Содержание [1]
Война между эллинами затягивалась, и обе стороны, как афиняне, так и лакедемоняне, равно как и союзники тех и других, испытали уже много горя. Поэтому афиняне отправили к лакедемонянам полномочных послов; в числе этих последних был и Андокид. Лакедемоняне выдвинули ряд условий и также отправили своих послов в Афины. Было решено, чтобы в течение сорока дней афинский народ рассмотрел вопрос о мире. Ввиду этого Андокид и советует афинянам принять условия мира. Таким образом, речь имеет форму совета; главная тема - выгодность мира. Филохор рассказывает о приезде послов из Лакедемона и о том, как они уехали, ничего не добившись, поскольку Андокиду не удалось убедить своих соотечественников. По словам Дионисия, эта речь подложна.
(1) Справедливый мир лучше войны -это, мне кажется, все вы, афиняне, понимаете. Однако не все вы знаете, что выступающие ораторы согласны лишь со словом "мир", но зато противятся тем действиям, благодаря которым мир мог бы наступить. Они говорят, что если мир будет заключен, то народу придется сильно опасаться, как бы нынешнее государственное устройство не было ниспровергнуто. (2) Конечно, если бы афинский народ никогда прежде не заключал мира с лакедемонянами, то эти наши опасения были бы вполне оправданы как вследствие нашей неопытности в таких делах, так и ввиду недоверия к лакедемонянам. Но так как мы не раз уже в прежние времена заключали с ними мир, сохраняя при этом демократический строй, то не стоит ли сначала посмотреть, как все это происходило? Ведь по событиям прошлых дней, афиняне, следует судить и о будущем.
(3) Так вот, когда-то у нас была война на Эвбее,[2][]мы держали в своих руках Мегары, Пеги и Трезену и стремились заключить мир. С этой целью мы возвратили Мильтиада, сына Кимона,[3] изгнанного остракизмом и находившегося в Херсонесе: он был проксеном лакедемонян, и мы рассчитывали послать его в Лакедемон для переговоров о мире. (4) Мы заключили тогда с лакедемонянами мир на пятьдесят лет,[4] и обе стороны соблюдали этот договор в течение тринадцати лет.[5] Посмотрим, афиняне, прежде всего вот на что: в течение этого мира была ли когда-нибудь ниспровергнута в Афинах демократия? Никто не посмел бы этого утверждать. А какие выгоды принес этот мир! Я напомню вам о них. (5) Прежде всего за это время мы обнесли укреплениями Пирей и закончили сооружение северного участка Длинных стен. Вместо бывших тогда у нас старых и неоснащенных триер, с помощью которых мы разгромили на море царя [6] и его варваров и освободили эллинов, - вместо этих кораблей мы построили сто новых триер. Тогда же впервые мы организовали корпус из трехсот всадников и купили триста скифских лучников. Вот какие выгоды получило государство, вот как усилилась афинская демократия от заключения мира с лакедемонянами! (6) После этого мы оказались вовлечены в войну из-за эгинцев.[7] Много горя претерпев сами и много причинив его другим, мы вновь пожелали мира. Из всех афинян выбрали тогда десять граждан, десять полномочных послов, которых и отправили в Лакедемон для ведения переговоров о мире; в их числе был Андокид - наш дед. От нашего имени они заключили с лакедемонянами мир на тридцать лет. И что же? В течение такого времени была ли хоть раз ниспровергнута демократия? Или, быть может, были арестованы люди, которые подготавливали ниспровержение демократии? Никто не смог бы этого доказать. (7) Нет, как раз наоборот: этот мир высоко вознес афинский народ, он сделал его столь сильным, что оказалось возможным за годы этого мира внести в государственную казну на Акрополь целых тысячу талантов; специальным законом они были объявлены резервным фондом афинского народа. Кроме того, мы построили сто новых триер и их также специальным постановлением объявили резервным фондом народа. Мы построили также помещения для хранения кораблей, мы организовали новые корпуса из тысячи двухсот всадников и такого же числа лучников, наконец, мы закончили сооружение южного участка Длинных стен. Вот какие выгоды получило государство, вот как усилилась афинская демократия от заключения мира с лакедемонянами!
