5. "ИСТОРИЯ"

Как сказано выше, значительная часть "Агриколы" представляет собою историческое сочинение. После "Германии" Тацит предался уже всецело занятиям историей, плодом которых было два главных его сочинения, доставивших ему славу в потомстве - "История" и "Летопись".
Нам неизвестно, оставил ли Тацит свою прежнюю профессию - ораторскую и адвокатскую деятельность. Судя по тому, что в письмах Плиния нет никакого упоминания об ораторских выступлениях Тацита после 100 г., можно думать, что их больше уже не было; но, как известно, заключения, основанные на молчании автора, ненадежны. В двух письмах (VII, 20; VIII, 7) Плиний говорит о просмотре им каких-то сочинений Тацита, которые он называет словом liber; однако нельзя с уверенностью сказать, что это были части его "Истории", как думают некоторые, потому что под этим словом могут разуметься как книги в собственном смысле, так и речи. Но в письме VII, 33 он говорит уже прямо об "Истории" Тацита, предсказывая ей бессмертие. Однако даже если Тацит и не оставил вполне ораторскую деятельность, все-таки главные его литературные занятия во вторую половину жизни были посвящены указанным сейчас большим историческим сочинениям.
Исследователи, конечно, интересуются, почему Тацит в возрасте около 50 лет избрал себе новый род деятельности и занялся именно историей. Решить этот психологический вопрос с достоверностью, конечно, нельзя, но можно сделать некоторые предположения.
Прежде всего надо заметить, что по теории древних, история считалась как бы отраслью ораторского искусства [1]. Так, Цицерон говорит: "История есть произведение в высшей степени ораторское" ("О законах", I, 2, 5). В другом месте он высказывает подобную же мысль: "Какой голос, как не голос оратора, дает истории бессмертие? ("Об ораторе", II, 9, 36). Стало быть, по воззрениям древних, писать историю способен только оратор. Таким образом, обращение Тацита к занятиям историей не было переходом в какую-то чуждую ему область, а было лишь применением ораторского искусства в другой его отрасли.
Кроме того, как видно из слов Тацита в "Разговоре об ораторах" (гл. 1), оратор того времени, став судебным защитником, адвокатом, переставал даже называться оратором. Профессия оратора-адвоката была в то время, по-видимому, далеко не интересной в духовном отношении. Матерн в "Разговоре", сравнивая занятие поэзией с адвокатурой, находит много неприятного в адвокатуре: судебные дела называет он теснинами, в которых он достаточно и даже более, чем достаточно обливался потом (гл. 4); адвокатам приходится работать среди траура и слез подсудимых (гл. 12); у них жизнь беспокойна и полна забот (гл. 13); связанные подлой угодливостью, они и правителям никогда не кажутся достаточно рабами, и гражданам - достаточно свободными (гл. 13). "Да не буду больше я испытывать с душевным трепетом безумия и непостоянства форума и приносящей бледность славы",- говорит Матерн (гл. 13). Кроме того, к этому времени Тацит, вероятно, приобрел хорошее состояние адвокатской практикой и государственной службой. Устами Матерна Тацит высказывает свои мнения, и потому естественно, что, как Матерн уходит от форума к поэзии, так и Тацит - к истории.
