопоннесцами, что поднимут вражеские факелы, если Гераклиды переправятся не через Истм, а через Рион, чтобы, заранее заметив [огонь], те приготовились, но локры подвели и совершенно напротив подняли дружеские факелы, когда те появились; поэтому Гераклиды безопасно переправились, и пелопоннесцы в полной беспечности незаметно приняли к себе в дом врагов, став жертвами нарушения договора со стороны локров.
73. Polyb. XII 12: Ибо как и линейка, короче ли она длиною, меньше ли шириною, обладает свойством линейки, является по словам [Тимея] линейкой и должна так и называться, но если она кривая и к свойствам линейки не приближается, то ее как угодно можно называть, но только не линейкой, точно так же и в исторических сочинениях, несмотря на погрешности в языке, изложении или в другом чем, если сочинение придерживается истины, то можно, говорит [Тимей], книгу назвать историей, когда же уклоняется книга от правды, более не должна она называться историей и т. д.
Так Тимей рассуждает против Аристотеля.
74. Euseb. PE XV 2: Эпикур говорит, что в молодости Аристотель промотал отцовское наследство, потом устремился на военную службу; не преуспев и в этом, стал продавать лекарства, потом, притершись ко всей Платоновой школе, перенял ее, а Тимей в своих историях говорит, что он в позднем возрасте запер ворота бесславного врачевания.
75. Themist. Orat. 23: Кефисодора, Евбулида, Тимея, Дикеарха и целое войско нападавших на Аристотеля никогда легко не пересчитаешь.
76. Diog. Laert. V 1: Имел он [Аристотель] и сына Никомаха от служанки Герпилиды, как говорит Тимей.
Schol. Hesiod. Erg. v. 375: Чепуху мелет Тимей, что, начитавшись Гесиода, Аристотель после смерти жены сошелся со служанкой Герпилидой и имел от нее сына.
77. Phot. Lex. c. 129: Общее все, что есть у друзей. Тимей в девятой книге утверждает, что так говорили в Великой Греции, когда Пифагор убедил тамошних жителей обладать неразделяемым [имуществом]. Использовал поговорку Менандр.
То же из Тимея сообщают Diog. Laert. VIII 10, Zenob. Proverb. Cent. IV 79, Suid. h. v.
78. Porphyr. Vit. Pythag. p. 8: Тимей пишет, что дочь Пифагора и девушкой предводительствовала девушками в Кротоне, и женщиной — женщинами; кротонцы сделали ее дом храмом Деметры, а улицу назвали Мусеем.
Hieronym. c. Iovin: Но и Тимей пишет, что дочь Пифагора девушкой предводительствовала хором девушек и наставляла их в целомудрии.
79. Censorin. de die nat. 2: Наконец, у жертвенника Аполлона Родителя на Делосе, как свидетельствует Тимей, никто жертву не заклал.
Cp. Macrob. Sat. III 6: На Делосе есть жертвенник Аполлона, на котором ни одно животное не приносится в жертву и которому Пифагор словно неприкосновенному поклонялся, как передают. Ср. еще Iamblich. vit. Pythag. I 5.7. Clem. Alex. Strom. p. 301. Porphyr. de abstin. anim. p. 28.
80. Athen. IV 163 E: Тимей тавроменит в девятой книге пишет о нем [Диодоре] так: «Диодор, родом из Аспендия ввел странное убранство и притворялся, что он близок к пифагорейцам. К нему Стратоник, послав [кого–то], велел отправленному возвестить: «с звериной злобой и надменностью, толпой из Стои окруженному, пифагорейскому приверженцу».
81. Diog. Laert. VIII 54: Что он [Эмпедокл] слушал Пифагора, пишет Тимей в девятой книге, говоря, что, заподозренный (как и Платон) в плагиате, он не допускался к участию в логосах. Упоминает он [говорит Тимей] и Пифагора, говоря: «Был некий муж всезнающий, который приобрел пространное количество ума».
Cp. Iamblich. vit. Pythag. 15. Штурц считает, что здесь речь идет о предке знаменитого Пифагора. С Тимеем согласны Diog. Laert. VIII 50, Eudocia Violar. p. 169, Tzetz. Chil. II 902, Schol. Hermog. p. 283, Origines Philosoph. c. 3. Гораздо более сходно с правдой мнение, что Тимей сделал Пифагора более поздним, чем на самом деле. И в F 92 Тимей называет Ксенофана современником Гиерона. — Слова «как и Платон» добавлены Диогеном.
82. Athen. XII 522 A: И кротонцы, как говорит Тимей, после того как уничтожили сибаритов, погрязли в роскоши, так что и архонт их обходил город облаченный в пурпурное платье и увенчанный золотым венком, обутый в белые крепиды … Впоследствии и кротонцы, говорит Тимей, попытались сорвать Олимпийское торжество.
83. Diog. Laert. VIII 11: И Тимей в десятой книге Историй говорит, что он [Пифагор] сказал, чтобы сожительствующие с мужами [женщины] имели имена богинь, называясь Девочкой, Девушкой, потом Матерью. Он и геометрию ловел до совершенства, тогда как Мерид первым открыл ее начатки, как говорит Антиклид во второй книге сочинения «Об Александре».
84. Schol. Pind. Nem. IX 95: Что Гелон имел другом и Хромия, ясно опять из того, что говорит Тимей, когда во второй книге он пишет так: «Опекунами над своими сыновьями после себя он оставил зятьев Аристоноя и Хромия, ибо им Гелон отдал в жены своих сестер».
84a. Tzetz. Chil. IV 266: Когда сиракузянин Гелон вскричал во сне, ибо ему приснилось, то он поражен молнией, пес, поняв, что хозяин неумеренно встревожен, лаять не переставал, пока не разбудил его. Его спас однажды и волк от смерти. Ибо когда он сидел в школе еще мальчиком, волк, придя, вырвал табличку у него. Когда же Гелон погнался за волком и дощечкой, от землетрясения школа рухнула в пропасть, и погибли все дети с учителем вместе. Количество мальчиков историки Тимей, Дионисий, Диодор и Дион называют более ста, но точно я не знаю.
85. Schol. Pind. Nem. IX 95: Около этой реки [Гелор] случилось Гиппократу, тирану Гелы, воевать с сиракузянами. Гелон же, который был ему [Хромию] другом, был тогда гиппархом у Гиппократа. В этой, говорит [Тимей], войне Хромий естественно совершил много боевых подвигов. Об этой войне Тимей в десятой книге говорил. Ибо, говорит Дидим, никакой другой битвы, данной близ Гелора процветавшими вместе с Хромием тиранами мы совсем не находим, но находим только ту, которую с Гиппократом Гелон сиракузянам дал. Что Гелона гиппархом поставил Гиппократ, проясняет Тимей, когда пишет: «Гиппократ же после кончины Клеандра принимая во внимание, что Гелон в боевом строю не отступал, да и гелойцам угодить желая, пригласив его и призвав к делам, передал ему попечение о коннице».
86. Schol. Pind. Ol. II iscr.: Породнился [Ферон] с тираном Гелоном, дав ему в жены свою дочь Демарету, от которой была названа монета демаретейон, а сам Ферон женился на дочери Полизела, брата Гиерона.
87. Polyb. XII 26b: Когда Гелон возвестил эллинам, что он поможет им 20 тыс. пешими и 200 судами–катафрактами, если ему уступят командование на суше или на море, то заседавшие в Коринфе эллины якобы дали Гелоновым послам полный политической мудрости ответ, ибо они велели, чтобы Гелон пришел как помощник с войсками; что же касается командования, то необходимо, чтобы деяния доставили его лучшим из мужей, не прибегающим к надежде на сиракузян, но полагающимся на самих себя и призывающим охотников состязаться в мужестве и [получить] венок за доблесть, но тем не менее Тимей относительно каждого из уже сказанного употребляет массу логосов и из кожи вон лезет, чтобы сделать Сицилию самой большой из всей Греции, а [происходившие] в ней события самыми знаменитыми и прекрасными, чем в остальной ойкумене, притом из людей у него самые мудрые в Сицилии, а в делах самые способные и одаренные сиракузяне, так что он совсем как один из мальчишек в играх или на попойках, измышляющих доказательства, когда хвалить Терсита, порицать Пенелопу или что–то еще.
88. Diog. Laert. VIII 66: Впоследствии же Эмпедокл уничтожил Тысячное собрание, учрежденное на три года, так как он не только был из богатых, но и заботился о демократии. И Тимей в первой и второй книгах (ибо он часто о нем упоминает), говорит, что в политике он, кажется, мыслил по–другому [чем в стихах], в поэзии же он хвастлив и себялюбив, что увидит любой, ведь он говорит: «Привет вам, я же к вам бессмертный, более не смертный, следую».