(8) Вновь вступив в войну из-за мегарян,[8] мы бросили нашу страну на поток и разграбление. Понеся большой ущерб, мы вновь заключили мир - тот самый мир, которого добился для нас Никий, сын Никерата.[9] Думаю, все вы знаете, что благодаря этому миру мы внесли в государственную казну на Акрополь семь тысяч талантов чеканной монеты, (9) приобрели более четырехсот кораблей; фороса стало поступать ежегодно более чем на тысячу двести талантов; мы владели Херсонесом, Наксосом и более чем двумя третями Эвбеи. Что же касается прочих наших колоний, то было бы слишком долго всех их перечислять. И вот, не взирая на все эти выгоды, мы вновь вступили в войну с лакедемонянами, поддавшись и на этот раз уговорам аргивян.[10] (10) Итак, вспомните, афиняне, теперь то, что с самого начала я положил в основу своей речи. Не так ли, я хотел доказать, что из-за мира никогда еще демократия в Афинах не была ниспровергнута? Так вот, я доказал это, и никто не сможет уличить меня в том, что это неправда. Однако я слышал уже, как некоторые говорили, что в результате последнего мира с лакедемонянами к власти пришли Тридцать, [11] и от яда цикуты погибло много афинян, а много других отправилось в изгнание. (11) Те, кто так говорит, судят неправильно. Ведь мир и мирный договор отнюдь не одно и то же: мир заключают друг с другом на равных условиях те, кто пришел к соглашению относительно предмета спора; мирный же договор диктуют после своей победы на войне победители побежденным [12] - подобно тому, как лакедемоняне, победив нас на войне, предписали нам и стены срыть, и корабли выдать, и изгнанников возвратить из изгнания. (12) Стало быть, тогда - хотели мы того или не хотели - нам был продиктован мирный договор, теперь же вы обсуждаете условия мира. Обратитесь же к самим документам и сравните, что у нас написано на стеле [13] и что представляют из себя условия, на которых теперь можно заключить мир. Там предписывается срыть стены, нынешние же условия разрешают их строить; там разрешается иметь двенадцать кораблей, здесь же - сколько пожелаем; Лемнос, Имброс и Скирос тогда объявлялись принадлежащими тем, кто их населял, а теперь они признаются нашими; и изгнанников теперь вовсе не требуется возвращать из изгнания, а тогда это требовалось, и из-за этого была ниспровергнута демократия. Вообще, что общего имеют нынешние условия с теми? Я мог бы поэтому, афиняне, так сформулировать свою точку зрения на рассматриваемый вопрос: мир несет демократии спасение и силу, война же приводит к ее ниспровержению. Вот что я могу сказать по данному вопросу.
