Как я отмечал выше, одна из главных проблем, касающихся киренаиков, состоит в том, можно ли приписывать Аристиппу учение о познании, изложенное Секстом Эмпириком в Adv. math. VII, 190-200, - учение, ставшее основой этических воззрений киренаиков. Даю перевод этого отрывка.
[190] Однако если мы изложили академическое учение, начиная от Платона, то нелишним будет разобрать и точку зрения киренаиков. Ведь учение и этих мужей, очевидно, возникло благодаря общению с Сократом, так же как учение Платона и его преемников.
[191] Итак, киренаики утверждают, что критериями [истины] (kritēria) служат только внутренние состояния (pathē) и что только они одни постигаются (katalambanesthai) и оказывается безошибочными; из того же, что вызывает эти внутренние состояния, ничто не постижимо и ничто не безошибочно. Можно, говорят они, безошибочно и неопровержимо сказать, что мы ощущали белое и сладкое, но невозможно утверждать, что бело или сладко то, что вызывает соответствующие состояния. [192] Ведь вполне вероятно, что кто-нибудь ощущает белое от не-белого и сладкое от несладкого. Так, страдающий головокружениями или больной желтухой получает от всех вещей впечатление желтизны [ср. Пирр, полож. I, 101, 126], страдающий болезнью глаз видит предметы красными, тот, кто надавит на край глаза, получит впечатление как бы от двух предметов, безумец видит двойные Фивы и двойное солнце [Пенфей у Еврипида, Вакханки, 918]. [193] Во всех этих случаях то, что люди переживают (paskhoysin) именно это - желтизну, красноту, двоение, - истинно, а то, что сам предмет, который на них подействовал (kinoyn), желтый, или красноватый, или двойной, считается ложным. Поэтому самое благоразумное (eylogōtaton) - признать, что и мы не можем воспринимать ничего сверх наших собственных состояний. Следовательно, являющимся (phainomena) надо полагать либо внутренние состояния, либо то, что их вызывает. [194] И если мы говорим, что нам являются наши внутренние состояния, тогда все являющееся надо назвать истинным и адекватным {katalēpta}[1]. Если же являющимся мы именуем то, что вызывает внутренние состояния, тогда все являющееся ложно и неадекватно. Ибо возникающее в нас состояние не открывает нам ничего сверх самого себя. Итак, если сказать правду, нам является только наше состояние, то же, что находится вовне и вызывает это состояние, может быть, и существует, однако нам не явлено. [195] И, таким образом, никто из нас не заблуждается относительно своих собственных состояний, относительно же внешнего субстрата мы все заблуждаемся. И те постижимы {katalēpta}, а этот последний непостижим, так что душа наша совершенно бессильна его распознать - в отношении его местонахождения, размеров, движений, изменений и множества других причин. Вследствие этого, говорят они, не существует у людей и никакого общего критерия [истины], а только устанавливаются общие имена для обозначения вещей. [196] Действительно, все сообща называют нечто белым и сладким, но общим восприятием белого или сладкого люди не обладают. Ибо хотя каждый воспринимает собственное состояние, но возникает ли это состояние для него и для его ближнего от белого предмета - этого ни сам он не может сказать, не испытывая состояния ближнего, ни ближний, не испытывающий его состояния. [197] Но если у нас не возникает никакого общего состояния, то опрометчиво говорить, что являющееся мне таким-то таковым же является и стоящему рядом. Возможно, я так создан, что ощущаю белое от воздействия, исходящего извне, а у другого так устроено восприятие, что он ощущает белизну от чего-то иного. Следовательно, то, что нам является, - вовсе не общее. [198] И что мы в силу разного устроения восприятия на самом деле получаем неодинаковые впечатления - это совершенно ясно как применительно к страдающим желтухой и болезнью глаз, так и применительно к находящимся в добром здравии: как от одного и того же одни получают впечатление желтого цвета, другие - пурпурного, третьи - белого, точно так же естественно и пребывающим в добром здравии в силу различного устроения восприятия получать от одного и того же не одинаковые впечатления, но одни - сероглазому, другие - голубоглазому, третьи - черноглазому. Поэтому для вещей мы устанавливаем общие имена, состояния же у каждого лишь свои собственные.
[199] То, что эти люди говорят о целях [человека], соответствует тому, что они говорят о критерии [истины]. А именно, внутренние состояния имеют отношение и к целям [человека] [ср. Пирр, полож. I, 215]. Из внутренних состояний одни приятны, другие доставляют страдание, третьи же - средние. При этом доставляющие страдание, говорят они, суть зло: их цель - страдание. Приятные суть благо: их непреложная цель - удовольствие. Средние же ни благо, ни зло: их цель - ни хорошее, ни дурное; такое состояние - посредине между удовольствием и страданием. [200] Итак, для всего существующего внутренние состояния суть критерии и цели, и живем мы, говорят они, согласно с ними, сообразуясь с очевидностью и влечением {eydokēsei}[2]: очевидностью - относительно других состояний, влечением - относительно удовольствия.