88a. Diog. Laert. VIII 63: Аристотель говорит, что он [Эмпедокл] любил свободу и сторонился всякой власти; когда же ему предлагали царствовать, он отказался, как говорит Ксанф в сочинении о нем, предпочитая без сомнения простую жизнь. То же сказал и Тимей, выставляя вместе причину демократичности этого мужа. Ибо он говорит, что, приглашенный кем–то из архонтов на обед, и попойка продолжалась, а обед не вносили, прочие же молчали, [Эмпедокл] рассердившись, велел внести; пригласивший же его сказал, что ожидается чиновник из буле. Когда тот явился, то стал симпосиархом явно по назначению хозяина, который подбирался к тирании, ибо чиновник приказал или пить, или поливать вином голову. Тогда Эмпедокл ничего не сказал, но на следующий день придя в дикастерий, казнил, осудив на смерть обоих, и хозяина, и симпосиарха. Так он начал политическую карьеру.
Возможно, и последующий рассказ о враче Акроне, который требовал у совета места для памятника своему отцу, взят из Тимея.
89. Schol. Pind. Pyth. II 3: Ведь принесение в жертву людей, говорит Феофраст в сочинении «О тирренах», они [карфагеняне] прекратили по приказанию Гелона. Что он приказал им и деньги уплатить, написал Тимей в четырнадцатой книге.
Cp. Plut. Apophth. p. 175A, Just. XIX 1.10.
90. Schol. Pind. Ol. II 29: Спрашивается, по какой причине [всякий] просящий для Ферона наилучшего умоляет Зевса о прекращении бед. И Аристарх говорит, что предки Ферона на Родосе, перенеся несчастья во время мятежа, решили переселиться в Сицилию. Дидим же излагает историю подробнее, приведя свидетельство составившего историю Сицилии Тимея. Вот оно: Ферон, царь акрагантинцев, породнившись с Гиероновым братом Гелоном, соединился браком с его дочерью Демаретой, от которой пошла сицилийская монета демаретий. Когда Гелон собрался умирать, его брат Полизел наследовал от него и стратегию, и жену по приказанию самого Гелона, желавшего родство с Фероном перенести на Полизела. Ему, ставшему прославленным и знаменитым [воином] в Сицилии, брат Гиерон [преемник Гелоновой тирании] завидовал и под предлогом войны с сибаритами удалил его из отечества. Но и с этой войной Полизел справился. Тот же, не вынеся [его нового успеха], попытался прямо обвинить его в мятеже, но в результате Ферон, вознегодовав и за зятя, и за дочь, начал с Гиероном военные действия близ Геялы, сицилийской реки, которую упоминает Каллимах. Война эта не причинила ущерба, но и не была окончена. Ибо якобы лирик Симонид, тогда оказавшись там, устранил вражду царей.
Schol. Pind. Ol. II 16: Некоторые говорят, что предки Ферона прибыли совсем не в Гелу, но из Родоса сразу в Акрагант, как и Пиндар говорит: «На Родосе … обитая … откуда устремившись, высокий город населяют, величайшие дары бессмертным вознося в сопровождении облака вечного изобилия».
91. Schol. Pind. Ol. VI 158: [Дидим] говорит, что Ортигию (примыкающий к Сицилии остров), надо вспомнить из–за Гиерона, так как он был потомственным гиерофантом (жрецом Деметры и Либеры). Это [Дидим] говорит, соприкасаясь со свидетельствами Филиста и Тимея.
91a. Schol. Pind. Ol. V 19: Камарина, от тирана гелойцев разрушенная, потом гелойцами [или Гелоном] была по словам Тимея в 79‑ю Олимпиаду заселена. Поэтому город называют «местом, недавно воздвигнутым». Разрушили же его во время похода Дария Гистаспа.
92. Clem. Alex. Strom. p. 301 E: Элеатское учение основал колофонец Ксенофан, который по словам Тимея жил во времена сицилийского династа Гиерона и поэта Эпихарма. Аполлодор же его, родившегося в 40‑ю Олимпиаду, поставил прежде времени Дария и Кира.
У Тимея неточно.
93. Diog. Laert. VIII 51: Эмпедокл, как говорит Гиппобот, был сыном Метона, сына Эмпедокла и [был] акрагантинцем… То же самое [сообщает] и Тимей в пятнадцатой книге Историй, [добавляя], что знаменитым мужем был также Эмпедокл, дед поэта. Но и Гермипп говорит то же самое, что и Тимей. Сходно и Гераклид в книге «О болезнях» [утверждает], что [Эмпедокл] происходил из блестящего дома, а дед его разводил лошадей. Говорит и Эратосфен в Олимпиониках, что отец Метона победил на 71‑й Олимпиаде, пользуясь свидетельством Аристотеля.
94. Diog. Laert. VIII 60: Говорит и Тимей в восемнадцатой книге, что мужу этому [Эмпедоклу] разнообразно удивлялись. Ибо когда сильно дули этесии, так что плоды гибли, он, повелев содрать шкуры с ослов и сделать мехи, растянул их на холмах и горных вершинах, чтобы задерживать дуновение; оно прекратилось, и он был прозван Препятствователем ветра.
См. Clem. Alex. Strom. p. 630 C Suid. v. Empedocles. Cp. Plut. de curios. princ. p. 515. Adv. Colot. p. 1126.
95. Dionys. Hal. De Lysia jud. c. 3: Как говорит Тимей, форма выражения поэтика и тропика влезла в среду афинских ораторов с подачи Горгия, когда, отправленный в Афины послом, он поразил слушателей в народном собрании.
Ср. Diod. XII 53.
96. Cic. Brut. 16: Катон же произнес речей не меньше, чем афинянин Лисий, у которого по–моему их больше всех. Ибо [Лисий] аттикиец, так как определенно в Афинах и родился, и умер, и был полноправным гражданином, хотя Тимей, словно по закону Лициния и Муция требует [вернуть его] в Сиракузы.
Родители Лисия были сиракузянами; см. Dionys. Hal. loc. cit. Plut. vit. X Orat. init.
97. Polyb. XII 25o: А чтобы укрепить наше мнение о Тимее и вместе изобличить его в невежестве и в сознательной псевдографии, кратко приведем [кое–что] из логосов, которые известны под его именем. Из владычествовавших в Сицилии после Гелона предводителей самыми деятельными мужами мы считаем Гермократа, Тимолеонта, Пирра Эпирского, которым меньше всего подобает приписывать детские и декламаторские логосы; он же говорит в двадцать первой книге, что пока Эвримедонт, прибыв в Сицилию, призывал города к войне против сиракузян, гелойцы, устав от войны, послали к камаринцам относительно перемирия; когда же те охотно согласились, обе стороны отправили послов к своим союзникам и призвали выслать надежных мужей, которые, войдя в Гелу, совещались бы о мире и об общей выгоде. Когда же они прибыли в синедрион и началось совещание, Тимей вводит Гермократа, говорящего следующую речь.
Polyb. XII 25p: Ибо упомянутый муж, похвалив гелойцев и акарнанцев сперва за то, что они заключили перемирие, во–вторых, за то, что начали переговоры, в-третьих, за предусмотрительность … чтобы о прекращении войны совещались граждане, хорошо знающие, какую разницу имеет война от мира, после чего взяв два или три прагматических умозаключения, [сказал], что впредь их озадаченных научит, насколько война различается от мира, немногим раньше сказал, что он благодарен гелойцам за их речи [именно] в синедрионе [ему], прекрасно знающему этого рода штучки. Откуда кажется, что Тимей не только был лишен качеств политика, но и в школьных упражнениях успевал не шибко. Ибо все считают, что надо доказывать то, чего слушатели не знают, или чему не верят, [доказывать же] уже известное суть напраснейшее и самое ребяческое [из занятий]; помимо общей ошибки, что большая часть речи вовсе не требует разъяснения, он и аргументами пользуется невероятными в устах Гермократа, который вместе с лакедемонянами сражался в навмахии при Эгоспотамах, а в Сицилии пленил войско афинян и их стратегов.
