2. "АННАЛЫ" ЭННИЯ. ВВЕДЕНИЕ В РИМСКИЙ ЭПОС ДАКТИЛИЧЕСКОГО ГЕКСАМЕТРА

Будучи чрезвычайно одаренным и очень образованным писателем, Энний обладал и необыкновенно разносторонним талантом: он писал и драматические произведения, и философские, и всевозможную "смесь", или "сатуры", и эпиграммы. Но произведением, которое принесло ему наибольшую славу, была его "Летопись", или "Анналы". Эта поэма Энния представляет собою, действительно, летопись, или "деяния", римского народа с легендарных времен почти до конца жизни самого поэта, Мы, конечно, не в состоянии судить об этой поэме в целом, поскольку ни одна из книг (или "песен") этой поэмы не дошла до нас не только полностью, но хотя бы в значительных отрывках; но, тем не менее, дошедшие до нас фрагменты, из которых в самых крупных не более как по 17-20 стихотворных строк, а большинство состоит всего из одного стиха, дают нам возможность судить о творчестве Энния как эпического поэта.
По прямому свидетельству грамматика Диомеда, указывающего, что "латинский эпос впервые достойно написан Эннием" [1], "Анналы" разделялись на восемнадцать книг. Насколько можно судить по указанию Плиния Старшего (VII, 101), Энний первоначально закончил свою "Летопись" книгою XV. К заключительным стихам этой книги новейшие издатели относят две строчки, сохраненные Цицероном в его диалоге "О старости" (5, 14):

Так же, как борзый конь, после многих побед олимпийских
Бременем лет отягчен, Предается ныне покою.
(Перевод Ф. А. Петровского)

Относительно содержания отдельных книг "Анналов" серьезных разногласий между исследователями не существует; лишь тема книги VII представлялась одно время спорной: была ли описана в ней первая Пуническая война, или же Энний опустил ее, поскольку она была уже описана Невием в особой поэме. Последнее предположение, как оно ни представляется на первый взгляд странным, более вероятно, потому что оно основано на прямом свидетельстве Цицерона ("Брут", 19, 75), великолепного знатока и поклонника Энния. Цицерон говорит, что Энний пропустил (reliquisset) в своем изложении первую Пуническую войну, так как

...О ней писали другие
Виршами, коими встарь сказители пели и Фавны[2], -

т. е. Невий, к стихам которого, как видно из слов Цицерона, Энний относился с пренебрежением, но уважал его труд.
Итак, содержание "Анналов" по отдельным книгам было приблизительно следующее:
Книга I. От разрушения Трои до смерти Ромула.
Книга II. Царствование Нумы, Тулла и Анка.
Книга III. Царствование трех последних царей и установление Республики.
Книга IV. События до нашествия галлов в 390 г. до н. э.
Книга V. Самнитские войны до 295 г. до н. э.; приготовления к войне с Пирром.
Книга. VI. Война с Пирром.
Книга VII. История возникновения Карфагена: обзор событий первой Пунической войны [3], захват римлянами Сардинии и Корсики, покорение иллирийских пиратов и завоевание Цисальпийской Галлии.
Книга VIII. Вторая Пуническая война до отправления Сципиона в Африку.
Книга IX. Военные действия Сципиона в Африке; мир 201 г. до н. э.
Книга X. Македонские войны с Филиппом до заключения перемирия после битвы при Киноскефалах.
Книги XI-XII. События от мира 196 г. до начала войны с Антиохом III (192-191); Катон в Риме и Испании.
Книга XIII. Война с Антиохом, вероятно, до отъезда Луция Сципиона и Публия Сципиона Африканского на Восток в 190 г. до н. э.
Книга XIV. От отъезда Сципионов до конца войны с Антиохом.
Книга XV. Этолийская война 189 г. и прославление Марка Фульвия Нобилиора. Первоначальное заключение "Анналов".
Книга XVI. От 188 г. до окончания Истрийской войны.
Книги XVII-XVIII. Дальнейшие события, вероятно, до начала Третьей Македонской войны.
Из первой книги "Анналов" сохранились благодаря Цицерону два значительных отрывка, из которых в одном дочь Энея Илия рассказывает о своем пророческом сновидении (35-51 V), а в другом описывается птицегадание Ромула и Рема при основании города (77 - 96 V). Так как оба эти отрывка дают хорошее представление о величавой простоте Энниева рассказа, особенно в сравнении с повышенной торжественностью пафоса Вергилия, мы приводим их в переводе В. И. Модестова с небольшими изменениями.