Наконец, у Тацита мог быть и другой мотив, по которому он решил обратиться именно к истории. Рим только что избавился от ужасной тираннии Домициана. Все были озлоблены; всем хотелось выразить чем-нибудь свое негодование по поводу пережитых ужасов. Ювенал говорит: "Негодование слагает стих" (1, 79)- и начинает писать сатиры. Тацит хочет выразить свои чувства описанием событий этой жестокой эпохи - описанием, которое по самому свойству этих событий должно иметь характер сатиры, в котором "правда хуже всякой лжи". В "Агриколе" (гл. 3), написанном вскоре после убийства Домициана, он говорит, что, хотя у него грубый голос, т. е. нет искусства писателя-историка, ему все-таки будет приятно написать сочинение, содержащее "воспоминание о прежнем рабстве и настоящем счастье". Здесь под "прежним рабством" он разумеет, может быть, весь период сначала принципата Августа, но главным образом именно правление Домициана. Как в "Агриколе" (гл. 2, 7, 44, 45), так и в "Истории" (IV, 2, 39, 85, 86) есть резкие выпады против Домициана, показывающие неприязненные чувства Тацита к этому деспоту. Вероятно, очень ясно эти чувства выражались в рассказе о правлении Домициана, который до нас не дошел. Таким образом, "История" должна была дать потомству материал для суда над Домицианом и ему подобными, согласно выраженному Тацитом положению: "Главным долгом летописи я считаю то, чтобы не замалчивались добродетели, и чтобы дурные слова и дела боялись позора в потомстве" ("Летопись", III, 65)[2]. И замечательно то, что повествование о "настоящем счастье", т. е. о принципате Нервы и Траяна, Тацит отложил на неопределенное время, на старость ("История, 1,1), а начал работу с описания "рабства": по-видимому, в данную минуту ему казалось более важным и интересным описать это ужасное время. Правда, он говорит, что, "кто заявляет о своей неподкупной любви к истине, тот должен изображать всех; без любви и без ненависти" ("История", 1,1); но все-таки непосредственным мотивом к описанию "рабства" могло быть чувство негодования по поводу только что пережитого.
Из упомянутых выше двух больших исторических сочинений Тацита более раннее - "История". Сочинение это дошло до нас лишь в одной рукописи и там оно помещено без заглавия. Заглавие мы узнаем из слов христианского писателя III в. Тертуллиана ("Апология", 16): "Корнелий Тацит в пятой своей "Истории" (Cornelius Tacitus in quinta histori-arum suarum), а также из приведенного выше письма Плиния к Тациту (VII, 33): "Предчувствую, и меня не обманывает предчувствие, что твоя "История" будет бессмертной" (auguror, nec me fallit augurium, historias tuas immortales futuras). Отсюда видно, что это сочинение носило заглавие "История", так же, как сочинение Сизенны [3], Саллюстия [4] и Азиния Поллиона [5]. Это слово по-русски буквально переводят множественным числом - "Истории", но такой перевод неверен, что часто бывает с буквальными переводами. В латинском языке множественное число historiae может употребляться наряду с единственным применительно к историческому сочинению; а по-русски даже о многотомном историческом сочинении употребляется единственное число - "История" [6]. Поэтому и сочинение Тацита (а равно Сизенны и Саллюстия) следует называть словом "История" в единственном числе.
Словом historia ("История") древние обозначали также историческое сочинение, в котором излагаются события, современные автору, а словом annales ("летопись") - всякое историческое сочинение, в котором изложение событий ведется по годам. Так, по словам Веррия Флакка [7], некоторые определяли слово historia (Авл Геллий, V, 18). Сервий (в примечании к "Энеиде", I, 373) дает такое определение различия этих слов: "История есть сочинение о тех временах, которые мы или видели, или могли видеть... а Летопись - о тех временах и годах, которые наш век не видел. Поэтому Саллюстий состоит из истории, а Ливий - из летописи и истории. Однако эти слова смешиваются по произволу". Кроме того, в "истории" предполагается прагматический элемент изложения, с указанием причины и цели исторического факта [8]. В "Истории" Тацита излагались события 69-96 гг., т. е. такие, свидетелем которых он был сам; а в "Летописи" - события более ранние, со времени смерти Августа (14 г.) до смерти Нерона (68 г.).
"История" дошла до нас далеко не в полном виде; сколько именно книг было в ней, определить невозможно. Христианский писатель Иероним (IV в.) в "Истории" и "Летописи" вместе насчитывает 30 книг (в комментарии к книге пророка Захарии 3,14 = т. XXV изд. Migne, стр. 1522). Но, так как и "Летопись" сохранилась тоже не в полном виде, то остается неизвестным, сколько книг было в каждом из этих сочинений. Господствующим в науке является мнение, что "История" состояла из 14, а "Летопись" из 16 книг. Однако некоторые ученые на основании разных соображений (в общем не имеющих решающего значения) предполагают, что в "Истории" было 12, а в "Летописи" 18 книг.
До пас дошли из "Истории" только книги I-IV и часть книги V, т. е. приблизительно треть всего сочинения.