Ибо он прежде всего считает необходимым напомнить заседающим, что спящих на войне утром пробуждают трубы, а в мирное время птицы. После этого он говорит, что Геракл учредил Олимпийские состязания и перемирие [на время соревнований], дав пример своей доброй воли; с кем же он воевал, тем он повредил по необходимости и по [чужому] приказанию, добровольно же зла никому из людей не причинил. Потом он [говорит], что у поэта Зевс представлен недовольным Аресом и изрекающим: «Враг ты же мне средь богов, что Олимпом владеют, ибо всегда и раздор тебе люб, и сраженья, и войны». Сходно и разумнейший из героев [Нестор] говорит: «Лишь беззаконный, безродный, бездомный междоусобиц премерзких любитель». Согласен с поэтом и Еврипид, который говорит: «О мир богатый прекрасный весьма из блаженных богов, я в тоске по тебе, когда мешкаешь ты, опасаюсь я старость настигнет меня до того, как приятный увижу твой срок и хоры из прекрасных певцов и любящих венки шевелюры». Кроме того, говорит [Гермократ], война очень похожа на болезнь, а мир на здоровье, ибо мир восстанавливает изнуренных, а на войне погибают и здоровые. И во время мира молодые погребают стариков, что естественно, а в войну наоборот. Самое важное, что в войну нет безопасности даже внутри стен, а во время мира безопасно до пределов страны. И так далее сходно. Удивляюсь, пользовался ли какими другими речами или словами мальчик, усердно занимающийся историей в школе и желающий сочинить что–то по преподанным ему аргументам. Вот так и Гермократ говорит у Тимея.
98. Diog. Laert. VIII 71: Диодор Эфесский рассказал, что Эмпедокл бросился в кратер Этны. Но этому противоречит Тимей, ясно говоря, что он уехал в Пелопоннес и вообще не возвратился, откуда и срок его кончины неизвестен. Гераклиду он возражает в четвертой книге. [Гераклид по Diog. Laert. VIII 67 рассказывал, что Эмпедокл, оживив бездыханную женщину, созвал друзей, среди них и Павсания, и совершил жертвоприношения близ Писианактова поля. После пира они уснули, а поутру Эмпедокла так и не нашли]. Писианакт же, [говорит Тимей], был сиракузянином и поля в Акраганте не имел; Павсаний воздвиг бы другу памятник, о чем говорилоась бы, или статую, или священный участок как богу, ибо он был богат. Да и как, говорит [Тимей], он бросился в кратер, которого, хотя он и жил от него близко, он даже не упоминает? Следовательно, он умер в Пелопоннесе. И ничего удивительного, что могилы его не видели, ибо многих других [могил] тоже [не видели]. Сказав так, Тимей добавляет: «Однако всегда о необычном рассказывает Гераклид, в том числе о человеке, упавшем с луны».
В этом месте Тимей говорит об Эмпедокле то ли по поводу его смерти, то ли потому, что рассказ о войне с леонтинцами мог дать автору удобный случай опровергнуть тех, которые передают, что Эмпедокл, изгнанный из дома, прибыл в Сиракузы и сражался с сиракузянами против афинян (см. Apollodor. Chronic. ap. Diog. Laert. VIII 52, хотя не совсем ясно, в первую ли или вторую экспедицию афинян).
99. Tzetz. ad Lycophr. 732: Тимей сицилиец говорит, что Диотим, афинский наварх, прибыв в Неаполь, по повелению оракула принес жертву Парфенопе и учредил бег с факелами, который неаполиты [с тех пор] ежегодно совершали… Диотим же пришел в Неаполь, когда как стратег афинян он воевал с сицилийцами.
100. Porphyr. ap. Cyrill. c. Julian. VI: Ибо ремесленником был Сократ, практикующий отцовскую профессию камнереза, по словам Порфирия, и Тимей в девятой книге говорит, что Сократ научился обтесывать камень. Если Порфирий достоин доверия благодаря ненависти, то Тимей вследствие возраста.
Геллер считает, что надо переставить: «Порфирий благодаря возрасту, Тимей вследствие ненависти». Может быть правильнее отнести этот фрагмент к девятой книге первой части, где Тимей много рассуждал о Пифагоре, Аристотеле и других философах.
101. Nepos. Alcib. 11: Его, порицаемого многими, осыпают похвалами три серьезнейших историка: Фукидид, который был его современником, Феопомп, который родился несколько позже, и Тимей; последние двое, самые злоречивые, отчего–то дружно хвалят его одного. Они поведали о нем то, что я уже рассказал и сверх того следующее.
Дальнейшее Мюллер не приводит.
102. Plut. Nic. 19: Тимей, говорит, что и сицилийцы ни во что не ставили Филиппа, впоследствии же обвиняли его в корыстолюбии и скряжничестве; когда же в первый раз его увидели, то насмехались над его грубым плащом и волосами. Потом, однако, он же говорит, что при появлении Гилиппа многие как [птицы] к сове, прилетали к нему с готовностью сражаться. Последнее достовернее первого. Ибо видя в палке и грубом плаще символ и достоинство Спарты, все становились в боевой порядок.
Plut. Nic. 28: Когда Гилипп потребовал, чтобы стратеги афинян были живыми доставлены к лакедемонянам, возгордившиеся уже от удач сиракузяне стали браниться. Вообще, они и в войну его строгость и лаконский надзор сносили не легко, как говорит и Тимей, обвиняя его в скряжничестве и алчности, отцовских слабостях — ведь и отец его Клеандрид, взяв дары, бежал, и сам он из тысячи талантов, которые Лисандр послал в Спарту, похитив тридцать и спрятав их под кровлей своего дома потом уличенный постыднейше был изгнан.
Compar. Timol. et Aemil. Paul. 2: Тимей говорит, что и Гилиппа с позором и бесчестием отослали сиракузяне, обвинив его в любви к богатству и ненасытной алчности во время его стратегии.
Cp. Diod. XIII 32. 106.
103. Longin. De sublim. IV 3: А об афинянах, плененных в Сицилии, как выражается Тимей? что совершив святотатство в отношении Гермеса и разбив его статуи, они за это поплатились больше всего от одного человека, который по отцовской линии происходил от беззаконно оскорбленного [афинянами бога] — Гермократа, сына Гермона.
104. Plut. Nic. 1: Тимей часто впадает в порок Ксенарха, когда он говорит, что афиняне сочли дурным предзнаменованием то, что стратег, имеющий свое имя от победы [Никий], отказывался от командования и [когда он говорит] что изувечением герм им [афинянам] предвещало божество, что от Гермократа, сына Гермона, они весьма нахлебаются на войне. А еще по словам Тимея наверняка и Геракл помогал сиракузянам из–за Коры, от которой он получил Кербера: гневался же он на афинян за то, что они спасли эгестийцев, потомков троянцев; сам же он, обиженный Лаомедонтом, разрушил Трою. Но Тимея может быть одно и то же побуждение и это писать, и слог Филиста исправлять, и Платона с Аристотелем бранить подвигало.
Cp. Diod. XIII 2.
105. Athen. XIII 589 A: Нимфодор сиракузянин в сочинении «О чудесах в Сицилии» говорит, что Лаида была родом из сицилийской крепости Гиккар. Но Страттид в «Македонцах» или «Павсании» говорит, что она была коринфянкой …
Тимей же в тринадцатой книге Историй [говорит, что она была] из Гиккар, как и Полемон сказал, говоря, что за свою любовь к некоему фессалийцу Павсанию она из зависти и ревности была умерщвлена какими–то бабами в Фессалии, забитая деревянными скамейками в храме Афродиты; отсюда и святилище это было названо Нечестивой Афродитой. Ее гробницу показывают рядом с Пенеем; ее узнают по каменному кувшину и следующей эпиграмме: «Гордая некогда мощью Эллада непобедима была, но покорною стала красе богоравной Лаис; породил ее Эрос, вскормил же Коринф, а лежит в фессалийских полях». Поэтому сочиняют утверждающие, что она погребена в Коринфе у Крания.
Не совсем ясно, что здесь относится к Полемону и что к Тимею. О Лаиде, взятой в Гиккарах см. Philist. F 5, Plut. Nic. 15, Paus. II 2.
106. Steph. Byz.: Евкарпия, округ Малой Фригии … Есть также Евкарпия, замок в Сицилии, по словам Тимея. И родилась там Лаида, красотой выдающаяся гетера, которую однако большинство называет коринфянкой. Некоторые же называют ее не Лаидой, а Наидой и рабыней из Гиккар, как у Синесия в письме.
Скорее всего, Евкарпия испорченное Гиккары.
107. Athen. VII 327 B: Тимей же в тринадцатой книге Историй рассуждая о сицилийском городке (я имею в виду Гиккары), говорит, что городок был так назван потому, что первые люди, пришедшие в то место, нашли рыб, называемых гикками, беременных икрой, поэтому сочтя это предзнаменованием, назвали местечко Гиккарами.
108. Diod. XIII 54: [Ганнибал начинает войну в Сицилии]; имел же всего, как Эфор записал, 20 мириад пехоты и 4 тыс. конницы, Тимей же говорит, что немногим больше десяти мириад.
109. Diod. XIII 60: Карфагеняне убили гимерцев более 6 тысяч, как Тимей говорит, по Эфору же 20 тысяч.
110. Diod. XIII 80: [Ганнибал, соединившись с Гимильконом, готовит новый поход в Сицилию]. Когда войска собрались в Карфагене, то скопилось у них всего с конницей немногим более, как Тимей говорит, двенадцати мириад, по Эфору же тридцать мириад.