Сновидение Илии
Лишь, пробудившись, старуха внесла к ней дрожащей рукою
Свет, как она начинает в испуге от сна со слезами:
"Дочь Эвридики, которую общий любил наш родитель!
Силы и жизнь в моем теле теперь как бы вовсе исчезли.
Вижу я сон, что прекрасный мужчина меня увлекает
На берег к ивам приятным, к местам незнакомым; потом я
Вижу, родная сестра, что хожу я одна и не скоро
След нахожу и ищу я тебя, но с духом собраться
Я не могу, и нога моя ищет напрасно тропинки.
Вдруг слышу голос отца я, который меня призывает
В этих словах: "Много, дочь моя, горя тебе приведется
Перенести, но затем из реки тебе счастье восстанет".
Только, родная, отец мой лишь это сказал, вдруг исчез он.
И не могла я увидеть его, вожделенного сердцу,
Хоть (воздевала я руки в пространство небесной лазури,
Слезно прося, и хоть голосом нежным его призывала.
В эту минуту от сна пробудилась я с бьющимся сердцем".

Птицегадание Ромула и Рема
Много заботясь в то время о троне и сильно желая
Царствовать, знамений ищут они, указаний по птицам.
Вот предается гаданию Рем и один наблюдает,
Не полетит ли счастливая птица; но Ромул прекрасный
На Авентинской горе следит за птицами также.
Ромой ли город назвать иль Реморою, спорили братья.
Всех занимало людей, кто из них императором будет.
Ждут. Точно так, когда консул сигнал подает к состязанью,
Смотрят все, полные жадного взора, на перегородки,
Как из ворот расписных появятся вдруг колесницы:
Так и теперь ждал народ и смотрел с напряженным вниманьем,
Кто из двух братьев одержит победу и царствовать будет.
Бледное солнце меж тем ушло в преисподнюю ночи.
Вот пробивается вновь блистательный свет его с неба:
Вдруг с высоты полетела со счастьем. красивая птица
Слева; в то самое время явилось и солнце златое.
Трижды четыре из птиц священных спускаются с неба;
К счастливым и благолепным местам они все устремились.
Видит из этого Ромул, что он предпочтен божествами.
Царственный трон и земля по гаданью ему отдаются.

Небольшой отрывок из книги VI, в котором описывается приготовление погребального костра интересен тем, что его, следуя указанию Макробия, можно сравнить с подобным же описанием в VI книге "Энеиды" Вергилия и с приготовлениями к погребению Патрокла в XXIII песне "Илиады" Гомера, бывшего постоянным образцом и для Энния, и для Вергилия, и для всех остальных эпических поэтов античного мира.

Энний (187 - 191 V)
Между высоких деревьев идут; топорами срубая,
Мощные рушат они дубы, повергается падуб,
Ясень, ломаясь, трещит, и высокие падают ели,
Стройные сосен стволы сокрушают; и вся загудела
С грохотом громким кругом лесов густолиственных чаща.
(Перевод Ф. А. Петровского)

Вергилий ("Энеида", VI, 17 9 - 18 2)
В лес стародавний идут, к звериным глубоким берлогам.
Падают пихты, трещит топорами подрубленный падуб,
Ясеня бревна и дуб на поленья колется ломкий
Клином, и катятся вниз стволы огромные (вязов.
(Перевод Ф. А.Петровского)

"Илиада" (XXIII, 114-12 2)
Взяв топоры древорубные в руки и верви крутые,
Воины к рощам пускаются; мулы идут перед ними;
Часто с крутизн на крутизны, то вкось их, то вдоль переходят.
К холмам пришедши лесистым обильной потоками Иды,
Вдруг изощренною медью высоковетвистые дубы
Дружно рубить начинают; кругом они с треском ужасным
Падают; быстро древа рассекая на бревна, данаи
К мулам вяжут; и мулы землю копытами роя,
Рвутся на поле ровное выйти сквозь частый кустарник.
(Перевод Н. И. Гнедича)

Макробий приводит несколько таких сопоставлений Энния с Вергилием и Гомером, которые чрезвычайно интересны для изучения развития античной поэтики и литературной преемственности, считавшейся не только не пороком, но обязанностью писателей. Приведем еще одно из этих сопоставлений.

Энний ("Анналы", 514 - 518 V)
Тут, подобно коню, который, отъевшися в стойле,
Силы набрался и прочь, порвав свою привязь, несется
Вдаль по простору полей, по зеленым пастбищам тучным,
Грудь высоко подняв; он привой густой потрясает
И, разгоревшись, уста орошает белою пеной.
(Перевод Ф. А. Петровского)

Вергилий ("Энеида" XI 492 - 497)
Привязь порвав, наконец, из стойла так выбегает
Конь на свободу лихой: завладевши полем открытым,
Или к стадам кобылиц и к пастбищам тучным несется,
Или к знакомой реке, где привык купаться издавна,
Мчится и весело ржет, подымая высокую шею,
Силы избытком кипя, и по ветру грива играет.
(Перевод с. М. Соловьева)