(13) Некоторые утверждают, что теперь нам совершенно необходимо воевать. Посмотрим, однако, сначала, граждане афиняне, из-за чего же тогда мы будем воевать? Ибо, я думаю, все люди согласны с тем, что воевать следует либо потому, что терпишь обиду, либо для того, чтобы помочь обижаемому. Конечно, до сего времени мы и сами терпели обиду и помогали беотийцам, которых обижали. Но если мы получаем от лакедемонян заверение, что больше не будем терпеть от них обиды, и если беотийцы также решили заключить мир, предоставив Орхомену автономию, то ради чего мы будем воевать? (14) Чтобы город наш получил свободу? Но она у него и так есть. Или для того, чтобы иметь право возводить стены? Но и это право нам р ре доставляете я по условиям мира. Или чтобы можно было новые триеры строить без помех, а те, что уже есть, сохранить и держать в порядке? Но и это право у нас есть, поскольку соглашение объявляет города автономными. Или для тою, чтобы получить обратно острова - Лемнос, Скирос и Имброс? Так ведь в соглашении вполне определенно сказано, что они принадлежат афинянам. (15) Или, быть может, для того, чтобы получить обратно Херсонес, колонии, недвижимость, которой наши граждане владели за границей, предоставленные ссуды? Но здесь с нами не согласны ни царь,[14] ни наши союзники, помощь которых понадобилась бы для того, чтобы отвоевать все это обратно. Или, клянусь Зевсом, войну следует вести до тех пор, пока мы не разобьем окончательно лакедемонян и их союзников? Но, мне кажется, мы еще не подготовлены до такой степени. А если даже мы преуспеем, то какому тогда обращению подвергнемся мы сами со стороны варваров после этой победы? (16) Поэтому, если бы даже нам пришлось воевать ради такой победы и у нас было бы для этого достаточно и денег и людей, то и тогда не стоило бы воевать. Но если нет ни цели, ради которой стоило бы воевать, ни настоящих врагов, ни средств, то разве не следует нам всяческим способом добиваться мира?
(17) Учтите, афиняне, и то, что в настоящий момент вы добиваетесь общего мира и свободы для всех эллинов: всем им вы даете возможность воспользоваться этими благами. Заметьте при этом, как заканчивают войну наиболее могущественные из государств. Во-первых, лакедемоняне. Начиная войну с нами и нашими союзниками, они обладали господством и на земле, и на море. Теперь же, по условиям мира, у них не будет ни того, ни другого. (18) И это отнюдь не мы принудили их отказаться от своего господства: нет, они поступили так ради свободы всей Эллады. Ведь они трижды уже победили в сражениях: один раз - в Коринфе,[15] где они разбили объединенные силы всех союзников, не оставив им никакого предлога для оправдания своею поражения, кроме разве того, что лакедемоняне одни оказались сильнее их всех; другой раз - в Беотии,[16] когда под командованием Агесилая они вновь одержали точно такую же победу; третий раз - когда они взяли Лехей [17] и разбили всех аргивян и коринфян, а также войска наши и беотийцев, которые там присутствовали. (19) И вот после таких подвигов они готовы заключить мир, соглашаясь сохранить за собой только собственную территорию - а ведь это они побеждали в битвах! - и предоставляя автономию городам и свободу мореплавания побежденным. А между тем какой мир они смогли бы получить от нас, если бы они проиграли хотя бы одно сражение? (20) С другой стороны, какой мир заключают беотийцы? Ведь они вступили в войну из-за Орхомена, не желая предоставлять ему автономии. Теперь же, когда у них погибло такое множество людей, а часть страны оказалась опустошенной, когда и государство, и частные лица внесли на войну так много денег и всех их лишились, когда они провоевали четыре года, - теперь они заключают мир. При этом они все равно вынуждены предоставить Орхомену автономию, так что выходит, что все эти муки они претерпели напрасно. Ведь они могли с самого начала предоставить орхоменцам автономию и жить в мире! Таким-то вот способом заканчивают войну беотийцы. (21) Ну, а мы, афиняне, какой мир можем заключить мы? И как при этом относятся к нам лакедемоняне? Я прошу извинить меня, если кто-либо из вас почувствует себя сейчас уязвленным: ведь я буду говорить о том, что действительно существует. Во-первых, когда мы потеряли наши корабли в Геллеспонте и оказались в осаде, что предлагали тогда сделать с нами те, кто теперь являются нашими, а тогда были лакедемонскими союзниками?[18] Разве не предлагали они продать в рабство наших граждан и сделать из нашей страны пустыню? А кто помешал этому? Не лакедемоняне ли? Ведь это они удержали союзников от принятия такого решения, а сами даже и не думали помышлять о таких делах. (22) Затем, принеся клятву и получив от них повеление поставить стелу с текстом мирного договора - печальная необходимость в те тяжелые времена! - мы заключили мир на сказанных условиях. А потом, вступив в союз с беотийцами и коринфянами, мы отпали от лакедемонян и, восстановив давнюю дружбу с аргивянами, стали виновниками сражения под Коринфом. А кто настроил против лакедемонян царя?[19] Кто подготовил Конону морскую победу, из-за которой они лишились господства на море?[20] (23) И все же, претерпев такое с нашей стороны, они нам делают те же уступки, что и наши союзники. Они признают за нами право возводить стены, строить корабли и владеть островами. Какой еще мир должны были принести вам ваши послы? Разве не добились они от врагов тех же самых уступок, на которые согласны и наши друзья? Разве не получили они все то, чего мы хотели добиться для нашего государства, начиная эту войну? Таким образом, все прочие государства, заключая мир, отказываются от части своего достояния, мы же, наоборот, еще и получаем как раз то, в чем более всего нуждаемся.