111. Diod. XIII 83: Из акрагантинцев чуть ли не самым богатым был в то время Геллий, который в доме своем имел много комнат для приезжих и ставил у ворот слуг, которым было приказано звать всех чужеземцев в гости. Многие и из других акрагантинцев поступали так же, обходясь с людьми по старинному обычаю приветливо. И когда однажды пятьсот всадников прибыли из Гелы в зимнюю погоду, как говорит Тимей в пятнадцатой книге, всех их [Геллий] принял и тут же приказал принести для всех гиматии и хитоны.
Ср. Val. Max. IV 8, Athen. I 3.
112. Diod. XIII 82: Об их [акрагантинцев] роскоши свидетельствует и великолепие гробниц, которые были воздвигнуты одни скаковым лошадям, другие от мальчишек и девчонок домашним птичкам и которые Тимей по его словам видел сохранившимися до его времен.
113. Aelian. V. Н. XII 29: Платон, сын Аристона, видя акрагантинцев роскошно строящих дома и сходно обедающих, сказал, что акрагантинцы строятся так, будто собираются жить вечно, а обедают так, словно никогда не умрут. Тимей же говорит, что они пользовались серебряными лекифами и скребницами и имели ложа полностью из слоновой кости.
Ср. Diod. XIII 81 sqq., который весь рассказ о богатствах агригентцев почерпнул кажется из Тимея.
114. Athen. II 37 B: Тимей Тавроменийский говорит, что в Акраганте некий дом называют Триерой по следующей причине. Какие–то юноши, пьянствуя в нем, настолько обезумели, разгоряченные вином, что сочли, будто они плывут на триере и попали в море в жестокую бурю, и настолько помешались, что повыбрасывали из дома всю утварь и ковры, так как им показалось, что из–за шторма кормчий приказал им облегчить судно. Когда собрались многие и начали расхищать выброшенные вещи, даже тогда сумасшествие юношей не прекратилось. И на следующий день, когда прибыли стратеги, лежащие юноши, еще «плывя», ответили на вопросы архонтов, что, обеспокоенные бурей, принуждены были разгрузить в море лишний груз. Когда стратеги удивлялись испугу молодых людей, один из юношей, выглядевший постарше, сказал: «А я, мужи Тритоны, от страха бросился под самый низ корабля, где ниже некуда, и не двигался». Простив им их экстаз и постановив больше не носить [в дом] вина, их отпустили. Они же, поблагодарив, заявили: «Если мы достигнем гавани, избавившись от столь [ужасного] шторма, то вам, явно нашим спасителям, столь счастливо нам появившимся, воздвигнем на родине [статуи] рядом с морскими богами». Отсюда дом был назван Триерой.
115. Diod. XIII 85: Акрагантинцы же всех способных воевать вооружили и, назначив в строй, одних поставили на стенах, других в резерв, чтобы сменять уставших. Сражался вместе с ними и лакедемонянин Дексипп, недавно прибывший из Гелы с 1500 наемников. Ибо он в то время, как говорит Тимей, пребывал в Геле, уважаемый из–за отечества.
Ср. Diod. XIII 87, 93, 96.
116. Polyb. XII 25: Относительно медного быка, изготовленного Фаларидом в Акраганте, в которого он сажал людей и потом поджигая огонь, казнил подданных так, что при раскаливании меди человек, со всех сторон поджариваясь и обжигаемый погибал, от переизбытка же боли всякий раз когда кричал, сходный с ревом быка звук из устройства исходил, то этого быка в эпоху господства [в Сицилии] карфагенян перевезли из Акраганта в Карфаген, и сохранилась дверца, [помещавшаяся] около лопаток, в которую посылали [осужденного] на казнь; основания же для утверждения, что этот бык был сооружен в Карфагене, невозможно найти нигде, однако Тимей попытался даже общую молву и свидетельства поэтов и историков [о быке] разрушить, говоря, что и в Карфагене нет быка из Акраганта, и не было его и в Акраганте и тратит на это много слов.
117. Diod. XIII 90 (сообщает, что Гамилькар из добычи, захваченной в Агригенте, послал в Карфаген также быка Фаларида). Этого быка, утверждает Тимей в Истории, не существовало вообще, однако он был изобличен в лжи самой фортуной. Ибо впоследствии Сципион спустя почти 260 лет взяв и разрушив Карфаген, акрагантинцам вместе с остальным [их добром], наэходившимся у карфагенян, возвратил и быка, который и при написании этой [моей] истории находится в Акраганте. Об этом тем охотнее сказать я склонен, что Тимей до себя бывших писателей горчайше обвинив и прощения никакого историографам не допуская, сам оказывается небрежен в том, в чем особенно явил себя дотошным.
118. Schol. Pind. Pyth. I 185: Быка же Фаларида акрагантинцы утопили в море, как говорит Тимей. Ибо в городе показывают не быка Фаларида, как обычно считают, а изображение реки Гелы. Творение это, говорят, Перилая, и он первый в нем сожжен.
119. Plut. Sympos. VIII p. 717 C: Мне много чего сказать [на ум] приходит, например, о рождении и кончине Еврипида: он появился на свет в день, в который эллины сразились на море при Саламине против мидийцев, умер же в день рождения Дионисия Старшего, тирана Сицилии [или в день, когда тот стал тираном]; одновременно судьба (как говорит Тимей) вывела изобразителя человеческих страстей и ввела их исполнителя.
120. Diod. XIII 108: Была у гелойцев за городом медная статуя Аполлона, очень большая, которую похитив, (карфагеняне) отправили в Тир. Ее гелойцы согласно оракулу бога посвятили; тирийцы же впоследствии, когда Александром Македонским были осаждены, надругались над ней как над сражающейся вместе с их врагами. Когда же Александр взял город, как Тимей говорит, в тот же день и в тот же час, в которые карфагеняне похитили Аполлона около Гелы, эллины почтили [бога] жертвоприношениями и великолепными процессиями как виновника взятия [города].
121. Diod. XIII 109: (Дионисий, выступив на помощь гелойцам против карфагенян, имел, согласно некоторым [авторам] 50 тысяч человек, и как Тимей написал, пехоты 30 тысяч, конницы 1 тысячу, судов же катафрактов 50.
122. Diod. XIV 54: (Карфагеняне, переправившись в Сицилию под предводительством Гимилькона), собрали пехоты больше 30 мириад, всадников 4 тысячи, не считая колесниц; еще было длинных судов 400, доставлявших же хлеб, машины и другие службы более 600, как говорит Эфор, ибо Тимей говорит, что переправившегося из Ливии войска было не более десяти мириад и еще три появляются набранные в Сицилии.
123. Marcellin. Vit. Thuc. p. 6: Я считаю Зопира болтуном за его слова, что он [Фукидид] умер во Фракии, хотя Кратипп и считает, что он не лжет. Как ни смешно звучит, Тимей и другие передают, что он погребен в Италии (Ол. 97, 2).
124. Plut. Dion. 6: Когда, казалось, больной Дионисий уже безнадежен, Дион попытался переговорить с ним относительно детей Аристомахи, но врачи, угождая собирающемуся наследовать власть преемнику, случая не доставили; по словам же Тимея, дав просящему (Дионисию) сонное лекарство, отняли у него чувство, соединив со смертью сон.
125. Polyb. XII 4a: Эфора же [Тимей] ложно обвиняет в противоречии самому себе, говоря, что по словам того старший Дионисий перенял власть в возрасте 23 лет, царствовал 42, а умер на 63‑м году жизни.
126. Athen. V 206 A: Мосхион пишет (в книге о корабле Гиерона): «Абдерит Диоклид удивляется гелеполе, подведенной Деметрием к стенам города родосцев, Тимей же — костру, сооруженному Дионисием, тираном Сицилии».
127. Athen. VI 250 A: Тимей в 22‑й книге говорит о Демокле, льстеце младшего Дионисия, что когда в Сицилии было принято по обычаю в домах приносить жертвы нимфам и около статуй проводить ночь в пьянстве и плясать вокруг изображений, Демокл, бросив нимф и сказав, что не должно обращать внимания на бездушных богов, придя плясал у Дионисия. Потом, отправленный однажды послом с другими [к Диону], и они ехали на триере, то обвиненный от остальных в том, что он мятежничал за границей и вредил государственным делам Дионисия и когда Дионисий сильно гневался, он сказал, что ссора вышла у него с другими послами из–за того, что после обеда они пели песни Фриниха и Стесихора, некоторые из тех же также пели пеаны Пиндара, которые кто помнил, а он вместе с желающими [к нему присоединиться] исполнял пеаны, сочиненные Дионисием. И он возвестил, что ясно докажет это. Ибо его обвинители даже не помнят даже количества [Дионисиевых] песен, а он готов по порядку пропеть их всех. Когда гнев Дионисия утих, Демокл опять сказал: «Угоди мне, Дионисий, приказав кому–нибудь из знающих научить меня сочиненному [тобою] пеану в честь Асклепия, ибо я слышал, что ты над ним работал». Когда Дионисий созвал однажды друзей на обед, и Дионисий, войдя в дом, сказал: «Письма нам, мужи друзья, были посланы от полководцев, отправленных в Неаполь», и Демокл, перебив его, сказал: «Прекрасно, клянусь богами, они поступили, Дионисий», а тот, взглянув на него, сказал: «Откуда ты знаешь, по делу они написали, или напротив?», Демокл же: «Хорошо, клянусь богами, ты меня упрекнул, Дионисий».
