Фемистокл
1. Фемистоклу выпало на долю родиться от людей слишком незначительных [1] чтобы происхождение его могло послужить ему к славе. Ибо отец его Неокл, из Фреарийского дема филы Леонтиды, не был в Афинах человеком очень видным, по матери же Фемистокл был незаконнорожденным [2], как о том гласит двустишие:
Абротонон я, фракиянка [3] родом, но вот что скажу вам.
Славный средь вас Фемистокл эллинам мною рожден.
Согласно же Фанию [4] мать Фемистокла была родом не из Фракии, а из Карии, и называлась не Абротонон, а Евтерпой. Неанф [5], со своей стороны, приводит и название ее родного города в Карии - Галикарнасс.
В те времена незаконнорожденные собирались в Киносарге (это был гимнасий, находившийся за городскими воротами и посвященный Гераклу, который также не был полноправным по рождению среди других богов, а считался незаконнорожденным [6], как происходивший от смертной женщины).
И вот Фемистокл стал уговаривать некоторых юношей из видных фамилий посещать Киносарг и заниматься там вместе с ним гимнастикой[7]. Так и случилось, и Фемистокл, как кажется, уловкой своей уничтожил разграничение, существовавшее между полноправными по рождению гражданами и незаконнорожденными.
Ясно, однако, что Фемистокл принадлежал к роду Ликомидов [8]. Ибо, как повествует о том Симонид [9], не кто иной, как он, восстановил и украсил живописью находившееся во Флиях и сожженное варварами фамильное их святилище.
2. Все сходятся на том, что еще с детских лет он был исполнен страстных порывов, был умен по природе и выказывал стремление к великим начинаниям и к общественной деятельности. В часы досуга и отдыха после учения он не играл и не оставался праздным, подобно большинству детей, но его заставали старательно придумывающим наедине с самим собою какие-нибудь речи. В них он либо обвинял, либо защищал того или другого из детей, и учитель, глядя на это, часто говорил ему: "Ничтожеством, мальчик, ты не будешь, а выйдет из тебя непременно нечто либо очень хорошее, либо очень дурное". Да и во время занятий он вяло и неохотно усваивал те знания, которые ведут к нравственному усовершенствованию или служат к услаждению жизни и способствуют изяществу манер, отличающему свободного человека, не зато, несмотря на юный возраст, он, как бы веря в свои природные дарования, явно увлекался теми знаниями, которые могли способствовать развитию ума и навыку в делах. Подвергшись поэтому впоследствии, находясь в культурном и светском обществе, насмешкам со стороны людей, получивших, по их мнению, утонченное образование, Фемистокл был вынужден дать резкий отпор. Он ответил им, что настраивать лиру или играть на арфе он не умеет [10], но город, который он принял незначительным и мало известным, он сделал славным и великим. Стесимброт [11], однако, утверждает, что Фемистокл был одним из слушателей Анаксагора [12] и ревностно работал под руководством физика Мелисса [13]. Но он ошибается в хронологии. Ибо Мелисс сражался во главе самосцев против осаждавшего их город Перикла [14], который был гораздо моложе Фемистокла, а Анаксагор был близко знаком с Периклом [15]. Не лучше ли поэтому считаться с мнением авторов, признающих Фемистокла последователем Мнесифила Фреарского [16], который не был ни ритором, ни философом· из числа так называемых естествоиспытателей, а посвятил себя познанию того, что называли тогда "мудростью", хотя это было только искусство управлять государственными делами, быстро сообразуясь с обстоятельствами, и сохранил как бы школу последователей Солона. Последователи этого учения, примешавшие к нему адвокатские приемы и перешедшие от практических дел к упражнениям в красноречии, получили прозвище софистов. Впрочем, Фемистокл сблизился с Мнесифилом уже будучи государственным деятелем. Но в пору первых юношеских порывов он был неровен и непостоянен, подчиняясь лишь собственным наклонностям; наклонности же эти, несдерживаемые ни разумом, ни воспитанием, заставляли его бросаться в своих поступках из одной крайности в другую, а часто доводили его и до очень дурного. Позже он сам в этом признавался, утверждая при этом, что из самых диких жеребят выходят наилучшие лошади, только бы их, как следует, воспитать и выездить. Сюда же иные присочиняют рассказы о том, как отец лишил его через глашатая наследства [17], а мать, опечаленная позорной жизнью сына, сама наложила на себя руки. Все это, по видимому, не более, как выдумки. Некоторые же, напротив, рассказывают, будто отец, желавший отвлечь сына от общественной деятельности, показал ему брошенные без призора на морском берегу старые триэры и доказывал, что так же точно относится народ и к демагогам, которые становятся ему ненужными.
