Кимон
4.[1] Кимон, сын Мильтиада, родился от матери фракиянки, Гегесипилы, дочери царя Олора, [2] как это видно из посвященных ему самому стихов Архелая и Меланфия. [3] Потому-то историк Фукидид, который приходился Кимону родственником, был также сыном Олора, носившего это имя в честь своего тезки-предка, и владел золотыми рудниками во Фракии. Скончался же Фукидид, как говорят, в Скапте-Гиле (место это находится во Фракии), где он был убит. Останки были перевезены в Аттику, и гробницу его показывают в Кимоновой усыпальнице, рядом с могилой сестры Кимона Эльпиники. Но Фукидид происходил из дема Галимунта, Мильтиад же и его род были Лакиадами [4]. Мильтиад, как известно, присужденный к штрафу в 50 талантов и посаженный впредь до выплаты этой суммы в тюрьму, умер в заключении. [5] А Кимон, оставшись после отца вместе с молодой, еще незамужней сестрой, совершенным юнцом [6], первые годы пользовался в городе дурной репутацией и прослыл беспорядочным кутилой, схожим нравом с дедом своим Кимоном [7], который, говорят, был прозван за простодушие Коалемом.[8] С своей стороны, фасиец Стесимброт [9], родившийся приблизительно в одно время с Кимоном, свидетельствует, что последний не выучился ни искусствам, ни чему-либо из общеобразовательных наук, бывших в ходу среди эллинов, и даром изощренного аттического красноречия не обладал вовсе, но что в характере· его было много благородного и искреннего, и по своему душевному складу муж этот был скорей пелопоннесец.
Прост, неизыскан, прекрасен в самом великом,
подобно Гераклу Еврипида, - вот что можно прибавить к словам Стесимброта.
Еще в юные годы на него пало обвинение в близких отношениях с сестрой. [10] Но и помимо того Эльпиника, говорят, была поведения не безупречного, погрешив с живописцем Полигнотом, [11] почему и утверждают, что художник, рисуя троянок в Писианактовой стое, как тогда называли нынешний Пойкилэ [12], написал портрет Лаодики [13] в образе Эльпиники. Полигнот же не принадлежал к числу художников-ремесленников и расписывал стою не из корысти, а безвозмездно, желая отличиться перед согражданами. Так, по крайней мере, пишут историки, и поэт Меланфий выразил это следующим образом:
Ибо на собственный счет и храмы и площадь Кекропа[14]
Изображеньями дел славных героев покрыл.
Есть и такие, которые говорят, что Эльпиника жила с Кимоном не тайно, а в открытом замужестве, [15] затрудняясь из-за бедности своей найти жениха, достойного ее происхождения. Но, когда Каллий, [16] один из афинских богачей, прельстившись Эльпиникой и познакомившись с ней, выразил готовность внесли в казну наложенный на отца ее штраф, она согласилась, и Кимон выдал ее за Каллия. Впрочем Кимон, повидимому, вообще был склонен увлекаться женщинами. Недаром поэт Меланфий [17], подшучивая над Кимоном в элегии, упоминает об Астерии, родом с Саламина, и еще о какой-то Мнестре, как о предметах его страсти. Таким же обнаружил себя Кимон и в отношении Исодики, дочери Евриптолема, сына Мегакла [18], его законной жены; когда она умерла, он был вне себя от огорчения, если можно верить элегиям, - написанным для утешения его в скорби. Автором их философ Панэтий [19] считает физика Архелая [20], небезосновательно сопоставляя даты.
5. Все же остальное в характере Кимона свидетельствует о благородстве, достойном удивления. Ибо, не уступая в отваге Мильтиаду, а в разуме Фемистоклу, он, по общему, признанию, был справедливее их обоих. Ничуть не менее талантливый, чем они в военном деле, Кимон, еще будучи молод и не имея военного опыта, удивительным образом превзошел их гражданской доблестью. Когда, при нашествии персов, Фемистокл посоветовал народу уйти из города, покинуть страну, сесть на корабли у Саламина и сразиться на море, большинство народа было потрясено столь смелым замыслом. В это- то время Кимон первым показался на Акрополе, куда он взошел с сияющим лицом через Керамик [21], в сопровождении товарищей и неся в руках конские удила для посвящения их богине: это как бы означало, что государство в настоящее время нуждается не в конном войске, а в бойцах-моряках. Посвятив же удила, вооружившись одним из висевших в храме щитов и помолившись богине, он спустился к морю и тем послужил для многих первым примером неустрашимости.
Был он, по свидетельству поэта Иона [22], и безупречен внешностью: ростом высок, с прекрасными густыми и вьющимися волосами.
Выказав в самом бою блестящую храбрость, он вскоре начал пользоваться известностью среди сограждан и их благоволением, так что многие из них собирались у него и побуждали теперь же обдумать и совершить что-нибудь достойное Марафона. А когда он стал домогаться участия в государственных делах, народ с радостью его принял и, пресытившись Фемистоклом, возвысил Кимона, как человека, умеющего учесть обстоятельства и нравящегося народным массам своим ласковым обхождением и прямодушием, до высших государственных должностей и почестей. [23] Особенно же возвеличил его Аристид [24], сын Лисимаха, который видел отличные качества его характера и создавал в нем как бы соперника Фемистоклу в таланте и смелости.
6. Когда персы уже очистили Элладу, афиняне же первенства на море еще не имели, а подчинялись Павсанию и лакедемонянам, Кимон, отправленный стратегом [25], во-первых, всегда располагал в походах удивительно дисциплинированными воинами-гражданами, значительно превосходившими всех смелостью. Далее, Павсаний вел изменнические переговоры с варварами и переписывался с царем, с союзниками же обращался сурово и надменно [26] и держал себя крайне нагло, отуманенный властью и безумной гордостью, тогда как Кимон ласково принимал под свою защиту обижаемых, кротко обходясь с ними; действуя не силою оружия, а словом и личным обаянием, он незаметно отнял у лакедемонян гегемонию над Элладой. Естественно, к Кимону с Аристидом примкнула большая часть союзников, не будучи в состоянии дольше переносить тяжелый нрав и высокомерие Павсания. А те, склоняя их на свою сторону, в то же время посылали сказать эфорам, чтобы они отозвали Павсания, по вине которого подвергается бесчестью Спарта и мутится Эллада. Рассказывают, что Павсаний приказал привести к себе некую девицу, по имени Клеонику, родом из Византия, дочь знатных родителей, с намерением обесчестить ее, а родители, подчиняясь насилию и чувству страха, позволили ее увести. У входа в спальню она попросила бывших тут людей погасить свет, а сама, подходя в темноте к ложу в то время, как Павсаний уже спал, нечаянно наткнулась на светильник и опрокинула его. Павсаний же, встревоженный шумом и вообразив, что к нему приближается какой-нибудь злоумышленник, вытащил лежавший близ него кинжал и ударом его свалил девицу. Она умерла от раны и с тех пор не давала Павсанию покоя; появляясь к нему ночью во сне в виде призрака, она изрекала в гневе следующий героический стих:
Будь к наказанью готов: необузданность гибельна мужу.
Крайне возмущенные этим союзники вместе с Кимоном осадили Павсания. Павсаний же бежал из Византия и все еще тревожимый видением, укрылся, как говорят, в гераклейском некромантейоне [27], где вызвал душу Клеоники и умолял ее смягчить свой гнев. Явившаяся ему Клеоника сказала, что по прибытии в Спарту он скоро освободится от своих мук, намекая, повидимому, на смерть, которая ему предстояла. Об этом повествуют многие историки.
7. А Кимон, к которому присоединились союзники, отплыл, предводительствуя войском, во Фракию. [28] До его сведения дошло, что несколько знатных персов, родственников царя, овладели Эйоном, [29] городом, расположенным на реке Стримоне, и тревожат окрестное эллинское население. Итак, Кимон начал с того, что разбил в сражении самих персов и запер их в городе, а затем, изгнав фракийцев, живших вверх по течению Стримона, откуда персам доставлялся хлеб, приказал стеречь всю эту местность и поставил осажденных в столь безвыходное положение, что царский военачальник Бут, потеряв всякую надежду, поджег город и сжег себя самого вместе с друзьями и имуществом. Так взял Кимон город, но никакой пользы, о которой стоило бы упомянуть, от того не получил; почти все сгорело вместо с варварами. Зато местность, отличавшуюся красотой и плодородием, отдал он под поселения афинянам. Народ разрешил ему поставить каменные гермы [30], на первом из которых надписали:
Были поистине твердыми духом и те, кои персов
Там, где, минув Эион, воды Стримона текут.
Голод, с огненным, страшным Ареем вместе приведши,
Прежде других смогли всякой надежды лишить.
На втором:
Это афиняне дали своим полководцам в награду
За добродетели их и за благие дела.
Герма же этого вид усилит в потомке желанье,
Кинувшись доблестно в бой, общее дело спасать.
И на третьем:
Некогда царь Менесфей, отсюда с Атридами купно,
Войско к Троянской земле трижды священной повел.
Был он, как молвил Гомер, [31] среди крепкооборонных данайцев
Славен искусством своим войско построить на бой.
Вот почему и теперь пристало афинянам зваться
Лучшими в деле войны, славными духом своим.