О Демокле у Cic. Tuscul. V 21 может быть взято из Тимея.
128. Athen. X 437 B: Тимей говорит, что тиран Дионисий на празднестве Кружек учредил для первого выпившего хой награду из золотого венка и первым выпил философ Ксенократ и, взяв золотой венок и удалившись, возложил его на Гермеса, сооруженного во дворе, на которого он клал каждый раз и цветочные венки, возвращаясь по вечерам к себе. И за это им восхищались.
Cp. Aelian. v. h. II 41.
129. Plut. Dion. 31: (После победы, одержанной Дионом над Дионисием), вестники от Дионисия спустились, неся письма Диону от близких ему женщин. Одно было надписано снаружи: «Отцу от Гиппарина». Так звали Дионова сына, однако, Тимей говорит, что его звали Аретеем по матери Арете; Тимониду же более, как я считаю, в отношении этого надо доверять, другу и соратнику Диона.
130. Clem. Alex. Strom. p. 334 D (где он, перечисляя языческих прорицателей, говорит): Феопомп, Эфор и Тимей пишут о некоем прорицателе Орфагоре, как и самосец Пифокл в четвертой книге Италики о Гае Юлии Непоте.
131. Plut. Timol. 4: (Тимолеонт, собираясь убить брата, приходит к нему), взяв из друзей прорицателя, которого Феопомп называет Сатиром, а Эфор и Тимей Орфагором.
132. Plut. Timol. 36: Из Тимолеонтовых дел, не считая вынужденного убийства брата, нет ни одного, о котором по примеру Софокла, как говорит Тимей, нельзя было бы воскликнуть: «О боги, Киприда ль какая, иль некий Эрот здесь причастен?»
133. Polyb. XII 4a: Тимей обвиняет Феопомпа в том, что Дионисий у него прибыл из Сицилии в Коринф на военном корабле, тогда как Феопомп говорит, что на купеческом.
134. Polyb. XII 25: Ибо в двадцать первой книге, в ее конце [Тимей] говорит в воззвании Тимолеонта следующее: что земля, лежащая под космосом, разделяется на три части, называемые Азией, Ливией и Европой.
Polyb. XII 26a: Опять же [когда] Тимолеонт в той же самой книге, призывая эллинов против карфагенской опасности перед схваткой с врагами, намного превосходящими числом, то сперва он требует смотреть не на число противостоящих неприятелей, но на их малодушие, ибо хотя Ливия вся сплошь заселена и изобилует людьми, однако в поговорках, когда мы хотим сказать о пустыне, то говорим «пустыннее Ливии» подразумевая не пустыню, а малодушие ее жителей; вообще же, говорит он, кто испугается людей, которые то, что природа дала в собственность людям в отличие от животных, я [т. е. Тимолеонт] говорю о руках, они их всю жизнь под хитоном держа, без дела носят, самое же важное, что и под нижней рубашкой, говорит [Тимолеонт], они разве не носят передник, чтобы, если погибнут в битве, враг их не разглядывал?
Примечание. Когда карфагеняне с громадным войском переправились в Сицилию и Тимолеонт выступил против врага с гораздо меньшими силами, некий Фрасий возбудил в самом пути мятеж предположением, что воинов ведут на верную гибель. Тогда, созвав сходку, как говорит Diod. XVI 79, Тимолеонт, «преувеличив малодушие пунийцев», сделал воинов более смелыми к сражению. Откуда ясно, что Диодор имел перед глазами речь, которую Тимей вложил в уста Тимолеонту. Это событие относится к первому году 110‑й Олимпиады. F 127, который относится к тому времени, когда Дионисий Младший процветал, можно уверенно приписать к 22‑й книге, который номер кажется лучше всего подходит. Но если F 135, приписанный к 28‑й книге, надо отнести к Никодему, тирану кенторипинов, которого как и многих других Тимолеонт уничтожил после одержанной над пунийцами победы (Diod. XVI 82), то вероятно вместо «в 21‑й книге» следует писать «в 31‑й». Однако, возможно, что Афиней следовал другому разделению книг Тимея, нежели Полибий.

135. Athen. XI 471 F: Тимей в двадцать восьмой книге Историй называет килик фериклием и пишет: «Поликсен некий из обосновавшихся в Тавромении зачисленный в посольство, взяв и другие дары от Никодема, и килик фериклий возвратился.
136. Strabo XIV p. 640: Первым архитектором храма Артемиды был Херсифрон, потом другой [зодчий] сделал его больше, когда же его сжег некий Герострат, [граждане] воздвигли новый, лучше, собрав украшения женщин и собственное имущество и продав также колонны прежнего [храма]. Свидетельством этого является изданная тогда псефисма, о чем не знает по словам Артемидора тавроменец Тимей, который и без того являясь клеветником и доносчиком (поэтому и был прозван Эпитимеем), говорит, что храм построили из средств, отданных на хранение персами, но тогда у последних вкладов не было, а если и были, то они сгорели вместе с храмом.
137. Cic. de Nat. Deor. II 27: Тимей, когда говорит, что в ночь рождения Александра также сгорел храм Дианы в Эфесе, добавляет, что неудивительно, что Диана, поскольку захотела присутствовать на родах Олимпиады, отсутствовала дома.
138. Longin. de sublim. IV 1: Хваля Александра Великого, Тимей говорит, что он всю Азию, захватил быстрее, нежели Исократ написал Панегирик о войне с персами.
139. Polyb. XII 25i: Тимей говорит в тридцать четвертой книге: «Пятьдесят лет беспрерывно я провел в Афинах чужестранцем, и все считают меня неопытным в военном деле», то есть он не видел мест, [где происходили исторические события]. И впредь всякий раз когда что–то из этого попадается в [его] историю, многое он не ведает и лжет, а когда и приближается к истине, он похож на художников, которые рисуют с чучела.
140. Suidas: Кому нельзя возжигать священный огонь. Тимей в тридцать восьмой книге Историй [передает], что Демоклид упрекал Демохара в том, что ему одному из всех афинян нельзя возжигать священный огонь как замаранному верхними частями [тела].
141. Polyb. XII 13: Тимей говорит, что Демохар распутничал верхними частями тела, не был достоин возжигать священный огонь, превзошел своим поведением записки Ботрия, Филенида и других писателей бесстыдств … привлекая в свидетели … комедиографа Архедика.
142. Polyb. XII 12b: Каллисфена за то, что он пишет о сновидениях и чудесах, Тимей называет льстецом, далеко отстоящим от философии, схожего с воронами и корибантствующими женщинами [и пишет], что Александр покарал его справедливо, так как он развратил душу царя насколько возможно. Демосфена и остальных ораторов, процветавших в то время, Тимей хвалит и говорит, что они достойны Эллады, так как противились чтить Александра наравне с богами; философ же тот (Каллисфен), приставив смертному эгиду и перун, заслуженно понес кару от божества.
143. Polyb. XII 23: Больше всего Тимей нападает на Эфора … Тимолеонта же возвеличивает больше, чем самых известных богов.
144. Diod. XXI 17: Тимей, язвительно обличая ошибки бывших до него историков, в остальной части своего сочинения по большей части заботился об истине, в деяниях же Агафокла многое о династе вследствие вражды к нему выдумывает. Ибо бежав от Агафокла из Сицилии, при жизни он отомстить династу не мог, но после его смерти посредством истории разбранил его навсегда. Ибо к прежним порокам этого царя прибавил он от себя многие другие, лишил его успехов, а неудачи [выпятил] и в течение всей своей истории называет его бабой и трусом … в течение всей своей работы он хвалит мужество сиракузян и [в то же время] говорит, что их владыка превосходил всех людей трусостью … Последние пять книг сочинения [Тимея] охватывали деяния Агафокла.
Ср. Suid. s. v. Timaios.
