3. СОДЕРЖАНИЕ "САТУР". СОТРАПЕЗНИКИ ТРИМАЛХИОНА

Располагая лишь незначительной частью романа Петрония, мы не в состоянии судить ни о его содержании в целом, ни о развитии действия. В той части, которая до нас дошла (вероятно, не более одной двадцатой всех "Сатур"), рассказ ведется от лица главного героя - Энколпия, человека, получившего, несомненно, хорошее литературное образование (гл. 1 и др.), но ставшего, по неизвестным для нас причинам, на довольно-таки сомнительный путь: он оказывается и вором (гл. 12-15), и убийцею (гл. 81), и распутником; к тому же он еще и трус (гл. 82). Остальные действующие лица - бродячий поэт Эвмолп, ритор Агамемнон и другие - по существу нравственно нисколько не выше Энколпия. Исключение составляет, пожалуй, лишь один Трималхион - центральная фигура главного эпизода фрагментов - "Пира у Трималхиона" (гл. 26-78). Этот бывший раб родом из Азии, с малых лет ставший любимцем господина и госпожи, а потом полным хозяином в доме, получил вольную и большое наследство по завещанию господина, разбогател благодаря торговым делам, скупил все земли патрона и довел свое состояние до совершенно грандиозных размеров (гл. 75 сл.).
Трималхион (как показывает уже самое его имя - "втройне отвратительный") [1] должен был бы быть самой гнусной фигурой у Петрония, но этот вольноотпущенник, земли которого, как говорит один из его сотрапезников, "коршуну не облететь" (гл. 37), самым бесстыдным и безвкусным образом выставляющий на показ свои несметные богатства, изображен вовсе не таким отвратительным, как многие другие действующие лица романа. Он добродушен, гостеприимен, щедр, не злобен, легко прощает проступки рабов, не скрывает своего подневольного постыдного прошлого. Словом, по существу Трималхион не столько отвратителен, сколько смешон.
Так как фигура Трималхиона очерчена Петронием очень подробно, а эпизод пира у него представляет единственную законченную часть в наших фрагментах, то на этом эпизоде следует остановиться и постараться уяснить задачи, которые ставил себе Петроний хотя бы в этой части своих "Сатур". Выше уже было указано, что Петроний ставит себе в заслугу простое и правдивое описание народных нравов-"того, что делает народ" (quodque facit populus). И действительно, в эпизоде "Пира у Трималхиона" мы видим мастерское изображение представителей той среды, из которой вышел сам Трималхион. Вот его гости, с которыми на пиру встретились Энколпий и его спутники.
Прежде всего мы знакомимся с соседом Энколпия Гермеротом [2], соотпущенником Трималхиона. Он (гл. 37-38) рассказывает Энколпию о богатствах Трималхиона и о двух сотрапезниках - богаче Гае Помпее Диогене, отпущенном, судя по его второму имени, на волю вместе с Трималхионом [3], и разорившемся гробовщике Юлии Прокуле. Первый, по словам Гермерота, "вырос из ничего: недавно еще бревна на спине таскал" (de nihilo crevit: modo solebat collo suo ligna portare); второй разорился из-за "подлецов-вольноотпущенников". Хотя этот гробовщик и помещается за столом "на месте вольноотпущенников", сам он не из вольноотпущенников, судя по его чисто римскому имени - Iulius Proculus. Сотрапезники Дама (гл. 41), Селевк (гл. 42), Филерот (гл. 43), Ганимед (гл. 44) и Эхион (гл. 45) охарактеризованы в их собственных разговорах (гл. 41-46). Все они вольноотпущенники, интересы которых не идут дальше устройства личного благополучия: Дама - пьяница и обжора, для которого "ничего нет лучше, как из спальни прямо переходить в столовую"; Селевк - пошлый резонер, который не каждый день моется, бранит врачей и женщин, рассуждает о человеческой судьбе и надоедает своей болтовней соседям; Ганимед - ворчун, хвалящий старое время; Филерот - пустомеля; Эхион в сущности не выше других собеседников по нравственному уровню, но его разговор более содержателен в той части, где он, обращаясь к ритору Агамемнону, рассуждает о воспитании своего сына, которому он постарался дать некоторое литературное и юридическое образование. Ему, однако, все равно, кем будет его сын, домашним ли хозяином, цирюльником, глашатаем или стряпчим: ему важно только то, чтобы профессия сына была выгодной. Но все-таки он сознает пользу образования: "Наука - это клад, и искусный человек никогда не пропадет" (litterae thesaurum est, et artificium nunquam moritur),-заканчивает он свою болтовню.
Но все эти сотрапезники Трималхиона явно чувствуют себя ниже хозяина, и только появляющийся к концу пира (гл. 65) Габинна держит себя с Трималхионом как равный с равным. Габинна появляется в белой одежде и в сопровождении большой свиты (cum ingenti frequentia), предшествуемый ликтором, и направляется к почетному месту - "преторскому ложу", так что Энколпий, пораженный величием нового гостя, принимает его за настоящего претора. А Габинна всего навсего хозяин каменотесной мастерской и севир, т. е. один из шести старшин незначительной жреческой коллегии, в которую допускались и вольноотпущенники, не имевшие права занятия других государственных и жреческих должностей. Севирами были и Трималхион (гл. 30 и 61) и Гермерот (гл. 57).