8. Надписи эти, хоть в них имя Кимона никогда явно не значится, казались, по содержанию своему, людям того времени верхом почета. [32] Ибо ни Фемистокл, ни Мильтиад ничего подобного не удостоились. Даже Мильтиад - и тот получил отпор от декелейца Сохара в тот день, как домогался масличного венка. Последний, встав с своего места в народном собрании, произнес, возражая, не слишком-то умные, но все же понравившиеся народу слова: "Когда ты, Мильтиад, в одиночку побьешь варваров, тогда и требуй почестей для себя одного". Но почему афиняне так восхитились подвигом Кимона? Не потому ли, что при других военачальниках они сражались с врагами лишь затем, чтобы самим не потерпеть бед: под начальством же Кимона они были настолько сильны, что сами наносили им вред, вторгнувшись с оружием в их землю, и приобрели области, основав колонии и в самом Эйоне и в Амфиполе[33]. Поселились они и на острове Скиросе [34], который был завоеван Кимоном [35] по следующему поводу. Остров населяли долопы. Земледельцы они были плохие, издавна занимались морским разбоем и перестали щадить даже тех чужеземцев, которые приезжали к ним для деловых сношений: несколько фессалийских купцов, приставших к Ктесию, были ими ограблены и брошены в тюрьму. Убежав из тюрьмы, люди эти принесли жалобу на город в союз амфиктионов. Но так как народ отказался участвовать в возмещении убытков и требовал, чтобы их покрыли те, кто совершил грабеж и владел награбленным, - эти последние испугались и отправили к Кимону письмо, предлагая прибыть с флотом для занятия города, который они ему сдадут. Захватив таким путем остров, Кимон изгнал долопов и обезопасил Эгейское море. Прослышав, [36] что древний Фесей, сын Эгея, бежавший из Афин на Скирос, был здесь изменнически убит боявшимся его царем Ликомедом, Кимон принялся усердно искать его могилу, тем более, что афинянам было дано прорицание оракула, повелевавшее им привезти в свой город останки Фесея и чтить его подобающим образом, как героя. Но они не знали, где именно он покоится, а жители Скироса отрицали существование могилы и не позволяли ее искать. И все же тогда место погребения с большим трудом после усердных поисков было найдено, и Кимон, приняв останки на свой корабль и великолепно его разукрасив, привез прах Фесея на родину по прошествии 400 без малого лет. За это народ выказывал Кимону величайшее благоволение. Запомнилось также и его участие в суде на состязании между поэтами-трагиками, ставшее знаменитым[37]. Софокл, тогда еще юноша, ставил свою первую пьесу, архонт же Апсефион [38], заметив несогласия и споры между зрителями, не бросал жребия для избрания судей, но, когда Кимон, войдя в театр со своими сотоварищами-стратегами, совершил установленные возлияния богу, архонт остановил их и, обязав присягой, заставил сесть, а так как их было десять, то предложил каждому из них быть судьей от которой-нибудь из фил. Такое состязание, в виду почета, каким пользовались эти судьи, возбудило, конечно, в исполнителях особенное соревнование. Победил Софокл, а Эсхил, говорят, опечаленный и удрученный, пробыл лишь короткое время в Афинах, а затем с досады уехал в Сицилию. Там он умер и похоронен близ Гелы.
9. Ион рассказывает, что, когда он еще в ранней юности прибыл с Хиоса в Афины, ему пришлось обедать у Лаомедонта в обществе Кимона. После возлияний Кимона попросили спеть, и тот спел очень хорошо, так что все его похвалили и нашли, что в обществе он приятнее Фемистокла: последний говорил, что петь и играть на кифаре он не умеет, но как сделать великим и богатым город - это он знает. Затем, как это бывает за чашей вина, разговор перешел на подвиги Кимона. Стали вспоминать о самых выдающихся из них, а сам он рассказал об одной из своих хитростей, как об удачнейшей из всех. Союзники, захватив в Сеете и Византии [39] множество пленных варваров, поручили Кимону произвести общий дележ, и тот распорядился так, чго по одну сторону поставил самих пленных, а по другую - украшения, которые они носили; а когда союзники стали порочить такой дележ как несправедливый, он предложил им взять любую из частей: какую бы они ни оставили, афиняне будут довольны. Союзники, по совету самосца Герофита, считавшего, что лучше приобрести вещи персов, чем самих персов, взяли себе их наряды и украшения, оставив на долю афинян пленных. Кимон ушел, и все нашли, что он показал себя этим дележом просто смешным: союзники уносили золотые запястья, ожерелья, шейные цепочки, персидские кафтаны, пурпурную одежду; афинянам же пришлось взять себе голые тела, мало привычные к труду. Вскоре, однако, съехавшиеся из Фригии и Ликии друзья и родственники пленных стали выкупать их, платя за каждого большие деньги, так что Кимону достались средства, которых хватило на содержание флота в течение четырех месяцев, а кроме того, немало золота из выкупных сумм осталось и для казны.
10. Военные труды Кимона оплатились сторицей, и это богатство, по общему мнению, было им добыто с 'честью на войне от врагов; еще с большею для себя честью Кимон тратил его на сограждан. Так, например, [40] он велел снять ограды, окружавшие его владения, дабы странники и граждане-бедняки могли, не опасаясь, пользоваться плодами, а дома у себя приказывал ежедневно готовить обед, хотя и скромный, но достаточный для пропитания многих. Каждый бедняк, если хотел, приходил на обед и получал пищу, не будучи принужден зарабатывать, так что мог заниматься только общественными делами. Впрочем, обеды эти, по свидетельству Аристотеля, приготовлялись не для всех афинян, но лишь для желающих из числа Лакиадов [41] - сограждан Кимона из одного с ним дема. Его постоянно сопровождали двое или трое хорошо одетых 'юношей, и если им случалось встретить какого-нибудь убого одетого старика из горожан, один из них менялся с ним платьем - зрелище, казавшееся величественным. Те же юноши, обильно снабженные мелкими деньгами, встречая на площади бедняков из порядочных людей, становились с ними рядом и молча вкладывали им в руку несколько монет.
Об этом, повидимому, и вспоминает комический поэт Кратин [42] в следующих стихах "Архилохов":
И я, писец Метробий, возносил мольбы,
Чтоб мне с божественным, гостеприимнейшим
И лучшим из всех греков, живших до него.
Чтобы с Кимоном в довольстве, в сытой старости
Свой, век дожить; но он меня, несчастного,
Покинул - первым умер он.
Равным образом и леонтинец Горгий [43] говорит, что Кимон приобрел имущество, чтобы пользоваться им, пользовался же им, чтобы заслужить почет. А Критий [44], один из тридцати тираннов, выражает в элегии такое положение:
Как Скопады [45] хочу богатым быть, щедрым как Кимон,
И побеждать я хочу, как спартиат Аркесил [46].
Если спартанец Лих [47], как мы знаем, прославился у эллинов единственно тем, что угощал обедами иноземцев во время гимнопэдий, то безграничная щедрость Кимона превзошла гостеприимство и радушие даже древних афинян. Государство гордится ими по праву: они распространили среди эллинов пригодные для питания семена, а также научили людей отыскивать ключевую воду и добывать огонь для своих нужд. Кимон же, сделавший из своего дома общий для всех граждан пританей и в поместьях своих предоставивший чужеземцам брать для их собственных надобностей начатки поспевших плодов и все хорошее, что приносят с собою времена года, [48] - как бы снова ввел в жизнь ту сказочную общность владения, которая была во времена Кроноса. [49] Что же касается лиц, распространявших клевету, будто все это - не что иное, как заискивание перед народом и демагогия, то лучшей уликой против них служит образ мыслей Кимона, во всем остальном - аристократический и спартанский. [50] Ведь пошел же он рука об руку с Аристидом против Фемистокла, старавшегося больше, чем следует, возвысить демократию, а позже выступил противником Эфиальта из-за того, что последний в угоду народу старался уничтожить ареопаг [51]. Будучи свидетелем того, как все, за исключением Аристида и Эфиальта, жадно наживались за счет народных средств, сам он до конца дней своих остался неподкупным, незапятнанным взятками государственным деятелем, бескорыстным и искренним во всем, что он делал или говорил.
Вот, например, что о нем рассказывают. Некий варвар, по имени Ройсак, отпал от царя и прибыл с большой суммой денег в Афины. Терзаемый страхом перед сикофантами и решившись искать убежища у Кимона, Ройсак поставил в дверях его, выходивших на двор, две чаши, наполненные одна - серебряными дариками[52], другая - золотыми. Увидя их и улыбнувшись, Кимон спросил этого человека, кого он предполагает иметь в Кимоне, наемника или друга. Тот ответил, что друга. "В таком случае уходи, - сказал ему Кимон, - и возьми с собой эти деньги. Став твоим другом, я воспользуюсь ими, когда мне это понадобится".
11. С течением времени союзники, продолжая вносить деньги в союзную казну, стали воздерживаться, вопреки принятым обязательствам, не только от поставки кораблей и людей, но и от участия в походах. Теперь, после того как персы удалились и перестали их тревожить, они не видели никакой нужды в войне и желали жить мирно, занимаясь земледелием, почему они и кораблей не вооружали и людей не посылали; афинские же стратеги все, кроме Кимона, принуждали их к этому, непокорных привлекали к суду, подвергали карам и, в результате, сделали афинское господство ненавистным и тягостным. Но Кимон, став стратегом, пошел по пути, совершенно противоположному: силой никого из эллинов ни к чему не принуждал, от нежелающих же отбывать военную службу принимал деньги или порожние суда, предоставляя тем, кого прельщала спокойная жизнь, проводить время за хозяйственными делами и, безрассудно изнеживаясь, превращаться из людей воинственных в мирных земледельцев и торговцев. [53] Афинян же он сажал по очереди многочисленными отрядами на корабли, закалял их в походах и в скором времени сделал их, благодрая получаемым от союзников денежным средствам на содержание войска, господами самих плательщиков. Ибо, находясь постоянно в плавании, всегда с оружием в руках, афиняне получали в своих походах военное воспитание и подготовку вследствие нежелания союзников служить; поэтому те, приучившись бояться афинян и льстить им, незаметно превратились из союзников в данников и рабов.
12. Поистине, никто не смирил и не умерил гордыню самого великого даря в такой степени, как это сделал Кимон. Ибо он не оставил царя в покое и после того, как тот удалился из Эллады, но преследовал его чуть ли не по пятам и, не давая варварам времени ни передохнуть, ни расположиться лагерем, одни из их областей опустошал и покорял, другие склонял к отпадению и привлекал на сторону эллинов, так что вся Азия от Ионии до Памфилии была совершенно очищена от персидских войск.
Получив же известие, что царские военачальники расположились с большим войском и флотом близ Памфилии [54], и решив дать им острастку, которая показала бы им, что вся та часть моря, которая лежит по сю сторону от Хелидонских островов [55], для них закрыта и совершенно недоступна, Кимон спешно двинулся из Книда [56] и Триопия на двухстах триэрах, которые были превосходно построены уже Фемистоклом и отличались быстротой хода и поворотливостью. Теперь Кимон уширил их и соединил палубные их части мостиками, дабы они вступали с врагом в бой, усиленные большим числом гоплитов. Приплыв к городу фаселитов, которые, хоть и были родом греки, но не приняли флота и не пожелали отпасть от царя, Кимон предал страну их опустошению и городские стены приказал штурмовать. Но плывшие вместе с. Кимоном хиосцы, которые с давних пор были в дружбе с фаселитами, стали одновременно и умилостивлять его и оповещать фаселитов, пуская через стены стрелы с привязанными к ним записками. В конце концов они примирили стороны, причем фаселиты обязались уплатить 10 талантов, последовать за Кимоном и принять участие в походе против варваров.[57]
Эфор утверждает, что царским флотом предводительствовал Тифравст, а пехотой Ферендат; по свидетельству же Каллисфена, высшее начальствование над военными силами персов принадлежало Ариоманду, сыну Гобрия. Не желая сражаться с греками, Ариоманд, согласно Каллисфену, стал на якорь у реки Евримедонта и поджидал там прибытия восьмидесяти финикийских кораблей, плывших к нему от острова Кипра. Решив предупредить их прибытие, Кимон вышел в море, готовый, в случае если бы неприятель не принял сражения, принудить его к тому силой. Персы же, чтобы не быть вынужденными к бою, сначала вошли в реку, но лишь только афиняне двинулись за ними - выплыли им навстречу на 600 судах, как о том пишет Фанодем, по Эфору же - на 350. Но ими не было совершено, по крайней мере, на море, ничего достойного их сил: они тотчас же повернули к берегу, передние спрыгнули на землю и бросились бежать к выстроенной поблизости пехоте, а те, которые были настигнуты греками, погибли вместе с кораблями. Какое множество вооруженных судов было у варваров, явствует из того, что, хотя многие из них, естественно, ускользнули и многие были совершенно разбиты, афиняне все же взяли 200 кораблей.