145. Polyb. XII 15: В конце всей истории [Тимей] говорит, что Агафокл в раннем возрасте был общедоступным блудником, готовым на невоздержное, галкой, зимолетом, обслуживающим всех желающих и задом, и передом. Тимей добавляет, что когда он умер, жена, оплакивая его, так причитала: «Что я не делала тебе? что ты не делал мне?». Что Агафокл от природы обладал качествами великого человека, видно из того, о чем объявляет сам Тимей. Ибо если он прибыл в Сиракузы, бежав от кружила, дыма и глины в возрасте около восемнадцати лет и устремившись с этого состояния, овладел всей Сицилией, подверг величайшими опасностями карфагенян, наконец состарился во власти и окончил жизнь, титулованный царем. О его неудачах Тимей с враждебностью и преувеличением нам возвещал, успехи же все пропускал.
146. Polyb. XV 35: Агафокл, как Тимей насмешливо говорит, был горшечником и оставив колесо, глину и дым, пришел в юном возрасте в Сиракузы.
Cp. Just. XXII 1, откуда ясно, что Помпей Трог об Агафокле по большей части почерпнул из Тимея.
147. Diod. XX 89: (Агафокл, возобновив войну против Динократа, победил врагов у Торгия; сдавшихся же, которые с ним заключили мир, лишив оружия и окружив войсками, всех до одного перебил дротиками) числом около 7 тысяч, но как некоторые пишут, до 4 тысяч. Ибо всегда тот тиран верность и клятвы презирая, собственную силу не от войска приобретал, но из слабости подданных, более опасаясь последних, нежели врагов.
148. Diod. XXI 16: Агафокл, совершив в свое правление много различных убийств и к жестокостям по отношению к соотечественникам прибавив и святотатство к богам, встретил достойный своего беззакония конец жизни, проправив 32 года, прожив же 72, как пишет сиракузянин Тимей.
У Lucian. Macrob. 10 Агафокл достиг 95 лет по свидетельству того же Тимея.
149. Longin. de sublim. IV 1: Тимей говорит, что Агафокл свою племянницу, дав другому [в жены], во время брачной церемонии ее похитил, [добавив]: кто бы так поступил, в глазах девушку, а не блудницу имея?
Plut. De vitiose pudore p. 528 приписывает это изречение не Тимею, а какому–то ритору.
150. Athen. XV 698 A: Полемон в двенадцатой книге Ответа Тимею изучая написавших пародии, пишет следующее: «И Боэт, и Эвбей, писавшие пародии, были по–моему людьми сведущими благодаря своему искусству шутить и превзошли поэтов, родившихся ранее. Изобретателем же этого рода поэзии надо назвать Гиппонакта и т. д.
151. Polyb. XII 4b: И в сочинении о Пирре Тимей опять говорит, что римляне еще и теперь в память о взятии Илиона в какой–то день убивают дротиком боевого коня перед городом на так называемом Марсовом поле, потому что Троя была взята посредством так называемого троянского коня.
152. Censorin. De die natal. 21: От первого потопа до царствования Инаха лет около 400, отсюда до первой Олимпиады немного более 400 … Тимей пишет 417.
153. Clem. Alex. Strom. I p. 337 A: От взятия Трои до возвращения Гераклидов 120 лет или 118. Отсюда до архонта Эвенета, при котором якобы Александра переправился в Азию … по Тимею и Клитарху 820 лет.
154. Schol. Pind. Pyth. II: Тимей говорит, что этот эпиникий пели [при жертвоприношениях] у алтаря.
155. Schol. Pind. Nem. I: Тимей говорит, что этот эпиникий Олимпийский.
156. Aelian. HA XVIII 15: Тимей и врач Неокл говорят, что у жабы две печени, из которых одна убивает, другая же, той противоположная, приносит спасение
157. Jul. Poll. Onom. II 29 sqq.: Тимей говорит, что по–гекторовски стриглись вокруг лба, [и волосы] падали на шею.
158. Schol. Venet. Hom.: Согласно Тимею, древний талант содержал 24 драхмы.
159. Athen. XIV 659 C: Полемон в Ответе Тимею говорит, что он сицилийский мегарец, а не нисеец.

ПРИЛОЖЕНИЕ К. МЮЛЛЕРА.
Отцом Тимея был Андромах, который, обладая благородством души и большими средствами, собрал изгнанных наксосцев, чей город тиран Дионисий разорил, и устроил для них новое местожительство в недавно основанном Тавромении (Ол. 105, 3. Diod. XVI 7, cp. XIV 59. Тавромений был основан в Ол. 96, 1). В котором году Тимей появился на свет, ясными словами не указывает никто.
Но если он умер, говорят, имея от роду 96 лет (Lucian. Macrob. 22), а история его была доведена до Ол. 129, 1=264 г. (Polyb. I 5.1: «Началом первой книги мы положим первую переправу из Италии [в Сицилию] римлян; она примыкает к тому месту, где оставил свой рассказ Тимей, и падает на 129‑ю Олимпиаду»), и умер он кажется около 131‑й Олимпиады или немногим после 256 г.; поэтому рождение его надо отнести к Ол. 107=352  г. Учителем Тимей имел по свидетельству Свиды милетца Филиска, ученика Исократа. Впрочем, о жизни Тимея мы почти ничего не знаем, кроме того, что, изгнанный из отечества Агафоклом, он переселился в Афины. Это событие я бы отнес к Ол. 117, 3=310 г., когда Агафокл после поражения при Гимере собираясь переправить войско в Африку с той целью, чтобы сиракузяне в отсутствие его не взбунтовались и чтобы он сам не испытывал недостатка в деньгах, средства самых богатых под различными предлогами конфисковал, и город от всех, которые казались ему врагами, резней и ссылками стремился очистить (Diod. XX 4). В числе изгнанных оказался видимо и Тимей, который в возрасте 41 года покинул Сиракузы и уехал в литературнейший город афинян, где по его собственным словам он прогостил непрерывно пятьдесят лет (Polyb. XII 25.1: «Проведя непрерывно 50 лет в Афинах чужестранцем и по всеобщему признанию был неопытен в военном деле». Напротив, XII 25d: «ибо прожив у афинян п о ч т и пятьдесят лет». Ср. XII 28.6). Радуясь столь славному досугу, он весь его посвятил историческим штудиям и собрав отовсюду громадный материал, в пожилом уже возрасте приступил к сочинению своих трудов. (Что Тимей составил свою историю в изгнании, говорит также Plut. de exil. p. 605). Если правда то, что я о времени изгнания сказал, то Тимей оставил Афины в Ол. 130, 1=260 г., незадолго до их взятия Антигоном. Итак, он возвратился в Тавромений или в Сиракузы, свидетельством чего является заявление самого Тимея, что он прожил в Афинах 50 лет, откуда ясно видно, что написано это после возвращения из изгнания. И когда Полибий приводит слова, взятые из 34‑й книги, где (как мною ниже будет показано) он изложил историю Агафокла, то без опрометчивости я решил бы, что большую часть Историй до последних деяний Агафокла он написал в Афинах, а историю Пирра, которая, как мы знаем, издана отдельно, написана после возвращения из изгнания, в Сицилии.
История Сицилии Тимея начинается с древнейших времен и доведена до 129‑й Олимпиады, откуда начал Полибий (I 5.1). Сколько книг в ней содержалось, точно определить нельзя, но что она была обширнее Полибиева труда, утверждать можно. (Что менее обширна, можно казалось бы заключить из Polyb. III 32, но там речь совсем не об истории Тимея). И можно также заявлять, что как и у Филиста Тимеевы Истории были разделены на много частей, которые можно считать отдельными трудами. Здесь надо прокомментировать Свиду, который говорит, что Тимей написал «Италику и Сикелику» в восьми книгах, потом «Элленику и Сикелику». Видимо то был большой опус о сицилийцах, разделенный на две части, из которых каждая разделялась на много глав. Итак, первая глава первой части была озаглавлена «Италика и Сикелика», излагавшая в восьми книгах более древнюю историю Сицилии, теснейшими узами соединенную с делами италийскими. Первая глава второй части имела титул «Силика и Элленика» и занимала то время, когда была предпринята экспедиция афинян в Сицилию. Поэтому с трудом Тимея то же самое, что и с Периэгезой Гекатея. В обоих только первые главы по названию упоминаются, а о прочих глубокое молчание.