3. Следует, однако, полагать, что государственные дела привлекли к себе Фемистокла очень рано, еще с юных его лет, причем им овладело неудержимое стремление к славе. Обуреваемый на первых же порах страстным желанием выдвинуться на первое место, он смело стал во враждебные отношения к самым влиятельным и выдающимся в государстве лицам, особенно же к Аристиду [18], сыну Лисимаха, всегда ему противодействовавшему. Впрочем, вражда эта, как кажется, началась по совершенно пустячному поводу: философ Аристон [19] говорит, что оба они влюбились в красавца Стесилея, уроженца острова Кеоса[20]. Отсюда постоянное их соперничество и в делах общественных. Но усилению розни способствовало, надо думать, различие в их образе жизни и несходство характеров. Гуманный по природе и консервативный по убеждениям своим Аристид, трудившийся на политическом поприще не ради популярности или славы, а ради того, что считал наилучшим, всегда соблюдавший, притом, осторожность и законность - часто бывал вынужден выступать против Фемистокла, дабы воспрепятствовать чрезмерному усилению человека, подстрекавшего народ на многое и вносившего большие перемены. А последний был, как говорят, до того помешан на славе и в честолюбивых мечтах своих о великих подвигах заходил так далеко, что еще в дни юности, увидев, как прославляли вождя Мильтиада [21] после сражения с персами при Марафоне, он стал часто появляться в состоянии глубокой задумчивости, проводил ночи без сна и избегал обычных попоек. [22] На недоуменные вопросы, откуда такая перемена в образе жизни, он отвечал, что ему не дает спать трофей [23] Мильтиада.
В поражении персов при Марафоне прочие афиняне видели несомненный конец войны, Фемистокл же - начало еще более напряженной борьбы. Он сам постоянно готовился к ней ради спасения всей Эллады и умело заставлял государство упражняться в военном деле, предвидя грядущие события даже задолго до их наступления.[24]
4. Начал Фемистокл с Лаврийских серебряных рудников, [25] доход от которых афиняне обычно распределяли между собой: один он отважился открыто заявить перед народом, что от дележа необходимо отказаться, серебро же употребить на сооружение триэр для войны с эгинетами - война эта была тогда в полном разгаре, а эгинеты, располагая великим множеством судов, держали море в своих руках. Этим доводом Фемистокл легко убедил собрание, никого не запугивая ни Дарием· ни персами (они были далеко и не давали повода сильно опасаться их появления), а во-время и полностью использовав, в целях снаряжения флота, раздражение сограждан и зависть их к эгинетам. На те средства построено было сто триэр; они сражались и против Ксеркса. С того времени, мало-помалу завлекая и толкая сограждан в сторону моря, [26] он доказывал, что на суше им не справиться даже с соседями, с помощью же морских сил они могут отразить варваров и стать затем во главе Эллады. Таким образом Фемистокл превратил афинян из стойких гоплитов, как их называл Платон, [27] в корабельщиков и мореходов. Злоречивые же языки говорили, что, вырвав таким образом из рук сограждан копье и щит, Фемистокл приковал народ к корабельным скамьям[28] и веслам. Да и достиг он своей цели, по свидетельству Стесимброта, лишь после того как одержал верх над Мильтиадом, возражавшим против его плана.
Вредно ли отразились эти мероприятия его на политических принципах государства [29] в отношении их определенности и ясности или нет - пусть разберут более глубокие умы; но что спасение пришло тогда к. эллинам с моря и что разрушенный город афинян был восстановлен благодаря тем же триэрам, засвидетельствовал, между прочим, и сам Ксеркс: несмотря на то, что сухопутные силы царя еще оставались нетронутыми, он бежал тотчас же после разгрома его флота, как бы признавая дальнейшую борьбу неравной. [30] Да и Мардония оставил он, как. мне кажется, скорее для того, чтобы воспрепятствовать эллинам в преследовании, чем для покорения их.