В полном виде "История" должна была содержать изложение событий начиная со второго консульства Гальбы (1 января 69 г., через несколько месяцев после смерти Нерона) и кончая убийством Домициана (18 сентября 96 г.) Дошедшая до нас часть сочинения заключает в себе описание событий только неполных двух лет (69-70 гг.). Книга I начинается с того момента, когда в Рим, недовольный правлением Гальбы, приходит известие, что германские легионы возмутились и провозгласили императором своего главнокомандующего Вителлия.
Книга V, последняя из сохранившихся, прерывается на не оконченном рассказе о восстании Цивилиса в Германии. Описание и оценка Тацитом деятельности Веспасиана и Тита остается неизвестной. Не сохранилось и описание пятнадцатилетнего правления Домициана, которое должно было быть главной частью содержания "Истории".
Очень драматично Тацит сам излагает содержание "Истории" (1, 2) [9]: "Приступаю к сочинению, изображающему много несчастий, жестокие сражения, раздор партий, проявившийся в возмущениях, жестокости даже во время самого мира. Убиты мечом четыре государя; произошло три междоусобных войны, еще больше внешних войн, и часто те и другие разом; успехи на Востоке, неудачи на Западе; восстала Иллирия, заколебалась Галлия; была покорена Британия и тотчас оставлена; поднялись против нас сарматские и свебские народы; даки получили известность благодаря нашим и их поражениям; едва и парфяне не взялись за оружие вследствие обмана лже-Нерона. Италия была постигнута новыми или спустя длинный ряд веков повторившимися бедствиями. Поглощены [морем] или разрушены города на самом плодородном побережье Кампании; Рим опустошен пожарами, причем были истреблены самые древние храмы, а сам Капитолий был сожжен руками граждан. Осквернены священные установления; [совершались] прелюбодеяния в знатных семействах. Море наполнено ссыльными; скалы напитаны кровью. Рим испытал более ожесточенные гонения: знатность, богатство, отказ от почетных должностей или принятие их были преступлением, и вернейшая смерть следовала за доблестями. Награды доносчикам возбуждали ненависть не менее, чем их преступления, когда одни из них, получая жреческие должности и консульства, как военную добычу, а другие - должности прокураторов и влияние при дворе, приводили в движение и перевертывали все, возбуждая ненависть и ужас. Рабы подкупались против господ, вольноотпущенники - против патронов; а те, у кого не было врагов губились друзьями".
Время написания и издания "Истории" можно определить приблизительно. В письме Плиния VII, 33 есть упоминание об "Истории", причем Плиний просит Тацита рассказать в ней об одном судебном инциденте, происходившем при Домициане. Так как письма VII книги Плиния относятся приблизительно к 107 г.[10], то на основании этого надо заключить, что в 107 г. Тацит еще писал "Историю", но не закончил описания правления Домициана, которое должно было находиться в последних книгах. Большие сочинения в то время издавались по частям; вероятно, так же издавалась и "История", и потому надо думать, что Тацит начал писать ее несколькими годами раньше 107 г. (но после "Агриколы"), а кончил и издал несколькими годами позже, но раньше "Летописи", как видно из того, что в ней (XI, 11) есть ссылка на описание в "Истории" правления Домициана.


[1] См. об этом также в главе о Тите Ливии («История римской литературы», т. I. М., Изд-во АН СССР, 1959, стр. 486).
[2] Подобным образом Григорий у Пушкина видит в летописи Пимена донос, вследствие которого Борис не «уйдет от суда людского».
[3] См. «Историю римской литературы», т. I, стр. 251.
[4] Там же, стр. 274.
[5] Там же, стр. 492.
[6] В Толковом словаре русского языка под редакцией Д. Н. Ушакова (т. I, стр. 1258) прямо сказано, что в этом смысле слово «история» употребляется только в единственном числе.
[7] «История римской литературы», т. I, стр. 504.
[8] Подробно этот вопрос разобран в сочинении: Hermannus Peter. Veterum historicorum Romanorum reliquiae, I, 1870, p. XLVIII—L.
[9] Это изложение дано в переводе Л. И. Модестова (с некоторыми изменениями); но он представляет лишь бледное отражение подлинника, гораздо более многословное. Передать сжатый слог подлинника в более близком переводе едва ли возможно.
[10] Th. Mommsen. Gesammelte Schriften, Bd. IV, 385.