Распорядок событий у Тимея древние различали видимо по частям. Например, из книги 2‑й цитируется фрагмент об опекунах Гелона (F 83), но из другого места вытекает, что речь о Гелоне была и в 10‑й книге, где упоминается битва у Гелора (F 85). Итак, когда мы знаем, что первая часть или глава состояла из восьми книг, легко понять, как произошло, что об одном и том же Гелоне Тимей рассуждал во 2‑й и 10‑й книгах. Некоторые сочли, что с 9‑й книги начинается новая серия книг, и поэтому для одних книга 2‑я, для других 10‑я. Об Эмпедокле, разогнавшем Тысячный сенат, сообщается из книги 1‑й или 2‑й (какой именно, Диоген не уточняет), но из 9‑й приводится сравнение Эмпедокла с Пифагором (F 81). О смерти Эмпедокла упоминает 4‑я книга (F 98). Далее из 13‑й книги приводится фрагмент о Лаиде, захваченной в Гиккарах в Пелопоннесскую войну (F105). Видимо он относится к другой части труда. Полибий (XII 25о) речь Гермократа в собрании сицилийцев относит к 21‑й книге, и у него же (XII 26) в той же книге Тимолеонт увещает воинов.
Сюда присоединю другое место Полибия (XII 26с), где, приведя описание Тимея об основании колоний и городов, он продолжает: «Впрочем, есть люди, которые долгое время занимались первыми сочинениями Тимея о вышеуказанных предметах; они с полным доверием относятся к его хвастливым обещаниями, и потому, если кто станет доказывать им, что Тимей сам преисполнен ошибок, за какие он с ожесточением нападает на других, как мы только что показали это на локрах и на дальнейшем его изложении, то люди эти спорят и упрямо настаивают на своем … Итак, политическая часть Тимеевой истории представляет собой набор всевозможных ошибок». Отсюда достаточно понятно, что Полибий различал две части труда, тогда как Свида только восемь книг первой части зафиксировал, а спор Тимея с Аристотелем касательно локров относился к 9‑й книге. Сколько было книг в этой части, точно сказать нельзя, но так как упоминается 18‑я книга (F 94), то если решишь, что двадцать, ненамного ошибешься. Вторая часть гораздо длиннее. Свидой приводится 38‑я книга. Итак, 40 книг перечислишь до деяний Агафокла, охватывавших пять книг. К ним прибавляется история Пирра, объем которой неизвестен. Слова Свиды, что Тимей «написал о Сирии и о ее городах и царях 3 книги» скорее испорчены и относятся к войне Пирра. Ио не встречается ни одного фрагмента, который можно было бы отнести к книгам о Сирии, да и непонятно, как история Сицилии может сделать столь длинное отступление для Сирии, если это не другой, неизвестный нам Тимей. При общем подсчете все сочинение Тимея составляло 68 книг. Столько же книг по свидетельству Свиды Тимей написал, говорят, «Собрание риторических причин». Некоторые считают, что их надо отнести к другому Тимею, софисту. Удивительно, что столь много книг нигде более не упоминаются.
Возвращаюсь к разделению труда. Разделил ли его сам автор или люди позднего века, определить трудно. За исключением книг о Пирре сочинение Тимея было единым телом, что доказывает место Cic. Epist. V 12: «лучше ли будет описать мою деятельность вместе с прочими событиями, или же отделить заговор граждан от войн с внешними врагами, как сделали многие греки: Каллисфен с Фокидской войной, Тимей с Пирровой, Полибий с Нумантинской; они выделили повествование об упомянутых войнах из общей связи своих историй. Еще Dionys. Hal. Ant. Rom. p. 5, 26: «Тимей сикелиот рассказал древнюю историю в общем рассказе, но войну с Пирром выделил в особую часть». Итак, вероятно Тимей книги о сицилийцах непрерывной серией насчитал, но потом части громадного труда были изданы порознь, откуда и сохранились разные книг распорядки. Сомнительно тем более, чтобы все рассматривали разделение труда одинаково. Ибо Полибий упоминает речь Гермократа из 21‑й книги, которая по нашему устройству относится к первым книгам второй части. Можно подумать, что Полибий считал книги непрерывно. Но нам так считать запрещает то, что Тимей вел речь в 21‑й книге о Тимолеонте. Очевидно в первом месте Полибий считал книги непрерывной серией, а во втором нет. Но передаваемое из 21‑й книги о Тимолеонте совсем не соответствует тому указанию на книги, которое было принято другими авторами (см. примечание к F 134). Если следовать их расчетам, то обозначаемое Полибием в 21‑й книге должно было упоминаться гораздо позже. И вероятно нельзя подозревать, что написание номера книги испорчено, как в далеко отделенных друг от друга местах (XII 12 и 26). Не вижу, как эту трудность разрешить, если только не предположить, что Полибий вел начало второй части вел не от первой, а от второй экспедиции афинян в Сицилию, которая если по нашим расчетам рассказана в книгах от 10‑й до 14‑й, то следует, что книга 21‑я у Полибия соответствует нашей 31‑й, которое число книги удобнейшее. Тем же самым образом взятый Полибием F 134 из 34‑й книги у нас относится к 44‑й книге, где Сикелика клонится к концу.
Теперь события, которые Тимей в отдельных книгах рассказал, обрисуем точнее. Книга 1‑я ведет речь о природе и форме Сицилии (F 1), о сиканах, т. е. туземцах, как Тимей уверяет, о сикулах наконец, из Италии пришедших, чью историю расширяя, автор воспользовался случаем изложить поподробнее италийскую древнейшую историю, которую предпослав, он вплел и мифический материал о Церере и Дафне и прежде прочего также сказания, касающиеся географических рассчетов, то есть экспедицию аргонавтов и Геракла плюс приход в Италию Диомеда. С последним автор связывает рассказы о давниях (FF 14, 15). Весьма выразительно говорилось об этрусках (F 18), с которыми соединено добавление о троянском происхождении римлян и о зарождении города Рима (F 21), куда примыкают фрагменты о Ливии и Карфагене, основанном якобы в одном году с Римом — усомнишься, что в 1‑й книге, но более определенного указания на книги мы не имеем.
2‑я книга также вращается в географических сферах и по большей части в описании земель лигуров, кельтов и иберов, нравы и установления которых народов Тимей много исследовал, как он сам говорил в предисловии к 6‑й книге. Так как об этих народах только в первых книгах истории могла вестись речь, да и F 26 о Корсике приписан к 2‑й книге, то и прочее также, что касается этих регионов, можно присвоить той же книге, в которой Тимей в том же почти порядке рассказал то, что и Диодор в пятой книге, которая по–моему почти вся воспроизведена из Тимея, хотя источника Диодор по большей части не указывает, мало того, в первой главе неискусно пытается его скрыть. Итак, здесь автор сообщил то, что касается Корсики (F 26), Сардинии (FF 27-29), Балеар (FF 30-31), островов Миктим и Басилей (FF 32-34), Иберии и Галлии (FF 35-40), Эридана (F 41), Гиллики (F 42), Аргирина в Эпире (F 43, что также в книгах о Пирре он сказать мог), Крита (FF 44-46).
Обозрев столь огромную часть круга земель, Тимей, кажется, подошел к истории Сицилии и сиракузян. Ибо когда в 3‑й книге мы видим слова о коринфянах (F 48), то вероятно Тимей рассказал о Сиракузах, основанных при Архии. Поэтому здесь я поставил сохранившиеся сказания об Арефузе и Алфее и то, что по порядку врмен можно отнести сюда об основании Коркиры (FF 53-54).
Книги 4‑я и 5‑я, которые кроме начала города сиракузян должны были рассказать о прочих колониях греков в Италии и Сицилии, целиком пропали. И многое без сомнения об италийских колониях для нас бы сохранилось, если бы соответствующие книги Диодора, где о них прежде прочих речь шла, уцелели. Ибо даже немногое то, что донесли до нас ватиканские эксцерпты, ясно показывает, что Диодор вполне присвоил авторство Тимея.
Из книги 6‑й находится один фрагмент о калликириях; он относится к тому времени, когда рабы и клиенты попытались изгнать геоморов и установить охлократическую форму правления. Книга 7‑я содержала многое о сибаритах, чей город тогда радовался могуществу на вершине богатств (FF 58-63). Также состояния Греции, возбужденной мидийской войной, автор должен был по крайней мере коснуться (F 57). Книга 8‑я нигде не упоминается.
Затем с 9‑й книги начинается новая часть, озаглавленная может быть просто «Сикелика», так как в предшествующих книгах истории всех почти народов описав, автор кажется всецело погрузился в сицилийские события, которые с царствований Гелона и Ферона доставляли громадный материал. Тем не менее все фрагменты, приводимые из 9‑й книги, относятся к происхождению локров. Ведь если рассмотришь, что вся история сиракузян тех времен состояла из волнений, в которых рабы и плебс стремились к верховной власти, да и Аристотель утверждал, что гражданство локров было собрано из рабов и беглецов, то легко понять, как Тимей о истории сиракузян мог отклониться к локрам. Поэтому сюда относятся фрагменты о начале локров (FF 66-69), информация от Аристотеля (FF 70-76), о Пифагоре и его последователях (FF 77-81), о которых если не обо всех, то о некоторых определенно в этом экскурсе читается.