13. Сухопутное войско персов спустилось к морю. [58] Форсировать высадку и бросить утомленных боем греков против свежих и во много раз превосходивших их численностью сил неприятеля показалось Кимону делом сложным. Но, видя, что люди бодры духом, преисполнены мужества и горят желанием схватиться с варварами, он высадил на берег своих гоплитов. Еще не остывшие после жаркой морской битвы, они с громкими криками беглым шагом устремились на врага. Персы выдержали удар и встретили их храбро. Началась жестокая битва; в ней пало из афинян немало доблестных, выдающихся своими достоинствами и славных мужей. Обратив варваров после продолжительного сражения в бегство, афиняне убивали бегущих, а затем стали брать их в плен, захватывая заодно и палатки, полные всякого рода добра.
Кимон же, одержав, подобно искусному борцу на играх, в один день две победы и затмив сухопутным боем славу Саламина, а морским - подвиг при Платеях, завершил их новым боем. Получив известие, что те 80 финикийских триэр, которые не поспели к сражению, пристали к Гидру, он поспешно вышел в море - в то самое время, как финикийские начальники, не имея до тех пор никаких достоверных сведений о главных силах, все еще не верили слухам и колебались. Теперь они испугались еще больше и потеряли все свои корабли, причем погибла и большая часть людей. Этот подвиг настолько укротил ум царя, что он согласился [59] заключить тот знаменитый мирный договор, по которому персы обязались раз навсегда отойти от Эллинского моря на расстояние дневного конского пробега и не плавать на длинных военных кораблях или судах с медными носами в водах между Кианейскими и Хелидонсмими [60] островами. Каллисфен, впрочем, говорит, [61] что варвар такого договора формально не заключал, но на деле выполнял эти условия из страха, внушенного ему тем же поражением и так далеко отступил от пределов Греции, 'что Перикл с пятьюдесятью кораблями и Эфиальт [62] всего лишь с тридцатью, даже миновав Хелидонские острова, не встретили за ними ни одного военного персидского судна. Однако ж в сборник постановлений народного собрания, составленный Кратером, [63] включена копия договора, как существовавшего в действительности. Говорят даже, что по случаю этого события афиняне воздвигли алтарь мира и оказывали особые почести Каллию, [64] участвовавшему в посольстве к царю.
После распродажи военной добычи народ не только обогатился средствами на текущие нужды, но и получил возможность, благодаря добыче того же похода, пристроить к акрополю южную стену. Говорят еще, что длинные стены, так называемые "Ноги", были закончены постройкой позднее, но что первый их фундамент, хотя работы пришлось вести в местах топких и болотистых, был прочно заложен Кимоном: трясины были завалены огромным количеством щебня и тяжелыми камнями; необходимые средства добывались и выдавались также им.
Он же первый украсил город сооружениями, предназначенными для культурных развлечений свободных граждан и столь полюбившимися впоследствии. Городскую площадь обсадил он платанами, Академию [65] же - местность безводную и запущенную - превратил в обильно орошаемую рощу с искусно распланированными в ней тенистыми аллеями и открытыми стадионами.
14. Некоторые из персов не хотели покидать Херсонеса [66] и призвали к себе на помощь фракийцев из внутренних областей, относясь с пренебрежением к Кимону, который отплыл из Афин с ничтожно малым числом триэр. Но Кимон, напав с четырьмя кораблями, захватил у них тринадцать судов. Изгнав же персов и победив фракийцев, он подчинил весь Херсонес власти афинского государства, а затем, сразившись на море с фасосцами, [67] отпавшими от афинян, захватил 33 корабля, осадил и взял их город, приобрел, сверх того, для афинян находившиеся на противоположном берегу золотые рудники и овладел всеми бывшими под управлением фасосцев землями. Отсюда он легко мог бы напасть на Македонию и отторгнуть значительную ее часть. Считали, что он этого не захотел, и обвинили его в том, что он вошел в соглашение с царем Александром [68] и принял от него подарки. Враги объединились, и Кимон был привлечен к суду. [69] Защищаясь перед судьями, Кимон говорил, что он связан узами гостеприимства и дружбы не с ионянами и не с фессалийцами, людьми богатыми, как это делали другие, чтобы за ними ухаживали и давали им взятки, а с лакедемонянами, любит и старается перенять их простоту, их умеренность в жизни, не ценит никакого богатства выше этих качеств и сам, обогащая государство за счет его врагов, гордится этим. Упоминая о процессе, Стесимброт [70] рассказывает, [71] что Эльпиника, решившись ходатайствовать за Кимона перед Периклом, как самым влиятельным из обвинителей, пришла к нему на дом, а тот, улыбнувшись, заметил ей: "Стара ты стала, Эльпиника, чтобы браться за такого рода дела"; однако же в суде Перикл был очень снисходителен к Кимону и выступил против него, да и то как бы по обязанности, только однажды.
15. Итак, на этот раз Кимон был оправдан. В остальные же годы своей политической деятельности он старался, пока находился в Афинах, подчинять своему влиянию и обуздывать народ, выступавший против знати и стремившийся присвоить себе всю власть и силу. [72] И лишь только он отбыл с флотом [73] в новый поход, народные массы, дав себе полную волю, нарушили весь порядок государственного управления и старинные постановления, которыми до того руководствовались, и, возглавляемые Эфиальтом, отняли у ареопага все, за малыми исключениями, судебные дела, сделали самих себя хозяевами судилищ и бросили город в руки крайней демократии; [74] в это время уже вошел в силу и Перикл, примкнувший к народной партии. Поэтому, когда Кимон вернулся и, вознегодовав на оскорбление, нанесенное достоинству ареопага, пытался снова передать ему судебные дела и восстановить то значение аристократии, какое она имела при Клисфене, - объединившиеся противники подняли шум и стали подстрекать народ, возобновляя все те же сплетни об отношениях Кимона к сестре [75] и обвиняя его в приверженности к Спарте. К этой же болтовне относится и следующий популярный выпад Евполида [76] против Кимона:
...плохим
Он не был, хоть и был беспечным пьяницей,
Хоть часто ездил даже в Спарту ночевать,
Оставив Эльпинику в одиночестве.
Если Кимон, будучи беспечным и пьяницей, взял столько городов и одержал столько побед, то не ясно ли, что, будь он воздержан и бдителен, ни до ни после него не нашлось бы ни одного грека, превзошедшего его подвигами?
16. Впрочем, Кимон и в самом деле был с юных лет лаконофилом. [77] Так, например, из двух своих сыновей-близнецов, рожденных от матери - клиторянки, одного он назвал Лакедемонянином, а другого - Элейцем, как о том пишет Стесимброт, и потому Перикл часто корил их происхождением с материнской стороны. Но периэгет Диодор утверждает, что как эти двое, так и третий сын Кимона Фессал, родились от Исодики, дочери Мегаклова сына Евриптолема. Зато и возвысился он через лакедемонян еще в ту пору, когда они вели борьбу с Фемистоклом и хотели, чтобы Кимон, несмотря на его юные годы, имел в Афинах большее значение и влияние. Да и афиняне в первое время смотрели на это с удовольствием, извлекая из благосклонности спартанцев к Кимону немалые выгоды. В годы развития их могущества, когда им так много приходилось заниматься делами военного союза, почет и уважение, оказываемые Кимону, их не раздражали, ибо все почти общеэллинские дела они доводили до благополучного конца благодаря посредничеству того же Кимона, умевшего мягко обходиться с союзниками и угодного лакедемонянам. Но сделавшись еще сильнее и видя горячую приверженность Кимона к спартанцам, они стали выражать недовольство. К тому же и сам он по всякому поводу возвеличивал Лакедемон перед афинянами, в особенности, когда ему приходилось упрекать их или побуждать к чему-нибудь. В этих случаях, пишет Стесимброт, он имел привычку говорить: "А вот спартанцы не таковы". Так навлекал на себя Кимон нерасположение, а пожалуй, и вражду своих сограждан. Но из всех клевет, на него возводившихся, несомненно сильнейшая была порождена следующими обстоятельствами.[78]
В четвертый год царствования в Спарте Архидама, [79] сына Зевксидама, произошло сильнейшее из всех сохранившихся в народной памяти землетрясений - такой силы, что земля лакедемонян во многих местах обрушилась в раскрывшиеся пропасти, а от сотрясшегося Тайгета [80] оторвались некоторые из его вершин. Весь город был обращен в развалины, за исключением пяти домов; остальные разрушило землетрясение. Рассказывают, что в то время, как несколько юношей и мальчиков занимались гимнастикой внутри стой, около них, за несколько мгновений до землетрясения, показался заяц, и что мальчики, как были натерты маслом, такими и бросились резвясь в догонку ему, а на оставшихся юношей обрушилось здание, и все они до единого погибли. Могилу их и поныне называют "Сейсматией".[81]
Архидам, сразу же поняв из тогдашнего положения дел, какая опасность угрожает государству, и видя, что граждане только тем и заняты, что стараются вынести из жилищ наиболее ценное свое имущество, велел подать трубой сигнал, как будто бы наступал неприятель, дабы они ни мало не медля собрались вокруг него с оружием в руках. Только это одно и спасло Спарту при тогдашних обстоятельствах: отовсюду с полей сбежались илоты с намерением захватить врасплох тех из спартанцев, которым удалось спастись; застав же их вооруженными и построенными в боевой порядок, они разбежались по городам, начали открытую войну и переманили на свою сторону немалое количество периэков. Одновременно с ними напали на спартанцев и мессенцы. И вот, нуждаясь в помощи, лакедемоняне шлют в Афины Периклида, того самого, который, как Аристофан представляет его в комедии, [82] был
бледный в пурпурном плаще,
И именем богов, прильнувши к алтарям,
Молил прислать подмогу.