"Илиада" (VI, 506 - 511)
Словно конь застоялый, ячменем раскормленный в яслях,
Привязь расторгнув, летит, поражая копытами поле;
Пламенный, плавать обыкший в потоке широко текущем,
Пышет, голову кверху несет, вкруг рамен его мощных
Грива играет; красой благородною сам он гордится;
Быстро стопы его мчат к кобылицам и паствам знакомым.
(Перевод Н. И. Гнедича)

Но хотя сравнительно крупные отрывки из "Анналов" и дают возможность судить и о стиле и о содержании этого произведения, в огромном большинстве случаев мы можем оценить лишь словесные формы, стихосложение и некоторые другие приемы в эпической поэтике Энния. Так, можно видеть любовь его к риторической технике, к антитезам, к метафорам и т. п. Очень интересно то, что Энний использует не только греческую, но и латинскую поэтику, что видно по широкому применению им народного латинского приема - аллитераций, которыми он иной раз даже злоупотреблял, как можно судить по знаменитому его стиху:

O Tite, tute, Tati, tibi tanta, tyranne, tulisti[4].

По тем фрагментам, какие дошли до нас от произведений Невия, мы можем заключить, что он прекрасно был знаком с греческой литературой и пользовался ее образцами; но все-таки его стремлением было, по-видимому, создание самостоятельной, национальной римской литературы, независимой от греческих источников, чрезмерное влияние которых могло быть опасно. Энний делает очень смелый шаг вперед; он чувствует силу Рима не только в области военной, но и в области литературной. Он совершенно не боится пользоваться греческими образцами, не опасается, что благотворное воздействие греческой культуры разрушит римскую литературную самобытность и самостоятельность. И вот Энний решается на коренную реформу в римском национальном эпосе. Он берет за основу изложения событий не сухую официальную летопись, а греческий эпос, в котором и в эллинистической литературе сохранялись гомеровские традиции. Берет он и его стихотворный размер - дактилический гексаметр. Эта последняя реформа Энния была исключительно важна для дальнейшего развития римской поэзии.
Даже грек Ливий Андроник не решился на это и свой перевод "Одиссеи", как мы видели, сделал сатурнийским размером. О Невии нечего и говорить, так как применение исконного италийского стиха отвечало его задачам. Но насколько можно судить на основании скудных фрагментов, сохранившихся от эпических произведений этих обоих предшественников Эпния, и по немногочисленным эпиграфическим памятникам, сатурнийский стих был мало пригоден для создания поэтических произведений широкого и свободного стиля с картинными описаниями, драматизацией действия, изображением душевных движений действующих лиц - словом, со всеми художественными чертами, какие впоследствии развились в классическом латинском эпосе, начало которому положил поэт,

...С живописных высот Геликона
Первый принесший венок, сплетенный из зелени вечной,
Средь италийских племен стяжавший блестящую славу[5],

т. е. Квинт Энний.
Латинский гексаметр Энния не представляет, однако, простой копии греческого героического стиха. Энний прекрасно чувствовал разницу между системой греческого и латинского произношения, отлично сознавал необходимость считаться с экспираторным латинским ударением, которого не было в греческой поэзии, но которое безусловно играло немаловажную роль в исконном латинском стихосложении. Не вдаваясь здесь в подробный разбор своеобразия латинского гексаметра, многие особенности которого неизбежно остаются неясными, отметим только две черты его, которые для него характерны и которые мы находим уже у Энния. Это - совпадение в конце гексаметра метрических ударений с ударениями слов по закону второго слога от конца и исключительное преобладание цезуры "пентемимерес" (у Энния 88%), т. е. явления, необъяснимые из греческой практики. Хотя гексаметры Энния и казались позднейшим римским поэтам грубыми и несовершенными, но тем не менее в них наличествует и сила и изящество. Само собою разумеется, что введение в латинскую поэзию совершенно нового для нее размера мог сделать человек, для которого латинский язык был вторым родным языком и который обладал тончайшим музыкальным слухом. После Энния сатурнийский стих был совершенно изгнан из римской литературы и сохранялся еще несколько десятков лет лишь в некоторых надписях.


[1] Epos latinum primus digne scripsit Ennius, qui res Romanorum decern et octo complexus est libris eqs. («Grammatici latini», I, p. 484 K).
[2] …Scripsere alii rem
Versibus, quos olim Fauni vatesque canebant. (Cic., «Brut.», 19,75 + 18,71 = «Ann.» 213–214 V).
[3] Полное умолчание о событиях первой войны с Карфагеном представляется нам маловероятным.
[4] Можно передать этот стих так: О Тит Татий, тиранн, тяготят тебя тяготы эти.
[5] Qui primus amoeno
Detulit ex Helicone perenni fronde clara coronam,
Per gentis Jtalas hominum quae clara clueret
(Lucretius, I, 117, sq.)