Древнейшим ямбические поэтом считался Архилох. Расцвет его техники, по "Паросской хронике", относится к четвертому году 24-й олимпиады (681 г. до н. э.). Кроме того, время жизни Архилоха определяется упоминанием в одном из фрагментов его стихотворений о солнечном затмении (фр. 74), которое произошло 6 апреля 648 г.[1] Эти данные, не определяющие точно года рождения Архилоха, дают, однако, основание относить его жизнь к середине VII века до н. э.
Обстоятельства жизни Архилоха мало известны. Главным источником являются те отрывочные данные, какие можно извлечь из стихотворений самого поэта.
Архилох был сыном знатного паросского гражданина Телесикла а его рабыни Энипо́. Телесикл, повинуясь дельфийскому оракулу, основал колонию на острове Фасосе, где проживал некоторое время и Архилох. Поэт часто упоминает о Фасосе. Там ему, как видно, жилось не легко. Он говорит, что над Фасосом нависли бедствия всей Эллады, что он оплакивает печальную судьбу фасосцев (фр. 20, 52). Наконец, он оставил Фасос и начал странствовать. Он побывал во Фракии, на острове Эвбее, в Олимпии, в Спарте и даже в Италии. В одном из фрагментов (фр. 21, ст. 4) Архилох говорит о "волнах Сириса" - реки, протекавшей в Южной Италии. Во время путешествий у Архилоха бывало много приключений, и ему пришлось перенести не мало бедствий. Во Фракию, как и во многие другие места, завлекла его военная служба. Бедность заставила Архилоха служить наемником в войсках различных греческих государств-городов. Сам Архилох смотрел на себя не только как на поэта, но и как на воина: "Я слуга владыки Эниалия [т. е. Арея, бога войны], но мне знаком также сладостный дар муз" - говорит Архилох.[2] Были моменты, когда он, захваченный тревожной бурной военной жизнью, мог сказать, что копьем замешан его хлеб, копьем добыто исмарийское вино и он пьет, опершись на копье (фр. 2). Эти стихи были навеяны ему жизнью во Фракии (Исмар - фракийский город). Здесь, во Фракии, Архилоху не посчастливилось: отряд, в котором он служил, был разбит саийцами (фракийское племя), и Архилоху пришлось спасаться бегством. Вспоминая об этом поражении, Архилох добавляет, что он бросил свой щит (фр. 6):

Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины за то избежал, и пускай пропадает
Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть.
(Перев В. В Вересаева)

Так говорить о своей "трусости" могут только храбрые. Несомненно что он бежал со своим побежденным отрядом, но ему не стыдно сознаться в том, что пришлось уступить превосходившей силе. Упоминание Архилоха о щите становится впоследствии шаблонным. И Алкей и Анакреонт также говорят о брошенных ими щитах, а много лет спустя и Гораций нашел не излишним упомянуть о щите, брошенном им в битве при Филиппах (Македония).[3] По словам Плутарха, это стихотворение Архилоха было для него причиной большой неприятности. Когда Архилох пришел в Спарту, лакедемоняне приказали ему немедленно удалиться, так как он в своих стихах сказал, что лучше потерять оружие, чем умереть.[4]
На Эвбее и в других местах Архилох, вероятно, побывал как наемный воин, а не как путешественник. В Италию он пришел как участник в предприятии колофонских граждан, чтобы основать колонию у реки Сириса. В Олимпию привлекли его величественные олимпийские игры, и в честь победителей он составил торжественный гимн: "Тенелла! Радуйся славный победитель, владыка Геракл" (фр. 119). Этот гимн много лет спустя после смерти Архилоха пели друзья олимпийских победителей, сопровождая их в торжественной процессии после оглашения имен победителей.
Во время странствований Архилох нередко попадал в опасные бури. Отзвуки тяжелых переживаний остались во многих фрагментах его стихов

Жарко моляся средь волн густокудрого моря седого
О возвращенья домой...
(Перев. В. В. Вересаева)

говорит Архилох в одном стихотворении (фр. 11).
Полная тревог и опасений жизнь наемника-воина не дала Архилоху материального обеспечения. Он часто нуждался и открыто говорил о своей бедности: "Я протягиваю руку, я прошу милостыню". Но он мужественно переносил невзгоды своей жизни. Полнейшим презрением к богатству дышат слова поэта (фр. 25):

О многозлатом Гигесе не думаю
И зависти не знаю. На деяния
Богов не негодую. Царств не нужно мне.
Все это очень далеко от глаз моих.
(Перев. В. В. Вересаева)

В другом фрагменте слышится призыв к спокойному перенесению превратностей жизни (фр. 66):

Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой.
Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!
Пусть везде кругом засады, - твердо стой, не трепещи.
Победишь, - своей победы на показ не выставляй,
Победят, - не огорчайся, запершись в дому, не плачь. ·
В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй.
Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.
(Перев. В. В. Вересаева)