(24) Итак, о чем же еще осталось потолковать? О Коринфе и о призывах, с которыми обращаются к нам аргивяне. Во-первых, о Коринфе. Пусть кто-нибудь объяснит мне, какая нам польза от Коринфа, коль скоро беотийцы в войне не участвуют и заключают с лакедемонянами мир? (25) Вспомните, афиняне, о том дне, когда мы вступили в союз с беотийцами: с каким намерением мы это делали? Не с той ли целью, чтобы беотийские войска в союзе с нашими были в состоянии дать отпор любому врагу? А теперь, когда беотийцы заключают мир, мы раздумываем над тем, как мы сможем вести войну с лакедемонянами без беотийцев. (26) Конечно, утверждают некоторые, конечно, сможем, если будем охранять Коринф и вступим в союз с аргивянами. Однако, если лакедемоняне пойдут на Аргос, пойдем мы аргивянам на помощь или нет? Ведь придется выбрать что-то одно. Но тогда, если мы не придем на помощь, нашему проступку не будет никакого оправдания, и аргивяне будут вольны поступить, как им угодно. Если же мы придем на помощь Аргосу, не ясно ли, что это будет означать войну с лакедемонянами? А ради чего? Ради того, чтобы в случае поражения потерять, помимо коринфской, также и собственную страну, а победив, сделать область коринфян собственностью Аргоса? Не ради ли этою мы будем воевать? (27) Посмотрим, однако, что говорят аргивяне. Они призывают нас вести войну совместно с ними и с коринфянами, а сами, заключив сепаратный мир, не подставляют больше свою страну под удары войны. Когда мы заключаем мир вместе со всеми союзниками, аргивяне не разрешают нам хоть сколько-нибудь доверять лакедемонянам, а сами утверждают, что лакедемоняне еще ни разу не нарушили тех соглашений, которые они заключили с одними аргивянами. Мир, которым они сами пользуются, аргивяне называют "унаследованным от отцов"; однако они не хотят, чтобы и прочие эллины обзавелись "миром, унаследованным от отцов". Ибо они рассчитывают, если война затянется, взять Коринф; а победив тех, кто сам их всегда побеждал, они надеются одолеть также и тех, кто помог их победе.
