В 58 г. Павел, обращенный в христианство, находился в Афинах. По субботним дням он приходил в синагогу, чтобы вести там беседы с иудеями, в прочие дни отправлялся на агору и вступал в разговоры со случайно встречавшимися ему людьми. Именно там он встретился с философами преобладающих школ той эпохи - эпикурейцами и стоиками, которые преподавали в портиках, окружавших агору. Павлу не удавалось убедить их в истинности проповеди Христа. Его считали "суесловом" (spermologos), человеком, повторяющим - не понимая их - где-то услышанные речи и даже целые учения. Кроме того, эти философы обвиняли Павла в прославлении божеств, чуждых божествам государственным. Не имея намерения возбудить против Павла судебный процесс, как некогда против Сократа, они, однако, пожелали, чтобы его учение было рассмотрено членами ареопага. В те времена ареопагу, который собирался в помещении Царского портика, вменялось в обязанность следить за воспитанием юношества. От рассмотрения дела Павел мог ожидать официального разрешения на то, чтобы учить публично. Поэтому в ареопаге он произнес пространную речь, состоящую из четырех частей: 1) похвала Афинам (Деян. 17, 22-23); 2) Бог как Творец и Господь, противопоставляемый идолам (24-25); 3) мы дети Бога живого и должны стремиться Его познать (26-29); 4) время откровения и покаяния пришло, удостоверением этого является воскресение Иисуса (30-31). Философы - стоики и эпикурейцы менее всего были готовы признать воскресение из мертвых. Для стоиков смерть означала возвращение в великое "Всё". Для эпикурейцев она была лишь редукцией к первичным атомам. Из собравшихся одни смеялись, а другие говорили: "Об этом послушаем тебя в другое время" (Деян. 17, 32). Исход собеседования, таким образом, остался неясным. Тем не менее Павел не покинул Афины сразу же, хотя основать там общину он и не стремился. Только двое слушателей прониклись его учением - женщина по имени Дамарь и член ареопага Дионисий, чье имя присвоит себе некий фальсификатор V в. (см. ниже, с. 804-805).
Эта история в простоте своей прекрасно отражает, с одной стороны, тот интерес, который будут проявлять друг к другу христианская вера и языческая философия, а с другой стороны - то обоюдное недоверие, которое они постоянно будут испытывать при любом соприкосновении.