В то время как Эфиальт старался этому воспрепятствовать и заклинал народ спартанцам не помогать, не давать подняться городу, во всем противодействующему Афинам, а оставить его поверженным с растоптанной в прах его гордыней, - Кимон, как говорит Критий, поступившись в пользу лакедемонян возможностью возвеличить свое отечество, убедил народ и выступил на помощь Спарте во главе большого отряда гоплитов. А Ион припоминает и слова, которыми Кимон больше всего подействовал на афинян: он предостерегал, как бы Эллада не стала хромой и афинское государство, не осталось в упряжке без своего соперника.[83]
17. В Коринфе, через который Кимон, оказав помощь лакедемонянам, повел свое войско домой, его встретил Лахарт упреками за то, что он ввел в город вооруженные силы, не испросив предварительно согласия граждан: всякий постучавшийся в чужую дверь, входит в дом не раньше, чем велит хозяин. "Однако же вы, Лахарт, - заметил ему Кимон, - не постучались, а ворвались, изрубив двери в щепки, к клеонянам [84] и мегарцам, с оружием в руках, считая, что более сильному все открыто". Так смело и кстати ответил он коринфянину и прошел с войском через город. Спартанцы же вторично [85] призвали афинян против находившихся в Итоме мессенцев и илотОв, но, когда те явились, убоялись их смелости и славы [86] и из всех союзников одних только их отослали обратно, как людей, склонных к переворотам. В гневе покинув Спарту, афиняне стали уже открыто выражать свое негодование против сторонников лакедемонян и, ухватившись за ничтожные предлоги, изгнали Кимона посредством остракизма на десять лет, [87] ибо таков был срок, в течение которого таким изгнанникам предписывалось жить вдали от родины. Но, когда лакедемоняне, возвращаясь из Дельфов, освобожденных ими от фокейцев, расположились лагерем у Танагры, [88] афиняне же выступили, чтобы дать им решительный бой, - Кимон появился в полном вооружении в своей филе Ойнеиде, [89] готовый сразиться вместе с согражданами против лакедемонян. Однако совет пятисот, узнав об этом и напуганный криками недругов Кимона, утверждавших, что последний хочет замутить войска и ввести лакедемонян в город, - запретил военачальникам принимать его. И Кимон удалился, моля анафлистийца [90] Евфиппа и других товарищей, над которыми в наибольшей мере тяготело обвинение в приверженности к Спарте, твердо стоять в бою против врагов и подвигами своими оправдаться перед гражданами в этом обвинении. А те, взяв его вооружение, положили его посреди ceoerb отряда, тесно сплотились друг с другом и пали в ожесточенном бою в числе ста человек, оставив в афинянах чувство глубокой скорби по ним и раскаяния в том, что несправедливо их обвиняли. После этого афиняне уже не долго сердились на Кимона, отчасти потому, вероятно, что хорошо помнили о всем том, что он для них сделал, отчасти же, соображаясь с обстоятельствами. Побежденные в большом сражении при Танагре и ожидая на лето похода против них пелопоннесцев, они вызвали из изгнания Кимона, [91] " тот возвратился по постановлению народного собрания, внесенному Периклом. Таковы были тогда политические разногласия и столь уравновешены были умы, готовые итти на уступки, когда дело шло о пользе государства; даже честолюбие - страсть, господствующая над всеми чувствами - и то отступало перед интересами отечества.
18. Итак, Кимон тотчас же по возвращении своем прекратил войну и примирил друг с другом государства. [92] Но когда наступило мирное время, ему стало ясно, что афиняне неспособны оставаться в покое, а хотят продвигаться и увеличивать свое могущество военными походами. Желая, чтобы они не причиняли большого беспокойства грекам или, разъезжая на своих многочисленных судах вокруг островов я Пелопоннеса, не давали поводов к междоусобным войнам и к жалобам союзников на афинское государство, - Кимон отплыл с 200 триэрами для вторичного похода против Египта и Кипра. [93] Ему хотелось, чтобы афиняне и закалялись в боях с варварами и извлекали бы из этого законную пользу, привозя, в Элладу богатство своих естественных врагов. И вот, когда все уже было подготовлено и войско стояло у кораблей, Кимон увидел сон. Ему представилось, что на него лает сердитая сука и вперемежку с лаем произносит такие слова:
Шествуй: и мне самой и щенкам моим будешь любезен.
Столь непонятное видение было истолковано другом Кимона, посидонийцем [94] Астифилом, обладавшим даром прорицателя, в таком смысле, что она предвещает ему смерть. Разъяснил он это так: собака, лающая на человека - враг ему, а врагу ничем нельзя больше удружить, как своей смертью. Смешение же звуков обозначает неприятеля - перса, ибо персидское войско представляет собою смесь греков и варваров. Затем, в то время как Кимон приносил после своего видения жертву Дионису, а жрец рассекал жертвенное животное, муравьи, собравшись во множестве и хватая сгустки крови, стали понемногу переносить их к Кимону и, долго никем не замеченные, облепили этими сгустками большой палец его ноги; и как-то случилось, 'что в то же время, когда Кимон заметил это, подошедший жрец показал ему печень, у которой не оказалось верхней ее части.[95]
Но так как от похода отказаться было нельзя, Кимон отплыл и, послав 60 судов в Египет, с остальными повернул в обратную сторону, разбил царский флот, состоявший из финикийских и киликийских кораблей, на Кипре же занялся привлечением на свою сторону городов. Одновременно он злоумышлял и против Египта, задумав не более и не менее, как полный разгром царского владычества. К этому он потому особенно стремился, что ему стало известно, сколь великой славой и влиянием пользуется у варваров Фемистокл, обязавшийся перед царем принять на себя в случае похода на греков, предводительствование его войсками. В действительности же Фемистокл, как говорят, не надеясь взять верх над счастьем и доблестью Кимона, оставил всякую мысль об успешных действиях против греков и добровольно принял смерть. А Кимон, замысливший обширные военные планы и державший свой флот в водах Кипра, отправил посланцев к оракулу Аммона с поручением испросить у бога некое тайное прорицание; ибо никто не знает, для чего именно они были посланы, и бог даже ничего не изрек им в ответ, а сразу же по прибытии их повелел им удалиться, так как сам Кимон находится уже при нем. Повинуясь повелению, посланцы сошли к морю и, прибыв в лагерь эллинов, находившийся тогда у границы Египта, узнали, что Кимон умер. Исчислив, сколько дней прошло после слов оракула, они поняли, что то был намек на кончину этого мужа, уже пребывавшего тогда у богов.
19. Скончался Кимон при осаде Кития, по свидетельству большинства авторов, от болезни, по мнению же некоторых из них - от раны, которую он получил в бою с варварами. Умирая, он приказал своим сподвижникам отплыть немедленно, скрывая его смерть, что и было исполнено [96]: ни враги, ни союзники ни о чем не догадались, афиняне же благополучно возвратились "под начальством Кимона, за 30 дней до того умершего", как выразился Фанодем.
После смерти Кимона уже ни один из греков, предводительствовавших войсками, не совершил ничего блестящего в борьбе с варварами. Они оказались во власти демагогов и разжигателей войны между греками, тогда как не было никого, кто содействовал бы их примирению; поэтому они бросились, очертя голову в войну, тем самым дав царю передышку в его делах и причинив несказанный ущерб могуществу греков. Лишь много времени спустя Агесилай и его военачальники вступили с войском в Азию, но и они недолго воевали с персидскими полководцами, начальствовавшими над приморской областью, не совершили ничего блестящего и великого и, вовлеченные в водоворот новых, возникших в Греции по другим причинам распрей и волнений, ушли, оставив на своих местах в союзных и дружественных городах персидских сборщиков податей, тогда как при Кимоне, когда он был стратегом, ни один персидский письмоносец не спускался на побережье, ни один конный не показывался ближе 400 стадий от моря.[97]
А что останки Кимона были действительно перевезены в Аттику, о том свидетельствуют те памятники, которые и поныне называются Кимоновыми. Однако и китайцы, как уверяет оратор Навсикрат, чтут некую Кимонову могилу в память того, что некогда в годину го лода и неурожая, бог повелел им не быть нерадивыми в отношении Кимона, а выказывать ему знаки благоговения как высшему существу и почитать его.
[1] Первые 3 главы кроме нескольких строк в конце 3–й, посвященных сравнительной характеристике Лукулла и Кимона, к биографии последнего отношения не имеют.
[2] См. Геродот, VI, 39: «Мильтиад женился на Гегесипиле, дочери фракийского царя Олора».
[3] См. биогр. Фукидида, приложенную к русскому переводу его истории.
[4] Дем Галимунт расположен к югу от Афин, недалеко от города. Лакиады — дем филы Энеиды (см. гл. 17).
[5] См. Геродот, VI, 136: «Мильтиад умер от воспаления и гангрены в бедре, а 50 талантов заплатил сын его Кимон». Эта же история в новеллистически разукрашенном виде приводится у Диодора и у Непота — см. ниже, прим. 12; Демосфен, 26, 6.
[6] Однако ему было вряд ли меньше 20 лет. См. ниже прим. 70.
[7] О Кимоне Старшем см. у Геродота, VI, 103.
[8] Глупец, простофиля.
[9] Стесимброт — см. «Фемистокл», прим. 10.
[10] Как показал Виламовитц («Hermes», XLI, 339, 23), это обвинение, повторяющееся ниже (гл. 15), — неверно; ср. прим. 69».
[11] Полигнот — знаменитый афинский живописец живший в середине V в. Кроме портретов написал несколько прославивших его больших картин.
[12] «Стоа пойкиле», т. е. «пестрая колоннада» в Афинах. Эти колоннады строились как вокруг зданий, так и, отдельно. К числу последних относится Стоа пойкиле. Они имели с одной стороны колоннаду, а с другой стену, иногда украшенную живописью.
[13] Лаодика·-дочь троянского царя Приама («Илиада», III, 122 и сл.).
[14] Т. е. афинскую городскую площадь.