(28) Причастные ко всем этим планам и расчетам, мы должны выбрать одно из двух: или воевать вместе с аргивянами против лакедемонян, или совместно с беотийцами заключить мир. Более всего, афиняне, я боюсь обычного зла, когда мы, оставляя сильных друзей, предпочитаем слабых и ведем войну ради других, хотя можно было в собственных же интересах хранить мир. (29) Так, сначала мы заключили договор с великим царем [21] (ибо сейчас уместно вспомнить о прошлом, чтобы принять хорошее решение на будущее) и условились с ним о дружбе на вечные времена. Переговоры об этом вел в качестве посла Эпилик, сын Тисандра, брат нашей матери. А после этого мы поддались на уговоры Аморга, царского раба и изгнанника,[22] пренебрегли силой царя, как ничего не стоящей, и предпочли дружбу с Аморгом, решив, что она более выгодна. За это царь, рассердившись на нас, стал союзником лакедемонян [23] и предоставил им пятьсот талантов, чтобы они вели войну до тех пор, пока не сокрушат наше могущество. Это первый пример наших решений такого рода. (30) Далее, когда к нам явились сиракузяне,[24] предлагая установить вместо вражды дружбу, а вместо войны мир, указывая, сколь выгоднее для нас будет дружба с ними, если мы пожелаем ее заключить, нежели с эгестянами и катанцами, то мы и тогда предпочли: войну - миру, эгестян - сиракузянам, поход в Сицилию - спокойной жизни дома и союзу с сиракузянами. В результате - гибель многих и притом самых лучших афинян и союзников, потеря большого флота, денег и могущества, постыдное возвращение на родину тех, кто уцелел. (31) Позднее эти же самые аргивяне, которые пришли теперь с намерением уговорить нас продолжать войну, подговорили нас напасть с флотом на Лаконику, хотя у нас был мир с лакедемонянами.[25] Этим мы возбудили гнев лакедемонян и положили начало многим бедам. Результатом вспыхнувшей войны было то, что нас принудили срыть стены, выдать корабли и принять обратно изгнанников. В этих тяжких для нас испытаниях какую помощь оказали нам аргивяне, которые убедили нас начать войну? Какой опасности подвергли они себя ради афинян? (32) Итак, теперь нам остается еще раз выбрать войну вместо мира, союз с аргивянами вместо союза с беотийцами, коринфян, которые теперь управляют государством,[26] вместо лакедемонян. Но нет, афиняне, никто не сможет убедить нас сделать это. Ибо примеров прошлых ошибок достаточно, чтобы убедить здравых людей больше не ошибаться.
(33) Есть, однако, среди вас и такие, которые с излишним нетерпением стремятся увидеть мир как можно скорее. Они говорят, что и те сорок дней, в течение которых вам можно подумать, ни к чему, и что эта отсрочка - наша ошибка. Ведь, по их словам, мы для того и посланы были в Лакедемон с неограниченными полномочиями, чтобы не выносить снова этот вопрос на рассмотрение народа. Нашу осторожность в связи с вторичным вынесением вопроса о мире на рассмотрение народного собрания они называют малодушием, утверждая, что никто еще до сих пор не принес афинскому народу спасения, убеждая его в открытую, но что следует оказывать ему услуги либо тайно, либо с помощью обмана. (34) Речи такие я не одобряю. Я признаю, афиняне, что во время войны полководец, преданный народу и знающий, как ему поступать, безусловно должен таиться и обманывать, чтобы тем успешнее вести большинство сражающихся на опасности. Но когда послы ведут переговоры о мире, общем для всех эллинов, не следует ни утаивать, ни извращать тех условий, в верности которым будут принесены клятвы и которые будут записаны на стелах. Напротив, достойно скорее одобрения, чем порицания, то, что несмотря на неограниченные полномочия, с которыми мы были посланы, мы еще раз предоставили вам возможность обсудить условия мира. Итак, нам следует принять как можно более осторожное решение, но, раз принеся клятву и заключив соглашение, следует оставаться им верными. (35) Ведь нам, афиняне, вашим послам, приходится вести переговоры, принимая во внимание не только письменные инструкции, но и ваш собственный характер. К тому, что имеется у вас под рукой, вы привыкли относиться с недоверием и недоброжелательством, а то, чего у вас нет, вам представляется уже находящимся в вашем распоряжении. Так, если нужно воевать, вы стремитесь к миру, а если для вас добиваются мира, вы подсчитываете, сколько выгоды вам принесла война. (36) Вот и сейчас уже некоторые говорят, что они не знают, какой прок будет от этого договора, если даже государство получит право иметь стены и корабли. Ведь они сами, заявляют эти люди, получают свои доходы не от заграницы, да и стены не приносят им никакой пищи. Против этого также необходимо возразить.