5. Иные утверждают, [31] что в нем сильно развилась страсть к стяжательству, вызванная широкими замашками. Очень любил он, по их словам, совершать жертвоприношения [32] и щеголять перед гостеприимцами [33] своими тратами на них, а для этого он нуждался в больших средствах. Другие, наоборот, укоряют его в крайней скаредности и мелочности, доходившей до того, что он продавал присылавшуюся [34] провизию. А когда коннозаводчик Дифилид отказал Фемистоклу в просьбе подарить жеребенка, тот будто бы пригрозил ему, что вскоре сделает из его дома "деревянного коня", [35] намекая на свое намерение навязать этому человеку неприятности и тяжбу с его собственными родственниками. Честолюбием же превзошел он решительно всех. Так, будучи еще молодым, ничем не проявившим себя человеком, он упросил популярнейшего среди афинян кифариста Эпикла из Гермиона [36] играть у него, льстя себя надеждой, что многие будут стремиться попасть к нему в дом и часто посещать его. Явившись же на олимпийские игры, он стал состязаться с Кимоном в пиршествах, убранстве палаток и великолепии прочей обстановки. Но эллинам; он не понравился: Кимону, юноше из знатного дома, это, по их мнению, еще можно было дозволить, а Фемистокл, человек еще мало известный и не имевший, как им казалось, ни средств, ни чего-либо иного, что давало бы ему право так превозноситься, заслужил у них репутацию выскочки. Победив затем и как хорег [37] в трагедии (а такие состязания уж и в то время возбуждали честолюбивое рвение), он водрузил в честь своей победы доску с такой надписью: "Фемистокл фреариец поставил хор, Фриних [38] руководил, Адимант был архонтом". Но народу он все же нравился отчасти потому, что каждого из граждан он знал в лицо и мог назвать по имени·, отчасти потому, что выказывал себя неподкупным судьей во всех разбиравшихся им делах. Таков и ответ, данный им однажды Симониду Кеосскому: когда последний обратился к Фемистоклу как к стратегу с ходатайством о чем-то чрезмерном, [39] тот заметил ему, что ни Симонид не мог бы считаться хорошим поэтом, погрешая против мелодии, ни Фемистокл править в городе, противозаконно угождая гражданам. Тому же Симониду он как-то сказал шутя, что не умно с его стороны поносить коринфян, жителей великого города, [40] а в то же время заказывать с себя портреты, обладая столь противной наружностью. Расширив же свое влияние и снискав расположение большинства, Фемистокл, наконец, поднял своих сторонников против Аристида и изгнал его, подвергнув остракизму.
6. Когда перс уже шел к морю для похода на Элладу, а афиняне совещались, кого бы избрать стратегом, все, говорят, добровольно отказались стать во главе войск, устрашенные опасностью. Домогался же этой власти один Эпикид, сын Евфемида - демагог, сильный на словах, но слабый духом и падкий на деньги. У него были шансы получить большинство голосов, но Фемистокл, опасаясь, что дело будет в конец испорчено, если власть попадет в руки Эпикида, за деньги купил его честолюбие. Хвалят и расправу его с переводчиком, говорившим по-персидски и по-эллински и приехавшим с посольством, которое прибыло от царя с требованием земли и воды: [41] так как он осмелился эллинскую речь предоставить к услугам варваров, Фемистокл велел схватить его и, добившись соответствующего народного постановления, казнил его смертью. Одобрение вызвал и случай с зелейцем [42] Арфмием. По предложению, внесенному в народное собрание Фемистоклом, последний, à с ним и дети его и потомки были лишены всех прав [43] за то лишь, что - он привез эллинам золото мидян. Главнейшая же заслуга Фемистокла в том, что он добился прекращения войн в самой Элладе [44] и примирил друг с другом города, убедив их оставить распри для совместной подготовки к войне. В этом, говорят, больше других помог ему аркадянин Хилей.[45]
7. Приняв власть, он тотчас же сделал попытку посадить граждан на триэры и убеждал их оставить город с тем, чтобы встретить варваров на море, как можно дальше от Эллады. Но так как большинство этому сопротивлялось, то он повел большое войско к Темпейской долине [46] вместе с лакедемонянами, шедшими с намерением сразиться там же для защиты Фессалии: они не думали еще тогда, что последняя тяготеет к персам. Но после того как войско, ничего не сделав, отступило, и, вслед за переходом на сторону царя[47] фессалийцев, перешли на сторону персов и все земли до самых границ Беотии, афиняне стали уже охотнее слушать то, что говорил Фемистокл относительно моря - и вот, его шлют с флотом к Артемисию [48] для охраны пролива. Здесь-то и произошло следующее: в то время как эллины требовали, чтобы во главе их стали Еврибиад и лакедемоняне, афиняне же, превосходившие числом судов всех прочих участников, вместе взятых, считали недостойным для себя подчиняться другим, Фемистокл, хорошо поняв опасность, сам уступил власть Еврибиаду [49], а афинян успокоил обещанием, что, если они выкажут себя доблестными мужами на войне, он убедит эллинов, и последние добровольно предоставят им первенство на будущее время. Надо полагать, что этот именно поступок сделал Фемистокла главным виновником спасения Эллады и лицом, наиболее способствовавшим славе афинян; ибо они превзошли врагов мужеством, а союзников - благоразумием.