[15] Ср. Диодор, X, 30–31 (т. е. краткое изложение содержания труда Диодора у византийского ученого Цеца): «Сын Мильтиада, Кимон, когда отец его умер в государственной тюрьме, не мог уплатить наложенный на отца штраф. Чтобы получить тело отца и похоронить его, ему пришлось самому сесть в тюрьму и унаследовать долг отца. От Исодики у него родился сын Каллий. Кимон имел женой свою собственную сестру Эльпинику, как впоследствии Птолемей — Веренику, как до него Зевс–Геру, и как теперь поступает весь персидский народ. Каллий уплачивает 50 талантов штрафа для того, чтобы его отец Кимон не пострадал из–за бесстыдного брака с собственной сестрой» (в этой дикой путанице несомненно виноват не Диодор, а византийский ученый Цец, сохранивший в пересказе это свидетельство Диодора). Рассказ Непота («Кимон», I) дает ту же новеллистическую версию в менее искаженном виде: «Юность Кимона была очень тяжелой. Его отец не мог внести штрафа, наложенного на него народом. Когда он умер в государственной тюрьме, в ту же тюрьму был посажен Кимон. По афинским законам он не мог быть выпущен, прежде чем не заплатит штрафа, к которому был присужден его отец. Он был женат на своей единокровной сестре по имени Эльпиника. Он вступил в этот брак, скорее подчиняясь обычаю, чем из любви, ибо у афинян разрешается брать в жены сестру, если она происходит от того же отца, но от другой матери. Однако некто Каллий, человек не столько знатный, сколько богатый, сильно разбогатевший на рудниках, очень хотел жениться на Эльпинике. Он вступил в переговоры с Кимоном, чтобы тот дал ее ему в жены и обещал в таком случае заплатить штраф за Кимона. Кимон отверг такое соглашение, но Эльпиника сказала, что она не допустит, чтобы потомок Мильтиада погиб в государственной тюрьме, когда от нее зависит, чтобы этого не было. Она сказала, что выйдет замуж за Каллия, если последний сделает то, что обещал. Таким образом Кимон был освобожден из тюрьмы».
[16] Каллий, сын Гиппоника, и его потомки были богатейшими гражданами Афин. См. «Аристид», прим. 23.
[17] -Как остроумно замечает Виламовитц, Кимон, который, как мы увидим ниже (гл. 10), подражал Писистрату и его современникам в широком гостеприимстве, подобно Писистрату же окружал себя поэтами и музыкантами, слагавшими стихи в его честь и восхвалявшими его. Одним из таких «придворных» певцов Кимона и был Меланфий, о котором здесь упоминается уже в третий раз, равно как и названный выше Архелай (см. также прим. 18) и, может быть, Ион из Хиоса (см. прим. 20).
[18] Мегакл — представитель знатного рода Алкмеонидов, к которому принадлежали Клисфен и по материнской линии Перикл.
[19] Панэтий — один из руководителей стоической школы во II в. до н. э. Он широко популяризировал стоическое учение и оказал, между прочим, большое влияние на Цицерона.
[20] Физик Архелай был учеником Анаксагора и учителем Сократа. Здесь, конечно, речь идет не о нем, а о «придворном» певце Кимона, упоминавшемся в начале этой главы.
[21] Керамик — часть города Афин, расположенная к северо–западу от акрополя.
[22] Ион Хиосский — поэт, автор трагедий. Написал также историю основания Хиоса. От его произведений остались лишь жалкие цитаты у поздних писателей. Повидимому, также принадлежал к числу «придворных» поэтов Кимона. Ср. ниже, глава 9.
[23] Сам же Плутарх дает более правильное объяснение выдвижения Кимона Он был ставленником лаконофильской партии, и его избранию всячески содействовала Спарта. См. «Фемистокл», 20 «Фемистокл крайне досадил лакедемонянам. Поэтому они стали содействовать выдвижению на должности Кимона, создавая в его лице соперника Фемистоклу в управлении государственными делами». Характерно, что первое появление на политической сцене Кимона тесно связано со Спартой По предложению Аристида его посылают одним из послов в Спарту («Аристид», 10).
[24] О том, что Кимон, бывший тогда еще молодым человеком, был обязан своей карьерой Аристиду, Плутарх сообщает еще в сочинении «Нужно ли старику заниматься государственными делами», 23, 195 с.
[25] В биографии Аристида (гл. 23) говорится только о том, что Кимон сопровождал Аристида, что Аристид уговорил Кимона быть сговорчивым и доступным и что если Аристид отличался справедливостью, то Кимон благовоспитанностью. Здесь Кимону приписываются все те качества, которые в других местах приписаны Аристиду. Мы уже видели этот стиль письма Плутарха. Он пытался сделать героя своей биографии участником всех тех предприятий, в которых он мог бы участвовать. Поэтому, как правильно замечает Кирхнер, самый факт участия Кимона в этом походе нельзя считать доказанным. Во всех прочих источниках (Диодор, XI, 44; Юстин II, 15) Кимон вовсе не упоминается. Из того факта, что Кимон впоследствии совершил жестокие карательные экспедиции на Наксос и Фасос, можно заключить, что его методы руководства союзниками были иными, чем у Аристида.
[26] Ср. Фукидид, I, 95: «Павсаний вызывал раздражение всех эллинов, в особенности ионян и всех тех, которые незадолго перед тем освободились от персидского царя. Союзники стали обращаться к афинянам с просьбою принять гегемонию над ними. .. и не дозволять Павсанию насильничать. Афиняне приняли их предложение и твердо решили не допускать произвола со стороны Павсания». Это все, что вероятно было известно о насилиях Павсания; рассказ об обесчещенной девушке — типичная патетическая новелла с бродячим сюжетом (ср., напр., рассказ о Тарквинии и Лукреции, и т. д.). Ни в каких других источниках этой истории нет. О сношениях Павсания с персами, его отозвании в Спарту и смерти см. биогр. Фемистокла, гл. 23 с прим. 133.
[27] Некромантейон — прорицалище, где жрецы вызывали тени умерших для получения от них предсказаний.
В действительности, будучи принужденным уйти из Византия, Павсаний укрылся не в Гераклее, а в Колонах, в Троянской области. Удивительно, что об одном из величайших подвигов Кимона, о взятии Византия и лежавшего на противоположном берегу Геллеспонта Сеста (в 476 г.) Плутарх упоминает лишь мимоходом, здесь и ниже в гл. 9. Ср. Фукидид, I, 131, 1: «Афиняне силой заставили Павсания покинуть Византий». Византии и Сеет запирали вход в Черное море, бывшее в то время главным источником ввозного хлеба, получавшегося из нынешней южной Украины. Естественно, что афиняне не могли оставить этого ключа к хлебу в руках тиранна Павсания и его тайных союзников–персов. По Юстину (IX, 1), Павсаний держал Визйнтий в своих руках семь лет, но это, несомненно, путаница. Это место в рукописи Юстина вообще испорчено. См. Виламовитц, ук. соч., I, 145, с прим. 40.
[28] В том же 476 г., фракийское побережье еще почти все было в руках персов (см. гл. 14 и Геродот, VII, 106).
[29] Геродот, VII, 107: «Бога, наместник Эйона, был достоин большой похвалы. Когда он был осажден афинянами с сыном Мильтада Кимоном во главе, хотя ему можно было, заключив договор с неприятелем, выйти из города и возвратиться в Азию, он не захотел этого, так как царю могло показаться, что он спас жизнь из трусости. Поэтому он держался до последней крайности. Наконец, когда съестных припасов в крепости больше не было, он велел соорудить большой костер, умертвил детей, жену, наложниц, слуг и бросил их в огонь. Потом все золото и серебро, что было в городе, сбросил с крепости в реку Стримон и, наконец, сам кинулся в огонь». Фукидид, I, 98: «Афиняне под начальством сына Мильтиада Кимона после осады взяли занятый персами Эйон, что на Стримоне, а жителей его обратили в рабство». См. также Диодор, XI, 62; Полиэн, VII, 24; Непот, «Кимон», 2, 2; Демосфен, 13, 23; 23, 199. Взятие Эйона, как и завоевание Скироса, произошло при архонте Федоне в Афинах, т. е. в 475 г., как свидетельствует схолия к Эсхину 2, 31. См. Виламовитц, ук. кн., I, 146 с прим. 41; II, 299.
[30] Гермы — изображения бога Гермеса в виде четырехгранных столбов с головой. Они ставились на улицах, площадях, дорогах и часто украшались надписями.
[31] См. «Илиада», II, 552, 554.
[32] Когда Павсаний после платейской победы поставил в честь победы треножник и на нем написал свое имя, это страшно возмутило греков; его имя было стерто и заменено названием государств, воевавших с Персией. («Палатинская антология», VI, 197, Фук. I, 132, Плутарх, «О злокозненности Геродота», 42, [Демосфен], 59, 97). Еврипид в своей трагедии «Андромаха» (стих. 693--698) возмущается укоренившимся в его время обычаем называть победителем в битве не победивший народ, а его полководца:
Как ложен суд толпы! _Когда трофей
У эллинов победный ставит войско
Между врагов лежащих, то не те
Прославлены, которые трудились,
А вождь один хвалу себе берет.
И пусть одно из мириады копий
Он потрясал и делал то, что все.
Но на устах его лишь имя..
Еще позже Демосфен в речи «Против Аристократа», 196–198, противоставляет· свое время древнему времени в следующих словах: «О, афиняне, стоит труда подумать о том, как люди прежних времен награждали почестями и дарами своих истинных благодетелей... Фемистокла, командовавшего в Саламинском морском бою, Мильтиада, бывшего вождем при Марафоне, и многих других, совершивших дела не такие, как нынешние стратеги, они не наградили ни медными статуями, ни другими знаками чрезмерного почитания. Значит ли это, что они были неблагодарны к своим благодетелям? Нет, афиняне, они умели чтить людей так, как это было достойно и их самих и награждаемых: будучи сами выдающимися людьми, они таких же выбирали своими вождями! Для умных, любящих истину людей быть избранными на первое место доблестными людьми — бо́льшая честь, чем медная статуя. Но афиняне не лишали тогда себя чести за совершенные ими подвиги и не было никого, кто сказал бы, что в Саламинском морском бою победил Фемистокл, но говорили, что победили афиняне, и в Марафонском бою не говорили, что победил Мильтиад, но наше государство. Теперь же, афиняне, многие так выражаются».
[33] Название «Амфиполь» колония близ Эймона получила в 437 г.
[34] Скирос — остров в Эгейском море, на пути из Афин к Геллеспонту.
[35] См. Фукидид, I, 98, 2 (в 475 г.): «Затем [после взятия Эйона] они обратили в рабство жителей Скироса, острова на Эгейском море, заселенного долопами, й заселили его сами».
Диодор, XI, 60, 2: «Он взял приступом Скирос, населенный пеласгами и долопами, и, назначив организатора колонии (ктиста) из числа афинян, разделил остров на участки афинским поселенцам (кйерухам)». (Так же Непот, «Кимон», 2, 5.)