(37) Действительно, было когда-то время, афиняне, когда мы не имели ни стен, ни кораблей. Заимев же их, мы положили начало нашему благополучию. Если вы и теперь стремитесь к нему, обзаведитесь вновь и стенами, и кораблями. Опираясь на это, наши отцы добились для государства такого могущества, какого не имел еще ни один другой город. В отношениях с эллинами они действовали при этом то убеждением, то хитростью, то подкупом, то силою. (38) Убеждением добились мы того, чтобы в Афинах происходили выборы эллинотамиев, заведовавших союзной казной, чтобы у нас проводился сбор кораблей и чтобы мы, а не кто другой, предоставляли триеры тем городам, которые их не имели. Хитростью провели мы пелопоннесцев при постройке стен. Подкупом добились от лакедемонян того, чтобы не нести за это ответа.[27] Силой одолели противников и добились власти над эллинами. И все это было сделано нами за восемьдесят пять лет.[28] (39) Потерпев поражение в войне, мы потеряли и прочее свое достояние, и стены и корабли забрали у нас лакедемоняне в виде залога: кораблями они завладели сами, а стены разрушили для того, чтобы мы не смогли с помощью всего этого вновь добиться могущества для нашего государства. Однако, послушавшись нас, сюда явились теперь полномочные послы лакедемонян. Они возвращают нам залог, они разрешают нам иметь стены и корабли и признают нашими острова. (40) И вот, когда мы вновь имеем возможность получить такой же источник благополучия, каким владели наши предки, находятся люди, которые говорят, что не следует заключать этот мир. Пусть они выступят, - возможность для этого мы им предоставили, договорившись об отсрочке в сорок дней для обсуждения мира, -пусть они выступят и докажут, что среди статей мирного договора есть хоть одна, которая неприемлема: ее можно тогда удалить. Или если есть кто-нибудь, кто хочет добавить что-либо свое, пусть он также выступит и убедит вас приписать ею добавление к статьям мирного договора. Пользуясь всеми статьями мирного договора, вы сможете жить в мире. (41) Если же ни одна из них вам не нравится, неизбежна война. Все зависит от вас, афиняне; выбирайте, что вам угодно. С одной стороны, здесь присутствуют аргивяне и коринфяне, готовые доказать, что война лучше; с другой - лакедемоняне, стремящиеся убедить вас заключить мир. Окончательное решение зависит от вас, а не от лакедемонян, и этого добились мы - ваши послы. Теперь же мы, послы, уполномочиваем вас всех также быть послами. Ведь каждый из вас, кому придется поднять руку при голосовании, станет послом, ведущим переговоры либо о мире, либо о войне, в соответствии с тем, какого мнения он придерживается. Помните, афиняне, о наших словах и голосуйте за то, в чем вам никогда не придется раскаиваться.

---

[1] Это «Содержание» (Υπὸθεσις), образующее как бы вступление к речи Андокида, принадлежит перу какогото ученого ритора, жившего уже в римское время.
[2] Андокид крайне путанно излагает историю столкновений Афин с Пелопоннесским союзом. В данном случае он, очевидно, имеет в виду войну, которая началась в 458 г. после того, как Афины вмешались в конфликт между Коринфом и Мегарами. Эвбея тут совершенно ни при чем: зато следовало сказать об Эгине, которая вместе с другими государствами Пелопоннесского союза выступила на стороне Коринфа против Афин (ср. Фукидид, I, 102 слл.).
[3] Из изгнания был возвращен не Мильтиад, победитель при Марафоне, а его сын Кимон, который и заключил мир с лакедемонянами в 451 г. (ср. Фукидид, I, 112; Плутарх. Биография Кимона, 17—18).
[4] Андокид снова путает: мир был заключен не на пятьдесят, а на пять лет.
[5] В действительности — неполных пять лет.