Таковы мнения киренаиков, сужающих понятие критерия в сравнении с платониками. Те создавали сложный критерий из очевидности и разума, эти же сводят критерий к очевидности и к внутренним состояниям.
Этот отрывок из Секста Эмпирика требует внимательного прочтения.
Структура его достаточно ясна.
Введение (190):
Поскольку доктрины платоников и киренаиков восходят к учению Сократа, между ними можно усмотреть связь.
Развитие темы:
A) Критерий истины, внутренние состояния:
- утверждение (191);
- примеры (191-193);
- "перевод" в скептические термины (193-195);
- следствия: общность наименований, но не внутренних состояний (195-199).
B) Цель (telos) жизни (199-200).
Заключение (200):
Различие в критерии истины между платониками и киренаиками (200).
Секст заводит речь о киренаиках сразу после изложения мнений академиков, мотивируя это тем, что Киренская школа своим возникновением была обязана учению Сократа, так же как и школа Платона и его последователей, т. е. Академия (190). Здесь явно чувствуется желание нарисовать картину преемственности между философами.
Далее Секст Эмпирик пишет: "Итак, киренаики утверждают, что критериями [истины] (kritēria) служат только внутренние состояния (pathē) и что только они одни постигаются (katalambanesthai) и оказываются безошибочными; из того же, что вызывает эти внутренние состояния, ничто не постижимо и ничто не безошибочно" (191). Эту фразу надо понимать в академическом, антистоическом контексте. Для стоиков представление (phantasia) адекватно (katalēptikē) и, значит, истинно, когда оно не выходит за пределы того, что дано в восприятии, не прибавляет к воспринимаемому ничего иного; традиционный перевод - "постигающее представление" - создает впечатление, будто представление истинно, когда оно "постигает", когда оно схватывает содержание реальности. Естественно, что адекватное или, проще сказать, "объективное" представление рассматривается как критерий истины, поскольку оно непосредственно влечет за собой согласие. Но стоицизм упомянут сейчас для контраста. В изучаемом нами тексте оспаривается разделяемая всеми стоиками уверенность в том, что можно достичь достоверного знания внешней реальности. Таким образом, Секст Эмпирик привлекает нас на сторону только что упомянутой им "скептической" Академии и даже, быть может, Аркесилая, к которому, возможно, отсылают слово eylogōtaton, употребленное в § 193, и в особенности обсуждение вопроса о критерии истины - вопроса, вновь поставленного Карнеадом.
Еще более знаменательно то, что, как доказал К. Дёринг, часть текста, начиная с последнего предложения § 193 и кончая предпоследним предложением § 195, не входит в аргументацию киренаиков и, следовательно, слово enthen, открывающее последнюю фразу § 195, должно связываться с предложением, начинающимся словом hēmas и оканчивающимся словом dynasthai, в § 193[3] .Это означает, что Секст приписывает киренаикам доводы из философского оснащения своей школы, не обнаруживая перед читателями такой подмены. Ему важно напомнить, что для скептика явление составляет критерий истины (ср. Пирр, полож. I, 21-23). Отметив, что для киренаиков одно лишь внутреннее состояние истинно и постижимо, а то, что вызывает это внутреннее состояние, не может называться истинным и остается неуловимым, Секст "переводит" это положение на язык своей доктрины, напоминая, что единственно доступное нам, явление, относится к испытываемому, которое он отождествляет с внутренним состоянием, а не к вызывающему впечатление, отождествляемому у него с причиной внутреннего состояния; тем самым он подготавливает сближение доктрины киренаиков и учения kompsoteroi[4] в Теэтете.
Возможно, именно поэтому после тщательного анализа других, параллельных, свидетельств К. Дёринг пришел к выводу, что остальная часть свидетельства относительно этой концепции познания восходит к Аристиппу и раскрывает позицию Аристиппа в спорах между сократиками по вопросу "ti estin"[5]. Гипотеза Дёринга была бы подтверждена, если бы мы нашли ссылки на рассматриваемую концепцию в Теэтете Платона и, таким образом, могли согласиться с теми, кто отождествляет эту доктрину с учением, изложенным в Теэтете (156 а сл.), которое kompsoteroi будто бы переняли от Протагора. Но, как показал Г. Джаннантони, дело обстоит иначе.