[36] Конечно, дело обстояло не так, что Кимон «услышал» о том, что Фесей был убит на Скиросе, как раз когда он завоевывал этот остров: наоборот, эта легенда была пущена в оборот, когда понадобилось обосновать исторические права афинян на Скирос. Характерно, что легенда связывает Фесея и его сыновей с Делосом, Наксосом, фракийским побережьем и Геллеспонтом (Пифополь): все это — места, которые входили в планы международной политики Писистрага. Очень может быть, что и легенда о вероломной смерти Фесея на Скиросе возникла в эпоху Писистратидов. См. Плутарх, «Фесей», 36: «После персидских войн при архонте Федоне (475 г.), когда афиняне пришли к оракулу, пифия изрекла им, чтобы они возвратили Афинам останки Фесея, устроили погребальную процессию с надлежащими почестями и похоронили их. Но трудно было завладеть ими и даже опознать гроб вследствие дикости и суровости живших здесь долопов. Однако же Кимон взял остров... и, ревностно стараясь отыскать могилу, [увидел], как говорят, что, по божьей воле, орел разрывает клювом какое–то возвышение вроде холма и раздирает его когтями. Кимон понял смысл этого и раскопал этот холм. Найдено было захороненное огромнее тело, а рядом с ним медное копье и меч. Когд Кимон перевез эти останки на триэре, афиняне обрадовались и встретили их блестящими процессиями и жертвами, как если бы сам Фесей возвращался в город...»
[37] Этот перевод предложен Виламовитцем («Aristoteles und Athen», I, 146, 41).
[38] Апсефион — архонт 469 г.
[39] Об этом выше, прим. 25.
[40] Это место представляет собой точный пересказ Феопомпа (из X книги «Истории Филиппа»), Два других пересказа, почти дословно совпадающие с нашим, сохранились у Непота («Кимон», 4) и Афинея (XII, 533 а–с; у Непота и Афинея говорится еще о пособии на похороны; Афиней прямо называет свой источник).
[41] Аристотель, «Афинская полития», 27, 3: «Кимон, будучи человеком тираннического склада, прежде всего с блеском справлял общественные литургии. Кроме того, он кормил многих из своих демотов. Каждый желающий из Лакиадов мог ежедневно придти к нему и получить скромную пищу. Кроме того, все его земельные участки не были огорожены для того, чтобы каждый желающий мог срывать плоды». Конечно, прав Плутарх; это не просто демагогия: здесь мы имеем остатки старого родового строя, когда богатый представитель знатного рода, возглавлявший также ряд примыкавших к нему худых родов («клиентов»), позже — демотов, считал себя обязанным устраивать для них пышные празднества, кормить их и всячески помогать им для того, чтобы они «могли заниматься только общественными делами», т. е. голосовали за своего «патрона», вождя знатного рода. Естественно, что в тех случаях, когда требовалась более серьезная помощь, родовой «магнат» ссужал деньги уже под проценты и тем создавал отношения зависимости. Неудивительно, что вожди возникающей рабовладельческой демократии стремились заменить эту частную денежную помощь сородичей правильно организованной государственной помощью, а позже и государственным обложением тех же богачей — «литургиями» в новом смысле слова. См. Афиней,, XII, 533а: «Писистрат был очень умеренным в удовольствиях. Как рассказывает Феопомп в 21–ой книге, сторожей ни на участках, ни в садах он не ставил, но позволял всякому желающему заходить, есть фрукты и овощи и уносить с собой все, в чем тот нуждался». Во время Писистрата такое угощение народа было обязательно для всякого знатного вождя народа; Писистрату приходилось ограничивать свои потребности, чтобы выполнять это; с другой стороны, он первый свел систему государственной помощи и государственных обложений. Во время Кимона, с полным распадением родового строя, это уже начало становиться отчасти демагогией. См. ниже, «Перикл», 10: «Побежденный этой демагогией Перикл и прибег к раздаче государственных средств... Так как для такого кормления народа у Перикла не хватило средств... он, будучи побежден в личной благотворительности — в раздаче своего имущества массе, установил плату за участие в дикастериях».
[42] Кратин — быть может, самый талантливый из афинских комических поэтов, на старости соперник молодого Аристофана. От его комедий сохранились лишь заглавия и отрывки. «Архилохи» одно из его ранних произведений (см. «Перикл», гл. 3).
[43] Горгий–софист и оратор из Леонтин в Сицилии, живший во второй половине V в.
[44] Критий — ученик Сократа, Антифонта и Горгия. Вождь реакционной олигархической группы, поклонник Спарты. Автор трагедий и элегий, от которых сохранились лишь отрывки. Его трагедия «Сисиф» содержит наиболее замечательное атеистическое высказывание в классической древности. В тяжелые для аристократии минуты умел прикинуться демократом. Выдвигается в Афинах особенно во время олигархического переворота 404 г., после взятия Афин спартанцами.
[45] Скопады — потомки Скопаса, мифического фессалийского законодателя. Род Скопадов был соперником рода Алевадов. ,
[46] В рукописях читается бессмысленное: «Агесил»; поправка Вестермана. Аркесил был знаменитым победителем в состязаниях на колесницах в Олимпии. Фукидид, V, 50, 4; 76, 3, Павсаний, VI, 2, I и сл.
[47] См. Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», I, 2, 5; Фукидид, V, 22, 76, VIII, 39.
[48] См. выше, пр. 36.
[49] См. выше, «Аристид», прим. 89. «Пританей» — см. «Аристид», прим. 104.
[50] Плутарх хочет сказать, что всякий сторонник аристократического строя заинтересован в том, чтобы держать народ в узде: угождение народу подрывает сук, на котором он сидит. Это не мешало, однако, аристократам прибегать к демагогии, когда они чувствовали, что власть безвозвратно ускользает от них. Вдобавок, как мы видели, раздачи Кимона покоились на старинном аристократическом обычае, восходящем к родовому строю VII–VI вв. В крайней реакционности взглядов Кимона, предпочитавшего «пользу для лакедемонян усилению мощи своего государства» (ниже, гл. 16), вряд ли можно сомневаться.
[51] См. Аристотель, «Афинская полития», гл. 25 и 35; Виламовитц «Aristoteles und Athen», II, 186; Эд. Мейер, «Gesch. d. Alt.», III, § 316.
[52] Дарик — персидская монета, имевшая хождение повсюду в Греции, так как здесь золотую монету начали чеканить поздно. Золотой дарик — около 10 золотых рублей.
[53] To, что, как мы видели, напр., из Фукидида, было вполне закономерным постепенным процессом, источник Плутарха превращает в остроумную хитрость Кимона. В действительности, подавляющее большинство членов Делосского союза (более ста, по вычислению Эд. Мейера «Gesch. d. Alt.». III, § 275) уже с самого момента их вхождения в союз платило форос, а не выставляло кораблей и воинов; уже в раннюю эпоху форос примерно равнялся той сумме, которую взыскивали персы (см. «Аристид», прим. 87) — 460 талантов. Изменение коснулось только небольшого числа городов.
[54] Памфилия - область на южном побережье Малой Азии.
[55] Острова у побережья Памфилии.
[56] Книд находился в Карии (ю.-з. угол М. Азии) у Триопийского мыса. Ср. Диодор, XI, 60, 3: "После этого, решив приступить к еще более славным делам, он отплыл в Пирей и, взяв ббльшее число триэр и приготовив все прочее соответствующее снаряжение, выплыл с двумястами триэрами; затем, затребовав у ионийцев и всех прочих, всего имел 300 триэр. Со всем этим флотом он поплыл в Карию. Все те приморские города, которые были основаны выходцами из Эллады, он убедил немедленно отложиться от персов; те же, в которых говорили на двух языках и в которых находились персидские гарнизоны, он осадил, подведя к ним значительные силы. Подчинив себе карийские города, он равным образом присоединил путем убеждения и ликийские города. От вновь присоединяющихся союзников он взял корабли и еще более увеличил свой флот".
[57] Фаселид (жители - фаселиты) - значительный портовый город на восточном берегу Ликии (близ Памфилии, см. прим. 48). Знаменитый эпиграфист Вильгельм относит к этому времени надпись, содержащую договор афинян с фаселитами о порядке разбора частных дел (Inscr. Graecae, I216 = M. N. Tod, νκ. кн., № 32).
[58] В этом случае в основу исторического исследования приходится положить рассказ Плутарха, восходящий лишь в незначительной степени к Эфору, а главным образом, к Каллисфену. Каллисфен из Олинфа, племянник Аристотеля, жил з конце IV в.; участвовал в походе Александра Великого. Написал, кроме "Истории Александра", еще "Греческую историю", послужившую источником для Плутарха.
Древнейшим свидетельством о битве при Евримедонте является эпиграмма Симонида (отр. 105):
Эти сгубили блестящую юность близ Евримедонга
В битве с мидийцем-врагом, лучшим метателем стрел.
Тяжким копьем, и на суше и с борта судов быстроходных,
Память за доблесть свою, павши, навек обрели.
Здесь очень мало исторического материала, но и наиболее близкий к событиям историк Фукидид дает (I, 100, I) лишь голый перечень фактов: "После этого при реке Евримедонте произошло сражение морское и сухопутное между афинянами, вместе с союзниками, и персами, и в один и тот же день афиняне, под командою сына Мильтиада Кимона, одержали победу в обоих сражениях, взяли финикийские триэры и уничтожили в общем до двухсот кораблей". Совпадение ссылок на Эфора, содержащихся в нашем месте Плутарха, с рассказом Диодора (XI, 60-61) заставляет полагать, что Диодор в этом случае только пересказывает Эфора (Тифравст, 60, 5; Ферендат, 61, 3; 350 персидских кораблей округление эфоровой цифры 340,·-60, 6). Далее, любопытно сопоставить следующие два места: по Плутарху (вернее по Каллисфену), персы не совершили, но крайней мере на море, ничего достойного их сил - они тотчас же повернули к берегу и т. д. По Диодору (XI, 60, 6) - наоборот: "Произошел жаркий бой, и оба флота блестяще сражались, но, наконец, победили афиняне". Это - любимый прием Эфора: он всюду, кстати и некстати, старается преувеличить храбрость и энергию противников Афин, чтобы тем более прославить победу афинян. Как раз таким же образом он расписывает храброе сопротивление спартанцев, осажденных в 479 г. в крепости Фив -Кадмее (XV, 25, 3; 26, 3-4; 27, 1-4), тогда как в действительности, как мы узнаем из Ксенофонта ("Греческая история" V, 4, 12), спартанцы даже не пробовали сопротивляться (так же Плутарх, "Пелопид"), Очевидно, и здесь Диодор лишь повторяет Эфора. Из сообщений, содержащихся у Диодора, отметим лишь следующее: 1) замечание: "Пешее войско персы сформировали сами, а флот они собрали из Финикии, Кипра и Киликии", 2) описание развязки морской битвы: "Много вражеских судов афиняне уничтожили; более ста взяли вместе с экипажем. Остальные же бежали на Кипр; бывшие на них люди сошли на землю, а суда без людей попали в руки врагов". Все сообщение Эфора - в основном пересказ эпиграммы, сохранившейся у Дисдора, 62,3; однако эта эпиграмма относится не к событиям 467/6 г., а к последнему походу КИмона на Кипр в 449 г.; в этом причина ошибки как Эфора, так и Ликурга ("Речь против Леократа", 72). Рассказ Эфора (Диодор, XI, 61) представляет собой разукрашенную новеллу с переодеванием (она повторена и у Полиэна I, 34, 1) и вряд ли представляет какой-нибудь исторический интерес: овладев кораблями и экипажем персов, афиняне надевают тиары и прочую одежду персов; персы на суше принимают их за своих. В это время наступает ночь; афиняне начинают избивать персов и грабить их лагерь. Не ожидая нападения с моря, персы думают, что это напали горные разбойники-писидийцы и бегут к кораблям, которые они считают своими, чтобы спастись на них, но их избивают.