[6] Т. е. Ксеркса; речь идет о победах греков при Саламине (480 г.) и Микале (479 г.).
[7] А вот теперь следовало говорить об Эвбее: судя по всему, речь идет о войне, которая началась в 446 г. после того, как Спарта вмешалась в конфликт между Афинами и их союзниками — Беотией, Эвбеей и Мегарами (см. Фукидид, I, 113 слл.; Плутарх. Биография Перикла, 22 слл.).
[8] Зимой 433/2 г. афинское народное собрание приняло постановление, согласно которому для мегарян были закрыты «гавани в афинских владениях и аттический рынок» (Фукидид, 1,  67, 4; ср. 139; 140, 3; 144, 2; ср. также Плутарх. Биография Перикла, 29—30).
[9] Никиевым миром, заключенным на пятьдесят лет, закончился первый период Пелопоннесской войны (421 г.).
[10] Никиев мир, как это понимали уже современники, был только временной передышкой. Старые споры не были разрешены, и ни одна сторона не собиралась еще складывать оружия. Летом 420 г. Афины заключили оборонительный союз с демократическими государствами Пелопоннеса — Аргосом, Маитинеей и Элидой (см. Фукидид, V, 43—48). Острие этого союза было направлено против коалиции олигархических государств — Спарты, Беотии, Мегар и поддерживавшего их Коринфа. Последовавший затем конфликт между Аргосом и Спартой привел к возобновлению общегреческой войны (418 г.).
[11] См. прим. 38 к речи «О мистериях», стр. 201.
[12] В подлиннике εἰρήνηе противопоставляется σπονδαί , т. е. «мир» — «мирному договору». Подобные противопоставления (выраженные, правда, другими словами) можно встретить и у Исократа (IV, 176 и VI, 51).
[13] Оратор имеет в виду стелу, на которой записан мирный договор 404 г.
[14] Персидский царь Артаксеркс II Мнемон (404—358 гг.).
[15] В июле 394 г. Ср. Ксенофонт. Греческая история, IV, 2,   9—23; Диодор, XIV, 83.
[16] У Коронеи, в августе 394 г. Ср. Ксенофонт. Греческая история, IV, 3, 15—23; Плутарх. Биография Агесилая, 18—19.
[17] По–видимому, в следующем 393 г. Ср. Ксенофонт. Греческая история, IV, 4, 1 —13.
[18] Ср. речь «О мистериях», § 142 и примечание.
[19] См. выше, прим. 14.
[20] Имеется в виду сражение при Кпидс, летом 394 г.
[21] Т. е. с царем персов: эпитет «великий» (собственно «большой») часто прилагается греческими писателями к царю персов. Что же касается обстоятельств, при которых был заключен упомянутый здесь договор, то о них нам ничего неизвестно.
[22] Аморг был сыном Писсутна, персидского наместника в Сардах. В 412 г. он поднял восстание против персидского царя в Карии (см. Фукидид, VIII, 5, 5; 19, 2; 28, 2—5).
[23] В 412/1 г. персидский царь заключил с лакедемонянами один за другим три договора, тексты которых приводит Фукидид (VIII, 18; 36—37; 57—59).
[24] Об этом посольстве сиракузян нам ничего неизвестно.
[25] См. выше прим. 10.
[26] В это время у власти в Коринфе стояла дружественная афинянам группировка. Возможно, что Андокид намекает здесь на непрочность ее положения.
[27] Афиняне приступили к постройке новых стен тотчас же после того, как войска Мардопия оставили Аттику (479 г.). О том, как шла эта стройка, какие возражения выдвинули против нее Спартанцы и к каким способам пришлось прибегнуть Фемистоклу, чтобы обойти эти возражения, подробно рассказывают Фукидид (I, 89—93) и Плутарх (Биография фемистокла, 19).
[28] От победы при Марафоне (490 г.) до поражения при Эгоспотамах (405 г.).