Архилоху пришлось пережить много горя, много неудач. Особенно большое огорчение принесла ему неудачная любовь к Необуле, дочери Лчкамба. Суровый воин, слуга Эниалия, глубоко увлекся прекрасной Необулой. "Старик влюбился бы в ту грудь, в те миром пахнувшие волосы", - говорит Архилох (фр. 30). С большой нежностью рисует он, как Необула (фр. 29)

Своей прекрасной розе с веткой миртовой
Она так радовалась! Тенью волосы
На плечи ниспадали ей и на спину.
(Перев. В. В. Вересаева)

Ликамб согласился выдать свою дочь за Архилоха. Согласна была и Необула. Но почему-то произошел разрыв, сильно потрясший Архилоха. Он забыл о своих наставлениях - "в меру горевать в бедствиях". Его печаль разразилась в неумеренной злобе. Он стал преследовать неприличными, доходящими до крайнего цинизма стихами Необулу, ее отца и сестер. Сохранилось предание, будто под влиянием этих стихов дочери Ликамба лишили себя жизни. Но это позднейший вымысел. Мы не находим такого рассказа у писателей, ближайших по времени к Архилоху.
Стихотворения Архилоха носят субъективный характер. То, что он лично переживал, нашло яркое отражение в его произведениях. К своим врагам Архилох относился очень злобно. Он не признает прощения и примирения с ними (фр. 65):

В этом мастер я большой:
Злом отплачивать ужасным тем, кто зло мне причинит.
(Перев. В. В. Вересаева)

Архилоху не чуждо было и чувство глубокой привязанности. Он очень любил мужа своей сестры и сильно горевал, когда тот утонул во время бури. Некоторое время Архилох даже пал духом и не хотел писать стихов, говоря, что ему не идут на ум ни ямбы, ни утехи.
Но чувства Архилоха были непостоянны; среди его фрагментов, имеющих отношение к той же близкой Архилоху утрате, читаем (фр. 13):

Плачем я ничего не поправлю, а хуже не будет,
Если не стану бежать сладких утех и пиров.
(Перев. В. В. Вересаева)

Поэтическая деятельность Архилоха была очень разнообразна и по содержанию и по форме. Он слагал не только ямбы (триметры и тетраметры), но также элегии, гимны, эпиграммы и басни. Кроме олимпийского гимна в честь Геракла (фр. 119) сохранились отрывки его гимноб Деметре (фр. 120), Гефесту (фр. 75) и др. Из басен Архилоха до нас дошли отрывки только двух: "Обезьяны" и "Лисица и Орел". Насколько можно судить по отрывкам, поводом для этих басен послужило Архилоху столкновение его с Ликамбом. Афиней (XIV, 639) упоминает еще об эротических стихотворениях Архилоха, но от них не сохранилось ничего.
Архилох составлял также эпитафии. До нас дошла трогательная эпитафия в честь жителей Наксоса Мегатима и Аристофонта (фр. 17). Архилоху приписывалось также введение эпода и так называемых ἀσυνάρτητοι στίχοι. Эти стихи представляют сочетание различных полустиший; например, полустишие дактилическое соединяется с ямбическим или трохеическим, но при этом связь между отдельными полустишиями так слаба, что в конце каждого полустишия допускается syllaba anceps.
Архилох погиб во время войны паросцев с жителями острова Наксоса, как истинный служитель Эниалия, каким он себя называл.
Архилох принадлежит к числу наиболее выдающихся греческих лириков. Насколько можно судить но сохранившимся до нас отрывкам его произведений, он обладал редкой отзывчивостью к современной ему жизни. Он был участником колониального движения, которое проявилось в Греции с большой силой в его время. Это движение ярко отразилось в его стихах. Так же ярко отразилась в них и личная жизнь поэта. В стихах Архилоха изображены его скитания, битвы, в которых он принимал участие, бури, грозившие ему гибелью, его любовь, страдания и радости, его отношение к друзьям и врагам, его взгляды на жизнь.
Архилох не придавал большого значения мнению людей, мотивируя это непостоянством убеждений, которое так часто встречается. Поэтому он мало заботился о том, чтобы о нем хорошо говорили. Он не придавал большого значения своей поэтической деятельности, своей славе. Со смертью все для человека кончается и незачем ставить вопрос, будут ли сограждане уважать его или порицать. Он обладал чуткой наблюдательностью, которая давала ему возможность подмечать то, что оставалось для других незаметным. Он отличался меткостью выражений и способностью в немногих словах высказать многое. Архилох не только обладал искусством влить в свои образы жизнь и придать им подходящие черты, но он порвал связь с традиционной фразеологией эпопеи и писал так же просто, как проста была его жизнь.
Архилох был хорошо знаком с Гомером и многим был обязан ему, но не в гомеровских образах искал он вдохновения. Из эпических поэтов некоторое влияние имел на него Гесиод, у которого Архилох заимствовал прием излагать мысли в форме басни. Чувства и мысли возникали у Архилоха под непосредственным впечатлением действительности, а слов для их выражения он искал в живом языке. У него редко встречаются стихи, которые были бы подражанием или заимствованием у других поэтов. Отсюда то впечатление живости и естественности, какое производят на читателя даже незначительные фрагменты его стихов.
В конце XIX века число фрагментов Архилоха несколько увеличилось. В одной рукописи библиотеки Страсбургского университета были найдены два фрагмента стихотворений Архилоха.[5] Один из них так незначителен, что содержание его не может быть целиком восстановлено. В другом Архилох накликает тяжкие беды на своего бывшего друга, который, нарушив данную клятву, чем-то обидел его.