Битву эту историки датируют по-разному, относя ее к 468-465 гг.; наиболее вероятная дата-466 год. См. Эд. Мейер, "Gesch. 4. Alt.", § 290-291; на стр. 529- 631 он перечисляет результаты этой победы, основываясь как на литературных свидетельствах, так и на списках отчислений с фороса различных городов союза в казну богини Афины: в это время из городов М. Азии в союз входят Фаселид, приморские карийские города, Колофон, и др. Однако успех не был так велик, как мы читаем у Плутарха: Памфилия осталась под царской властью. Эд. Мейер склонен без всяких оснований все города, входившие в Афинский союз с 454 г. и не входившие при образовании союза, считать присоединившимися к союзу в результате битвы при Евримендонте. В действительности, это неверно. Фемистокл получил от персов Лампсак и Миунт только после воцарения Артаксеркса, следовательно после 464 г. Как мы можем заключить из Эсхила, Троада и Сигей освободились от персидской власти только около 458 г. (см. мою статью "Политическая тенденция "Евменид" Эсхила" в "Ученых записках Ленингр. ун-та"). Далее в надписи Inscr. Gr. I2 10 теперь справедливо видят урегулирование отношений между Афинами и Эрифрами непосредственно после отпадения Эрифр от персов (см. Н. Schaet'er, Die attische Symmachie im 2. Jahrh. ihres Bestehens", Hermes 71, 1936, стр. 129 и след.; Highby, "The Erythrae Decree", Klio, Beih. 36. 1936). Это событие может относиться к 466 г., но может относиться и к более позднему времени вплоть до 451 г.
[59] Этот мир (если он действительно был письменно оформлен), так называемый Каллиев мир, имел место после саламинской победы Кимона в 449 г.; Плутарх напрасно говорит о нем здесь (см. введение, стр 35).
[60] Кианейские острова находятся у входа из Черного моря в Геллеспонт; Хелидонские острова у Памфилии.
[61] См. ниже, прим. 88, где речь идет о Каллиевом мире.
[62] См. ниже прим. 67.
[63] См. "Аристид".
[64] См. выше, гл. 26, прим. 13.
[65] Академия-участок земли на с.-з. от Афин, посвященный мифическому герою Академу. Впоследствии здесь был учрежден гимнасий. Здесь же преподавал философ Платон, а после него его ученики.
[66] Об этом херсонесском походе, кроме Плутарха, никто не говорит; тем не менее его рассказ, очевидно, основан на хорошем источнике.
[67] Фасос лежал недалеко от фракийского побережья. См. Фукидид, I, 101- 102: "Позже [в 465 г.] отложились от афинян жители Фасоса, поссорившись с ними из-за мест торговли и приисков, которыми они владели на противолежащем берегу Фракии. Афиняне отправились против Фасоса на кораблях, одержали победу в морском сражении и высадились на берег... Разбитые в битве и осажденные фасосцы взывали о помощи к лакедемонянам, прося их вторгнуться в Аттику. Тайно от афинян лакедемоняне обещали помочь фасосцам и уже собирались в поход, но помешало землетрясение (см. ниже, гл. 16) ... Фасосцы на третьем году осады сдались афинянам на капитуляцию, срыли укрепления, выдали флот, обязались немедленно внести ту сумму, какою они были обложены, в будущем платить форос и отказались от владений на материке и приисков" (463 г.). Так же Диодор, XI, 70, 1; Непот "Кимон", 2, 5.
[68] Александр I - сын Аминты; во время нашествия Ксеркса, хотя и вынужден был дать персам вспомогательное войско, но тайно помогал грекам.
[69] Ср. Аристотель "Афинская полития", 27, 1: "Перикл выступил с обвинениями по поводу отчета, представленного стратегом Кимоном, будучи еще молодым человеком".
[70] См. выше, "Фемистокл", прим. 10.
[71] Этот же - чисто анекдотического характера - эпизод Плутарх сообщает в биографии Перикла, 10.
[72] См. ниже, прим. 69 (гл. 16).
[73] Поход в Пелопоннес на помощь Спарте в ее борьбе с восставшими илотами происходил по суше, а не по морю, здесь же говорится о морском походе. Повидимому, здесь речь идет о морском походе на Кипр и в Египет, который, таким образом, был затеян не Периклом, а уже Кимоном. Это вполне соответствует общей политике Кимона, стремившегося к дружбе со Спартой и к борьбе с Персией. Фукидид не дает никаких дат для событий этой эпохи, но расположение материала у него не противоречит этой датировке: если правильна дата Диодора (XI, 71-72), относящего этот поход к 463/2 г., то она также требует отнесения египетской экспедиции ко времени господства Кимона.
[74] Аристотель "Афинская полития, 25: "Когда сила народа стала возрастать, вождем его сделался Эфиальт, сын Софонида, пользовавшийся репутацией человека неподкупного и справедливого в государственных делах; он-то и стал нападать на этот совет. Прежде всего он добился устранения многих из ареопагитов, привлекая их к ответственности за действия при отправлении ими обязанностей. Затем, при архонте Кононе (462/1 г.) он отнял у этого совета все дополнительно приобретенные им права, в силу которых в его руках сосредоточивалась охрана государственного порядка, и передал их частью совету пятисот, частью народу и судам". Здесь Аристотель, как можно думать, рисует лишь окончательный результат реформы Эфиальта, так как передача контрольных функций ареопага совету пятисот, народному собранию и суду имела место, как можно заключить из "Евменид" Эсхила, лишь после 458 г. В коротком промежутке 461-458 г. эти функции были переданы особой коллегии номофилаков, см. Lexicon Cantabriense, s. v. Nomophylakes: "Номофилаки... как говорит Филохор в VII книге, ...заставляли должностных лиц руководиться законами; в народном собрании и совете... они препятствовали принимать законы, вредные для народа. Их было семь; они были, как утверждает Филохор, учреждены тогда, когда Эфиальт оставил совету на Ареопаге только суд по делам об убийстве".
[75] Кимон, очевидно, женился на Исодике в молодости, ранее 480 г., потому что, как видно из надписи (Inscr. Gr., I 2, 400), сын его Лакедемоний уже в 446 г. был гиппархом (начальником конницы). Брак с Эльпиникой, если и имел место, мог быть лишь кратковременным и относится еще к юности Кимона. Об издевательстве Перикла над сыновьями Кимона, см. "Перикл", гл. 29.
[76] Евполид - известный в свое время комический поэт, соперник Аристофана.
[77] Ср. характеристику политической деятельности Кимона в начале главы 16; "Фемистокл", гл. 20 (спартанцы помогали Кимону выдвинуться на общественном поприще); "Перикл", 29 ("Дом Кимона отличался особым расположением и дружбей к лакедемонянам"), Кимон был проксеном (см. "Фемистокл", прим. 135) лакедемонян, Феопомп, fr. 88, изд. Grenfell-Hunt. Ср. также Андокид, 3. 3; Эсхин, 2, 172.
[78] Древнейшее сообщение об этом - стихи 1144 и сл. "Лисистрагы" Аристофана (с явным извращением результата похода):
Теперь я обращусь, спартанцы, с речью к вам.
Вы знаете: сюда спартанец Периклид
Пришел когда-то бледный в траурном плаще
И именем богов, прильнувши к алтарям,
Молил прислать солдат. В тот год как раз на вас
Обрушилося два удара - божий гнев -
Землетрясение; а тотчас вслед за ним
Мессена много вам доставила хлопот.
Четыре тысячи гоплитов взяв с собой,
Пошел наш Кимон к вам - и спас Лакедемон".
Более подробно и без извращения фактов говорит об этом Фукидид, I, 101, 2-102, 4: "В это время у лакедемонян илоты, а из периэков фуриаты и эфейцы восстали и удалились на Ифому... Так как война лакедемонян против ифомцев затянулась, то они призвали на помощь, кроме других союзников, и афинян. Афиняне явились со значительным отрядом под начальством стратега Кимона. Лакедемоняне пригласили афинян, главным образом, потому, что считали их искусными в осаде укреплений... После того как укрепление не могло быть взято силою, лакедемоняне, опасаясь отваги афинян и страсти их к переворотам, считая их к тому же чуждыми себе по происхождению, встревожились, как бы они, по внушению ифомцев, во время своего пребывания в Пелопоннесе не произвели какого-нибудь переворота. Поэтому из всех союзников лакедемоняне отпустили одних только афинян, причем подозрений своих они не обнаружили, а просто объявили, что больше в них не нуждаются. Афиняне, однако, поняли, что их удаляют не на основании этого благовидного предлога, а в силу того, что возникло какое-то подозрение, оскорбились этим и, сочтя недостойным терпеть эти обиды от лакедемонян, тотчас по возвращении домой разорвали заключенный с лакедемонянами против персов союз и вступили в союз с врагами спартанцев, аргивянами". Диодор XI, 64, 2: "Сперва они на много превосходили противников, но затем они стали подозревать, что афиняне собираются перейти на сторону мессенян. Поэтому они отпустили их вспомогательный отряд, говоря, будто опасность такова, что они обойдутся и остальными союзниками. Афиняне приняли это за бесчестье и удалились: но затем, относясь враждебно к лакедемонянам, все более разжигали в себе вражду к ним".