Следующие книги содержали историю тиранов Гиппократа, Гелона и Ферона, и в книге 10‑й рассказ был доведен как минимум до битвы у Гелора, где Гиппократ победил сиракузян (ок. Ол. 72, 1, F 85). В книге 11‑й без сомнения передано, как Гелон принял тиранию над отечеством, в книге 12‑й рассказано, как покорив геоморов, он овладел городом сиракузян и старался его укрепить и увеличить. В книге 13‑й была речь о посольстве греков к Гелону (Ол. 74, 4, F 87). В книге 14‑й прославлялась победа Гелона и Ферона у Гимеры (Ол. 75, 1, F 89). Из остальных книг этой части, которые историю Сицилии до 88‑й Олимпиады составляли, до нас дошло лишь два фрагмента об Эмпедокле с указанием книг.
Вторая часть труда, озаглавленная «Сикелика и Элленика», начинается, кажется, с войны сиракузян против леонтинцев, которые (в Ол. 88, 2) послали в Афины умолять о помощи оратора Горгия. И как Diod. XIII 53 его красноречие описал, так и Тимей повидимому с ним подробнее остановился (F 95), но почти все, что относится к этой войне кроме F 96 пропало. Вторая экспедиция афинян в Сицилию (Ол. 91, 2) рассказывалась предположительно с книг 10‑й до 14‑й. Затем следует война с карфагенянами (Ол. 92, 3), которую из Тимея по–своему передал Diod. XIII 54 сл. И первую фазу войны, осаду и гибель Селинунта (при изложении которых у Диодора ясно выступает риторика Тимея) и потом разорение Гимеры (Ол. 92, 4) содержались в книге 14‑й (F 108 сл.). Книга 15‑я рассказывала о набеге на карфагенские поля возвращенного из изгнания Гермократа и о новой экспедиции Гамилькара и Гимилькона (Ол. 93, 3; F 110). Со всей силой карфагеняне обратились на Агригент. Что по этому случаю Тимей в деталях описывал город агригентцев и их богатства и роскошь, вытекает из Diod. XIII 81-84; см. FF 111-114. Пунийцы взяли и разорили Агригент. Среди добычи, посланной в Карфаген, был знаменитый бык Фаларида, о котором см. мнение Тимея в FF 116-118.
Поражение сицилийцев в Агригенте открыло дорогу к тирании Дионисию Старшему, историю которого, как и у Филиста, четыре книги, с 16‑й до 20‑й охватили повидимому (Ол. 93, 3-103, 1, см. FF 116-120). О Дионисии Младшем сохранился один фрагмент из 22‑й книги, написанный красноречивыми словами (F 127). Следующие деяния, совершенные Дионом и Тимолеонтом, были изложены Тимеем очень подробно, что можно угадать из Полибия, до нас же дошли лишь осколки, но кажется победа Тимолеонта над пунийцами (Ол. 110, 1, см. F 134) помещалась в 31‑й книге. В последующих книгах автор вел речь о прочих его предприятиях, о новых законах, которые он написал сиракузянам, и о расцвете Сицилии. Можно заключить из остатков, что Тимей много поведал в той части труда о деяниях греков и Александра, в том числе и писателям тех времен он воздал суд с присущей ему строгостью (FF 136-143). Пять последних книг передают историю Агафокла (FF 144-155). О войне Пирра в Италии и Сицилии от Тимея сохранился только один фрагмент.
Кроме Сикелики Тимей составил, говорят, Олимпиоников, которые у Свиды значатся как «Хронологические выкладки». Доказательство существования этого труда, который возможно был вплетен в Истории, приводит Polyb. XII 11: «Тимей составил восходящие в глубокую древность сравнительные списки эфоров и царей Лакедемона и сопоставляет времена афинских архонтов и аргосских жриц [Геры] с именами олимпиоников и изобличает погрешности дат в государственных документах, хотя бы речь шла всего о трех месяцах разницы».
Тому, кто ищет у Тимея достоверности и авторитета, широкий материал для спора доставляет то, что говорит о нем Полибий, его суровейший противник. Во многих местах великий мегалополец повторяет, что Тимей ничего не смыслил ни в военном деле, ни в политике, ни в географии, увидеть своими глазами описываемые им места не стремился, лишь изучал сочинения прежних авторов, накапливал и сравнивал материал, замечал ошибки, ничего дельного не рассказывает, сообщает нелепые басни (за что был даже наречен «болтливой старухой», Suidas s. v.). Из Полибия черпает Diod. XIII 90 сл.: «Много лжет Тимей и кажется вообще здесь опытным как никто; любовью к спорам затемненный, когда однажды или порицать или напротив хвалить кого–либо предпринимает, обо всем забывает и много чего из надлежащего преступает». Поэтому Истр, сын Каллимаха, дал ему прозвище Эпитимей (Athen. VI 272 B). Весьма сварливую натуру Тимея казалось бы яркими примерами подтверждают его нападки на Гомера, Аристотеля, Филиста, Феопомпа, Эфора, Феофраста, Демохара, Каллисфена и прочих. Ослепленный партийным пристрастием или движимый личной ненавистью, он мажет грязью до ушей например Агафокла, однако, с другой стороны, Тимолеонта возносит к богам (ср. Cic. Fam. 12. 24). О причине неумеренной похвалы Тимея Тимолеонту говорит Plut. Timol. 10: «Тимолеонт завалил его отца Андромаха благодеяниями». Ср. Marcellin. vit. Thuc. § 42: «Тимей тавроменит расхвалил Тимея сверх меры, так как Андромаха, его отца, он не лишил монархии».
Впрочем, нельзя отрицать, что Тимей имеет и великую заслугу в истории, и многое из того, что Полибий ставит ему в вину, надо объяснить скорее различными историческими концепциями, которым следуют оба писателя. Ибо если Геродот, Фукидид и Ксенофонт передавали только современные им события, а последующий ряд историков, Эфор, Феопомп и сходные с ними, вытащив из забвения мифической век, старались перевести его в режим настоящей истории, то Тимей предпочел воссоздать природную простоту местных традиций и памятников древности. И Полибий не в состоянии отрицать, что местами он демонстрирует практическую добродетель и любознательное усердие. Находя у него немало по его мнению ложного, он многое сказанное им признает. Часто, когда ему не препятствует партийное или личное, наш автор в достоверности достойнейший. Например, где Diod. XIII 54. 60. 80; XIV 54 в подсчете войск сравнивает Эфора с Тимеем, то Тимей ближе к истине, так как Эфор неумеренно все преувеличивал. Приведу вдобавок Euseb. PE X 7: «Эфор Гелланика по большей части лжецом показывает, Эфора же [обвиняет во лжи] Тимей, а Тимея после него пишущие, но относительно сикелов соглашаться с Антиохом, Филистом или Каллием Тимей себя не удостаивал».
Насколько велик был впоследствии авторитет Тимея в географии, вытекает из Agatharchide De mare Rubro, p. 48: «Что на западе, то доводят до ума Лик и Тимей, что на востоке — Гекатей и Басилид». Насколько глубоко он погрузился в исследование времен, свидетельствует сочинение об олимпиониках, после которого историки ввели более определенное применение канона. (Ср. Polyb. XII 11; Diod. V 1: «Тимей, величайшую заботу проявив в уточнении времен…»). Впрочем, хронология, которой следовал в древнейших временах Тимей, далеко оклонялась от Эратосфеновой и Аполлодоровой.
Другие суждения о Тимее: Cic. de orat. II 14: «Тимей, насколько я могу судить, самый эрудированный, богатством мыслей изобильнейший и построением слов изящный, великое красноречие в литературу внес». Точнее Brut. 95: «Азианский стиль двух родов: один содержательный и живой с мыслями не столько глубокими и серьезными, сколько благозвучными и приятными, каким был в области истории Тимей. Напротив, что сплошным жиром азианского стиля его стиль намазан был, говорит Plut. Nic. 1: «Тимей, стараясь превзойти Фукидида искусностью, а Филиста показать полным невеждой и неучем, погружается в историю боев, навмахий, выступлений в народных собраниях, о которых по большей части существует уже удачный рассказ у этих историков, но при этом, клянусь Зевсом, отнюдь не похож на того, кто по словам Пиндара, «за лидийскою колесницей пешком поспевал», скорее он напоминает невежественного недоучку и, как говорит Дифил, «раздувшись весь от сала сицилийского», во многих местах близок к Ксенарху» (Миллер). И Longin. de sublim. IV 1: «Тимей преисполнен холодности, но муж он вообще способный, иногда даже не чуждый возвышенного стиля, весьма ученый, даровитый, только слишком склонный критиковать ошибки других, не замечая своих, а от пристрастия к необычному он часто впадает в полное ребячество». О холодности см. также FF 149, 143.