Но эти бывшие рабы полны собственного достоинства и не терпят насмешек со стороны лиц, не принадлежащих к их обществу. Стоило Аскилту поиздеваться над забавами, которыми угощал своих гостей Трималхион, как соотпущенник хозяина Гермерот вспылил и разразился неистовой браныо. В потоке этой брани есть любопытные данные о самом Гермероте, данные, очевидно, типические и для других представителей его среды. Гермерот нажил хорошее состояние: "землицы купил и деньжонок накопил, двадцать животов кормлю да и собаку" (glaebulas emi, lamellulas paravi; viginti pasco et canem); он уважает себя за то, что сам добился свободы, заплатив за свой выкуп тысячу динариев, "а родиться свободным,- говорит он,- так же легко, как сказать - пойди сюда!"; он хвалится тем, что не получал того ни к чему ненужного образования, какое получали дети свободных граждан, а имеет знания полезные для практических целей: "Я не учился ни геометрии, ни критике, вообще никакой чепухе, но умею читать надписи и вычислять проценты в деньгах и в весе" (гл. 58).
По речи Гермерота ясно виден низкий уровень знаний приятелей Трималхиона и полное презрение их к "свободным искусствам и наукам" (artes liberales), не приносящим практической пользы. Если Эхион и уважает науки, то лишь те, которые могут помочь нажить хорошее состояние. Но Петроний хочет как можно ярче показать литературное невежество и безвкусие разбогатевших вольноотпущенников и делает это, предоставляя слово самому хозяину пира.
Трималхион так же невежествен, как и его постоянные гости, но эта невежественность еще лучше видна в нем потому, что он любит похвастать своей образованностью. "И за едой надо быть любомудром" (oportet etiam inter cenandum philologiam nosse),- восклицает он, объясняя астрологическое значение двенадцати знаков Зодиака, изображенных на блюде, и хвастливо заявляя, что для него нет ничего неизвестного (гл. 39). Он вскользь упоминает о том, что в детстве читал Гомера, но на самом деле знает о нем, видно, только по наслышке (гл. 48) [4]; хвастаясь своими серебряными сосудами (гл. 52), он говорит, что "на них вычеканено, как Кассандра своих сыновей убивает"; на его винных чашах - "Дедал прячет Ниобею в Троянского коня"; наконец, комментируя игру актеров, изображающих сцены из гомеровского эпоса, Трималхион так передает миф о Троянской войне (гл. 59): "Жили были два брата - Диомед и Ганимед - с сестрою Еленой. Агамемнон похитил ее и принес в жертву Диане лань. Так говорит нам Гомер о войне троянцев с парентийцами. Как и следовало, Агамемнон победил, и дочку свою Ифигению выдал за Ахилла; от этого Аякс помешался, как вам сейчас покажут"; Трою, по словам Трималхиона, взял и разграбил Ганнибал (гл. 50). Лучшим поэтом оказывается, по мнению Трималхиона и его сотрапезников, какой-то неведомый Мопс Фракийский. Но кое-что из литературных произведений Трамалхиону известно; так, он декламирует в качестве превосходного произведения стихи Публилия Сира (гл. 52). Трималхион не прочь похвастаться и собственными стихами, причем сочиняет их на простонародный лад, соединяя в своих эпиграммах (34 и 55) по два гексаметра с одним пентаметром [5].
Поскольку от "Сатур" Петрония до нас дошла только ничтожная часть и мы не можем составить сколько-нибудь ясного и полного представления о развитии их сюжета, нам приходится довольствоваться лишь разбором тех отрывков, которые могут пролить свет на такие явления римской литературы, которые бы совершенно остались в тени, не будь у нас фрагментов Петрония.
Одной из интереснейших особенностей "Сатур" является введение в них вставных рассказов, которые несомненно были взяты Петронием из устного латинского творчества, подобно сказке об Амуре и Психее, искусно обработанной Апулеем в его "Метаморфозах", или "Золотом осле".
Таким вставными рассказами являются: анекдот об искусном стекольщике, переданный Трималхионом (гл. 51); сказки об оборотне (гл. 61-62) и о ведьмах (гл. 63), рассказанные Никеротом и Трималхионом так, будто они сами были участниками рассказанного; новелла об уступчивом мальчике (гл. 85-87); новелла Эвмолпа о матроне эфесской (гл. 111-112), но существу представляющая собою нравственную сатиру, но рассказанная (в соответствии с общей манерой Петрония) не в обличительных тонах, а так, что слушающие ее моряки встречают ее веселым смехом (risu excepere fabulam nautae), Трифена с явным удовольствием и одобрением поведения главного действующего лица и только Лих - с возмущением, считая, что героиню рассказа надо было бы распять на кресте.
Иного рода стихотворные вставки - либо небольшие стихотворения, либо целые поэмы. На одной из этих поэм следует остановиться.


[1] Malchio ἀηδής — противный, отвратительный (Corp. Gloss., II, 126—127).
[2] Впервые он назван по имени (Hermeros) в начале гл. 59.
[3] Полное имя Трималхиона — Гай Помпей Трималхион Меценатиан.
[4] Трималхион просит ритора Агамемнона рассказать о том, как Полифем вырвал палец у Улисса. В «Одиссее» об этом нет ни слова, но в народных сказках, очевидно, был такой эпизод (см. Русские народные сказки Афанасьева, т. II, М., 1938, стр. 052).
[5] Вероятно, Петроний приводит не подлинные ямбы Публилия, а сочиненные им самим в подражание римскому мимографу.