[79] Архидам II царствовал в Спарте с 468 по 426 г. По его имени названа первая часть Пелопоннесской войны (431-421 гг.).
[80] Тайгет - самый высокий горный хребет в Пелопоннесе, идущий вдоль границы Лаконии и Мессении.
[81] От слова сейсмос — землетрясение.
[82] Это место Аристофана цитировано выше, прим. 70.
[83] Это--анекдот с бродячим сюжетом; иногда это изречение приурочивают к осаде Афин в 404 г.
[84] Клеона - город в Арголиде, к северу от Микен.
[85] О двух посольствах в Афины другие источники не говорят. Очевидно, это недоразумение.
[86] Этот мотив, характерный для Плутарха, отсутствует у Фукидида.
[87] Это произошло в 461 г. См. Платон, "Горгий", 516 D; Непот, "Кимон", 3, 1; Плутарх, "Перикл", 9, 10.
[88] См. Фукидид, I, 107, 108: "С другой стороны, тайно старались привлечь на свою сторону лакедемонян некоторые из афинян, рассчитывающие упразднить в Афинах демократический строй и приостановить сооружение Длинных стен. Тем временем афиняне выступили против лакедемонян со всем своим войском, а также тысяча аргивян и отдельные отряды прочих союзников... На помощь афинянам явилась в силу союза и фессалийская конница, но во время битвы она перешла на сторону лакедемонян. Сражение произошло при Танагре в Беотии, и победу одержали лакедемоняне и их союзники; убитых было много с обеих сторон".
[89] Об этом же рассказывает Плутарх "Перикл" 10. См. прим. 83.
[90] Анафлист-дем в южной части Аттики, близ Лаврионских рудников.
[91] См. Феопомп, отрывок 88: "Феопомп в X книге "Филиппик" говорит о Кимоне: Не прошло еще и пяти лет, как случилась война с лакедемонянами, и народ призвал назад Кимона, надеясь, что как спартанский проксен он в кратчайший срок заключит мир". Так же Непот, "Кимон", 3.
[92] См. Феопомп, там же: "Кимон прибыл и положил конец войне по просьбе своего государства". Непот, "Кимон", 3: "Так как он был проксеном лакедемонян. .. он добровольно отправился в Лакедемон и устроил мир между этими двумя могущественными государствами". Фукидид (I, 112, 1) связывает этот мирный договор с походом Кимона на Кипр, относя его к 450 г.: "Потом, по прошествии трех лет (после 454/53 г.) между пелопоннесцами и афинянами заключен был пятилетний Договор". Обратим внимание, что и в разбираемом нами месте Плутарха все три события поставлены в тесную связь; в то же время он (совершенно некритически) относит возвращение Кимона и этот мир к 457 г. (возвращение Кимона во всех версиях теснейшим образом связано с заключением мира). По Диодору (XI, 80, 6), это был вовсе не мир, а лишь перемирие на четыре месяца: "Они посылали посольства друг к другу и заключили четырехмесячное перемирие". Это перемирие он относит к промежутку между битвами при Танагре и Энофитах. Кимон здесь вовсе не упоминается. Согласно Диодору (XI, 86, 1), Кимон добился заключения пятилетнего мира тремя годами позже, в 454 г. Таким образом, очевидно, существовали две версии: по одной-Кимон был возвращен после битвы при Танагре, до истечения срока остракизма, и тогда же был заключен мир со Спартой (Феопомп); по другой - он возвратился в 450 г. по истечении срока остракизма и заключил мир со Спартой (Фукидид). Плутарх, очевидно, пытался неудачно примирить обе версии. Четырехмесячное перемирие в источнике Диодора очевидно представляет такую же попытку примирения: этому автору было из Феопомпа известно, что Кимон заключил мир со Спартой в 457 г.; с другой стороны, он знал из Фукидида, что Кимонов пятилетний мир со Спартой относится к более позднему времени; осталось отнести к 457 г. четырехмесячное перемирие между Афинами и Спартой.
Мы примыкаем к разделяемому большинством авторитетнейших ученых взгляду, по которому и участие Кимона в битве при Танагре и его возвращение до истечения срока изгнания - тенденциозная легенда, возникшая в олигархических кругах Афин.
[93] См. Фукидид, I, 112, 2-3: "Афиняне, воздерживаясь от военных действий против эллинов, предприняли морской поход против Кипра, под начальством стратега Кимона, на двухстах своих и союзнических кораблях. Шестьдесят из этих кораблей отплыли в Египет вследствие призыва Амиртея, царя "в болотах"; прочие корабли занялись осадой Кития".
У Диодора (XI, 62) приводится интересное стихотворение в честь этой победы, ошибочно отнесенное им к битве при Евримедонте; в действительности оно, как это давно уже доказано, относится к интересующим нас событиям и содержит ряд ценных указаний: 1) афиняне одержали блестящую победу как на суше, так и на море, 2) афиняне взяли 100 финикийских кораблей вместе с экипажем:
С оных веков, как Европу от Азии Понт отделяет,
Как неуёмный Арей губит мужей в городах,
Не привелось одержать никому из людей земнородных
На берегу и в морях купно победы такой.
Эти ж; на Кипре сгубивши несметные полчища персов,
Сто финикийских судов взяли на глади морской
Вместе со всею дружиной.
И Азия горько взрыдала,
Тяжкий в бою испытав дланей обеих удар.
Сообщение Диодора (XII, 3 и сл.) совершенно искажено, так как он следовал легенде, по которой победа имела место еще при жизни Кимона. Исключая отдельные детали, оно не имеет никакой исторической цены. Эти детали следующие: Кимон взял города Китий и Марий и обошелся очень человеколюбиво с их жителями; персами предводительствовали Артабаз и Мегабаз; в морском бою скончался стратег Анаксикрат.
[94] Посидония или Пестум -греческий город в Италии.
[95] Характерный для Плутарха набор суеверных примет и предсказаний.
[96] Ср. Фукидид, I, 112, 4: "По случаю смерти Кимона и наступившего голода афиняне отступили от Кития, поднялись на кораблях выше Саламина, что на Кипре, и дали морское и одновременно сухопутное сражение финикиянам, кипрянам и киликиянам, в обеих битвах одержали победу и возвратились домой". Непот, 3, 4: "Он был послан полководцем на Кипр с двумястами кораблями. Покорив большую часть острова, он заболел и умер при осаде города Кития".
[97] Эта характеристика неверна. Тот самый мир с персами, который Плутарх считает следствием битвы при Евримедонте и в котором он видиг дело рук Кимона (выше гл. 13), в действительности был заключен лишь после смерти Кимона Каллием в 449 г. Название "Кимонов мир" появилось поздно и представляет собой результат исторической путаницы. Эд. Мейер ("Gesch. d. Alt.", § 343, стр. 617-618) считает совершенно невозможным, чтоб условия мира были такими, как изложено выше в гл. 13. Но в самом существовании мирного договора он не сомневается. Условия почерпнуты из надписи, заключавшейся в "Сборнике народных постановлений" Кратера. Однако эта надпись была, очевидно, подделана в IV в., так как она была написана ионийским шрифтом, вошедшим в Афинах в употребление только в 401 г. (см. "Аристид" прим. 11). На это обратил внимание уже Феопомп (отр. 148, 149 из 25-й книги "Филиппик"): "Договор афинян с царем - фальшивый. Он подделан, так как написан не аттическими буквами, а ионийскими". Действительно, в том, что в 449 г. был заключен договор между афинянами и персами, повидимому, не приходится сомневаться. Как мы узнаем из Фукидида, VIII, 56 (в 411 г.), когда афиняне были в тяжелом положении, они не возражали против того, чтобы персы владели Ионией, но, когда Алкивиад потребовал, чтобы афиняне "разрешили царю соорудить флот и плавать вдоль своих владений, где ему угодно и с каким угодно числом кораблей", афиняне пришли в негодование. Отсюда ясно, что в договоре 449 г., действительно, содержался пункт, воспрещающий персам выплывать в Эгейское море. Другое дело - отказ от власти над М. Азией. Как мы видим из ряда свидетельств Фукидида и других авторов, персы никогда не отказывались от власти над М. Азией. Если бы персы отказались от этой власти, это было бы блестящим успехом посольства Каллия; между тем афиняне считали это посольство позорным и привлекли Каллия к суду. См. Демосфен, XIX, 273: "Как бы все, разумеется, слышали, афиняне чуть не приговорили к смертной казни Каллия, сына Гиппоника, заключившего в качестве посла тот мир, о котором все говорят. По этому миру персы не должны были подходить к морю на расстояние, которое делает лошадь в один день, и не могли выплывать с военными судами между Хелидонскими и Кианейскими островами. Полагая, что, будучи послом, Каллий взял взятку у царя, его чуть не казнили и взыскали с него, когда он отчитывался в должности, пятьдесят талантов". О том, как в действительности был сформулирован этот договор, мы получаем представление из Исократа, Панегирик: 120. "Как окажется (при исследовании), мы тогда ставили границы власти царю, устанавливая некоторые из ставок (царского) фороса и препятствуя царю пользоваться морем". Ср. Диодор, XIII, 104, 4, (405 г.): "Кир передал Лисандру начальствование над подчиненными ему городами и установил, чтобы ему платили причитающийся форос" (так же Ксенофонт, "Греческая история", И, 1, 14: "Он передал Лисандру весь форос, поступающий с городов"), Геродот VI, 42 (писано в 425-415 гг.): "[Жители М. Азии] с тех пор (с 492 г.) постоянно вплоть до моих дней непрерывно платят тот форос, который был для них установлен Артаферном". Все эти свидетельства можно примирить между собою только в том случае, если допустить, что по договору 449 г. малоазиатские города остались под верховной властью Персии и что положение, в каком были греческие города М. Азии, подвластные Лисандру после 405 г., было характерным для этих городов и в то время, когда они были под афинской властью. Иными словами персы в 449 г. переуступили афинянам право взимать с городов М. Азии царский форос приблизительно в тех же размерах, в каких он уплачивался царю, и право непосредственно управлять этими городами под верховной властью царя. Это допущение прекрасно объяснит выражение Исократа: "Устанавливая некоторые ставки (царского) фороса". Оно делает понятным, почему Демосфен, говоря о мире 449 г., ни словом не упоминает о независимости малоазиатских греков и почему Геродот (VII, 151), несомненно говоря о Каллиевом мире, довольствуется лишь простым упоминанием о переговорах, а Фукидид просто умалчивает об этом факте. Это был, таким образом, далеко не славный мир, и Диодор (XII, 3) несомненно ошибается, считая, что инициатива переговоров исходила от персов.