...Бурной носимый волной.
Пускай близ Салмидесса ночью темною
Взяли б фракийцы его
Чубатые, - у них он настрадался бы,
Рабскую пищу едя!
Пусть взяли бы его, закоченевшего.
Голого, в травах морских,
А он зубами, как собака, ляскал бы,
Лежа без сил на песке
Ничком, среди прибоя волн бушующих.
Рад бы я был, если б так
Обидчик, клятвы растоптавший, мне предстал, -
Он, мой товарищ былой!
(Фр. 2, Диль. Перев. В. В. Вересаева)

Еще один фрагмент стихотворений Архилоха был найден на острове Паросе. Это надпись, содержащая рассказ об историке Демее, который писал об Архилохе. Здесь приводится цитата из стихотворения Архилоха, сюжетом которого была борьба паросцев с фасосцами. Фрагмент очень испорчен, и многое в нем не восстановлено.[6]
Произведения Архилоха были очень распространены в древней Греции.[7] Его влияние замечается в стихотворениях Феогнида, Семонида Аморгского, Алкея, Сапфо, Пиндара и др. Замечается оно и в греческой трагедии. У Эсхила, Софокла и Эврипида можно найти и мысли и целые выражения, заимствованные у Архилоха. Особенно велико его влияние на греческую комедию, в которой было много родственного с его поэзией как по форме, так и по содержанию.
Плутарх говорит о поэтическом творчестве Архилоха: "Архилох изобрел ритмопею триметров, их соединение с ритмами неоднородными - паракаталогу (мелодраматический речитатив) и инструментальный аккомпанемент, подходящий к этим различным видам пения. Ему приписывается первое применение эподов, тетраметров (трохаических), кретика (дитрохея) просодиака, удлинение героического гексаметра, и некоторыми - еще элегический дистих".[8] Плутарх приписывает Архилоху еще много различных нововведений в области греческой лирики, но, несомненно, он ошибается, соединяя в лице Архилоха творчество других поэтов его времени, имена которых до Плутарха не дошли.
Но были и противники Архилоха, осуждавшие его произведения, - Платон, Аристотель, Гераклит. В александрийские времена Архилох подвергся нападкам Каллимаха, который находил его ямбы слишком грубыми. Особенно сильно порицали Архилоха христианские писатели, например Ориген, указывавший на то, что в его стихотворениях находится много несогласного с требованиями нравственности.
Интерес к произведениям Архилоха сохранился даже в Византии. Ритор Синесий читал его стихи со своими учениками.[9]
В римской литературе знакомство с Архилохом заметно у Катулла и Горация. Катулл заимствовал у него некоторые метрические формы. Гораций с гордостью говорит, что он первый познакомил римлян с творчеством Архилоха:

... Первый паросские ямбы
Лацию я показал; Архилоха размер лишь и страстность
Брал я, не темы его, не слова, что травили Ликамба.[10]
(Перев. Н. Гинцбурга)

Однако приведенный выше фрагмент, из библиотеки Страсбургского университета, представляет большое сходство с X эподом Горация и по самой теме. Гораций, по видимому, любил Архилоха и, уезжая в деревню из Рима, брал с собой его произведения вместе с Платоном, Менандром и Эвполидом.[11] Кроме того в римской литературе знакомство с Архилохом заметно у Луцилия и Катона Младшего. С большой похвалой отзывается об Архилохе и Квинтилиан.[12]

---

[1] Затмение, упоминаемое Архилохом, вычислено венским астрономом Оппольцером (SB d. Ак. d. Wiss, in Wien, 1882).
[2] В другом месте Архилох говорит: „Меня будут называть наемником, как карийца“ (фр. 24).
[3] Гораций, Оды II, 7, 9 сл.
[4] Плутарх, Lacon. Inst., гл. 34. Схолиаст Аристофана объясняет, что τήνελλα — подражание звуку флейты.
[5] Эти отрывки опубликованы впервые Рейценштейном в SB d. Preuss. Ak. d. Wiss, 1899, стр 857 сл.
[6] См. JG. XII, 5, 445; E. Diehl, Anthologia lyrica graeca, fr. 51.
[7] Α. von Blumenthal, Die Schätzung des Archilochos im Altertum. Штутгарт, 1922.
[8] Плутарх, О музыке, гл. 28.
[9] K. Krumbacher, Qeschichte der byzantin. Literatur. Мюнхен, 1897, стр. 218.
[10] Гораций, Послания, I, 19, ст. 23 сл.
[11] Гораций, Сатиры, II, 3, ст. 11 сл.
[12] Квивтилиан, О воспитании оратора X, 1, 60: „Summa in hoc (Archilocho) vis elocutionis, cum validae tum breves vibrantesque sententiae, plurimum sanguinis atque nervorum“.