Когда персидский флот подошел к Афетам [50], Еврибиад оробел при виде множества выстроившихся прямо против него судов; получив же известие, что другие двести плывут к нему в обход по ту сторону Скиафа [51], решил, вернувшись возможно скорее во внутренние воды Эллады, держаться ближе к Пелопоннесу и расположиться в непосредственной близости от сухопутных войск: морские силы царя он считал безусловно неодолимыми. Евбейцы же, убоявшись, как бы эллины не покинули их, завели тайные переговоры с Фемистоклом и подослали к нему Пелагонта с большой суммой денег. А Фемистокл, как пишет Геродот, принял деньги и передал их Еврибиаду и его приближенным.
Из сограждан Фемистокла больше всех противодействовал ему Архител, начальник священной триэры [52], торопившийся отплыть, так как он не имел средств для расплаты со своими матросами. Со своей стороны Фемистокл еще сильнее озлобил против него экипаж триэры - настолько, что они набросились всей толпой и отняли у него ужин. А так как Архител пал духом и тяжело оскорбился, то Фемистокл послал ему в корзине на ужин хлеба и мяса, подложив туда же талант серебра, и велел сказать, чтобы он теперь поужинал сам, а на следующий день позаботился о своих людях: "в противном случае, сказал Фемистокл, я обвиню тебя перед гражданами в том, что деньги получены тобою от врагов". Так, по крайней мере, говорит лесбиец Фаний.
8. Происшедшие тогда у пролива бои [53] с персидским флотом большого влияния на общее положение дела не оказали, но в отношении боевою опыта были очень полезны для эллинов, на деле, среди опасностей убедившихся, что ни многочисленность судов, ни блестящие украшения их отличительных знаков, ни хвастливые крики или боевые персидские гимны не представляют ничего страшного для мужей, умеющих схватиться с врагом и отважившихся итти в бой; следует лишь, пренебрегши всей этой видимостью, подходить вплотную к врагам и биться с ними грудь с грудью. Это же самое хорошо понял, должно быть, и Пиндар [54], так отозвавшийся о битве· при Артемисии:
Здесь афинян сыны заложили краеугольный
Камень свободы своей...
Ибо отвага - начало победы...
Что касается Артемисия, то это не что иное, как часть берега Евбеи, простирающаяся к северу от Гестиеи. Почти напротив него расположен Олизон [55], в области, некогда находившейся под властью Филоктета. Есть на Артемисии небольшой храм Артемиды, с местным именем Просеои; вокруг храма выросли деревья и поставлены стэлы из белого камня; камень же этот, если потереть его рукою, принимает цвет и издает запах шафрана, а на одной из стэл была начертана в элегических двустишиях следующая надпись:
Всяких людей племена из далеких пределов азийских
Славных афинян сыны некогда в битве морской
Здесь усмирили, а после погибели полчиш индийских
Знаки воздвигли сии дщери Латоны святой.
На прибрежье показывают место, где из глубины песков, на значительном пространстве вокруг, выступает на поверхность и пепельного и черного цвета пыль, как бы оставшаяся от пожарища; полагают, что здесь были сожжены обломки судов и трупы убитых.