В обозначенном пассаже (Теэтет, 156 а сл.) учение kompsoteroi основывается на аксиоме, что все есть движение. Само же движение бывает двух видов - действие (poiein) и претерпевание (paskhein), и в каждом существует бесчисленное множество градаций. Всегда сопутствуя друг другу, действие и претерпевание порождают неразрывные пары, бесконечные по числу: ощущение (зрение, слух, обоняние) и ощущаемое (цвета, звуки, запахи). Члены этих пар не представляют независимой реальности, так как действующее зависит от претерпевающего и наоборот. Более того, действующее в одних условиях может стать претерпевающим в других. Следовательно, ничто само по себе не есть, но все становится: бытие разрешается в становление,
Однако для чего применять эту тонкую метафизику становления, не исключающую для субъекта возможности познать нечто в объекте, если утверждается, что только внутренние состояния могут быть адекватными? Отсюда подозрение: возможно, в Adv. math. содержится не беспристрастное свидетельство относительно учения киренаиков, а несколько искаженная интерпретация этого учения, предполагающая к тому же отождествление с киренаиками kompsoteroi из Теэтета.
Подозрение становится уверенностью, когда мы перечитываем Анонимный комментарий к Теэтету (152 b сл.), дошедший до нас в папирусе Berl. 9782, впервые опубликованном Дильсом и Шубартом в 1905 г. в Berliner Klassikertexte (ВКТ) II, а позднее, в 1995 г., Д. Н. Седли и Г. Бастьянини с переводом на итальянский язык и комментарием в Corpus dei Papm Filosofici Greci et Latini (CPF), Parte III, Firenze (Olschki). Аноним комментирует данный пассаж из Теэтета так: "Но что скажем мы тогда об этом вот дуновении ветра, рассматривая его обособленно, само по себе? Холодное оно или не холодное?" (152 b 5-6). Упомянув о проводимом в Теэтете различии между poiein и paskhein, комментатор продолжает: "Отсюда явствует, что, по утверждению киренаиков, постигаются только внутренние состояния, а внешняя реальность непостижима (hothen hoi Kyrēnaikoi mona ta pathē phasin katalēpta, ta de exōten akatalēpta). Что я обжегся, говорят они, это я постигаю; но что огонь обладает жгучей природой - это не очевидно, ибо если бы огонь был таковым, тогда он сжег бы все" (col. LXV, 29-39). Автор комментария, видимо, средний платоник, живший в конце I в.- начале II в. по P. X.; предлагаемое им толкование Платона восходит к Аркесилаю (315/4-241/0) и "скептической" Академии.
Как мы убедились, Секст Эмпирик стремится установить тесную связь между киренаиками и Академией Платона и его преемников. Такой подход свойствен не ему одному - мы обнаруживаем его не только у Колота (IV-III вв. до P. X.), но и у Плутарха (50-120 по P. X.) и Аристокла из Мессены (конец I в. до P. X. - начало I в. по P. X.). Вполне естественно, что несколькими десятилетиями позднее Аристокла Мессенского автор комментария усматривает в пассаже из Теэтета касательно kompsoteroi намек на учение киренаиков о познании. Но о каких киренаиках идет речь? Об Аристиппе и его непосредственных учениках или же о киренаиках, полемизировавших с академиками - в частности, Аркесилаем, - стоиками и эпикурейцами? Судя по всему, верно второе предположение.
А если так, это означает, что в отношении учения Аристиппа мы ни в чем не можем быть уверены и что учение киренаиков, известное нам из свидетельств Аристокла, анонимного комментатора Теэтета, Плутарха и Секста Эмпирика, было предметом споров по крайней мере столетие спустя после смерти Аристиппа и оттого несет на себе глубокий отпечаток идей и терминологии академиков, стоиков и эпикурейцев. Это заключение относится, mutatis mutandis, не только к киренаикам, но также и к киникам, и к мегарикам.
Вообще можно сказать, что многие философские доктрины дошли до нас "переведенными" в понятия из собственного лексикона тех, кто их обсуждает; этот перевод, конечно, может быть сделан в рамках одного и того же языка - в нашем примере древнегреческого. Однако подобный перевод лишает нас всякой уверенности относительно первоначального вида и подлинного содержания исследуемой доктрины. Учение, излагаемое в чужих ему понятиях, с необходимостью подвергается искажению. И в этом надо отдавать себе отчет, чтобы избежать безосновательных интерпретаций и нагромождения разного рода гипотез.

---

[1] В переводе А. Ф. Лосева: «постижимым».
[2] Слово eydokēsis традиционно переводится как «одобрение» (А. Ф. Лосев), «согласие».
[3] В помещенном выше русском переводе этому греческому предложению (а точнее, части сложного предложения) соответствует: «Поэтому самое благоразумное — признать, что и мы не можем воспринимать ничего сверх наших собственных состояний».
[4] В переводе Т. В. Васильевой: «более искушенных» (греч.).
[5] Букв.: «что есть» (греч..).