9. Но когда к мысу Артемисию прибыло известие [56] о том, что случилось у Фермопил, и эллины узнали, что Леонид мертв, а Ксеркс владеет всеми проходами на суше, - они поплыли обратно во внутренние воды Эллады, причем афиняне, гордые своими подвигами, ввиду их доблести были поставлены в арьергарде. Плывя вдоль острова, Фемистокл высматривал места, где неприятель сможет в случае нужды высадиться или искать убежища, и высекал четкие надписи на камнях, [57] которые он либо отыскивал, если они случайно там уже находились, либо сам ставил у пристаней и водохранилищ. В надписях этих он приглашал ионийцев перейти, если это для них возможно, на сторону афинян, которые приходятся им отцами и подвергают себя опасностям, борясь за их же освобождение; а если это невозможно, то вредить варварам во время сражений, внося расстройство в их ряды. Этим он надеялся либо побудить к отпадению ионийцев, либо встревожить персов, вызвав сильное подозрение. [58] Хотя Ксеркс, пройдя через Дориду, уже спустился из нее, вторгся в область фокеян и жег их города, [59] эллины не оказывали помощи афинянам, умолявшим их двинуться навстречу царю в Беотию, дабы прикрыть Аттику, подобно тому, как сами они поспешили морем к Артемисию для защиты Эллады. И так как никто их не слушал, а все держались Пелопоннеса, старались сосредоточить все силы внутри Истма и возводили в нем стену от моря до моря [60], - афинянами овладели вместе - и гнев на предателей и глубокое уныние от сознания своего одиночества: сражаться против таких несметных сил они и не помышляли. Единственное, что необходимо было сделать в то время - это уйти из города и твердо положиться на флот, но большинство и слушать об этом не хотело, считая, что если придется покинуть храмы богов и могилы отцов, то не к чему самая победа и спасение.[61]
10. Тогда Фемистокл, будучи не в силах сдвинуть с места толпу человеческими доводами, решил явить ей, как это делается с помощью театральной машины в трагедии, [62] знамения божеств и прорицания. В качестве знамения использовал он случай со священной змеей <Афины>, исчезнувшей, кажется, в те дни из святилища. Жрецы, найдя нетронутым отборный корм, который ежедневно клали перед змеей, объявили, по наущению Фемистокла, народу, что богиня покинула город и зовет за собой афинян к морю. И еще раз воздействовал он на народ изречением оракула, [63] толкуя его так, что слова "деревянные стены" ничего другого не означают, как только корабли, а бог потому-то и назвал Саламин божественным, а не, несчастным или страшным, что имя это дано ему будет в память великой удачи эллинов.
И вот, добившись своего, он проводит постановление, согласно которому город поручался Афине, владычице Афин; всем способным носить оружие предлагалось сесть на триэры, детей же, женщин и рабов - спасать, как кто сможет. Лишь только постановление это вошло всилу, афиняне, в громадном большинстве, [64] отправили своих родителей и жен в город Трезену, [65] жители которого приняли их чрезвычайно гостеприимно: трезенцы постановили содержать их на общественный счет, назначив каждому по два обола в день, а детям разрешить брать плоды, откуда им вздумается; решено было, сверх того, выплачивать жалованье их учителям. Постановление это провел Никагор.
За отсутствием у афинян государственных средств, ареопаг, как свидетельствует о том Аристотель, выдал каждому из участников похода по 8 драхм, став, таким образом, главным пособником в деле экипировки триэр. [66] Но Кладем [67] и это дело приписывает изобретательности Фемистокла. Он рассказывает, что, в то время как афиняне спускались к Пирею, со статуи богини исчезла ее эгида и что Фемистокл, принявшись за поиски и все перерыв, нашел большое количество денег, запрятанных в пожитки; денег же этих, внесенных в общий фонд, оказалось совершенно достаточно для содержания посаженных на суда людей.
При виде отплывающего в путь городского населения, одних охватывало чувство жалости, других - восхищение перед отвагой людей" которые отсылают в другое место своих родных, а сами, оставаясь непреклонными несмотря на вопли, слезы и объятия своих родителей, переправляются на остров. Но сострадание граждан вызывали и те многие жители, которым из-за преклонного возраста приходилось оставаться в городе. [68] Нечто вроде трогательного сожаления выказывали и домашние, вскормленные хозяевами животные, жалобным воем и ревом провожавшие своих садившихся на суда кормильцев. Из них наиболее известна собака, принадлежавшая Ксанфиппу [69], отцу Перикла: не вынеся разлуки с хозяином, она прыгнула в море и, следуя вплавь за триэрой, добралась до берега Саламина, но Тут же в изнеможении пала мертвая. Говорят, что показываемая поныне так называемая Киносема[70] и есть ее могила.
11. Вот то, поистине великое, что совершил до сих пор Фемистокл. А далее, Фемистокл, убедившись в том, что афиняне жалеют об Аристиде [71] и боятся, как бы он, в своем гневе на них, не присоединился к царю и не внес полного расстройства в дело эллинов (ибо Аристид, побежденный перед войной партией Фемистокла, подвергся остракизму), проводит еще одно постановление: лицам, удаленным на определенный срок, разрешалось вернуться на родину с правом обсуждать и выполнять, вместе с прочими гражданами то, что могло служить к благу Эллады.
Еврибиад, получивший во внимание к авторитету Спарты [72] начальствование над всем флотом, перед опасностью же показавший себя человеком слабым, решил отплыть с войском к Истму, где были собраны сухопутные силы пелопоннесцев. Но Фемистокл воспротивился. К этому-то случаю, говорят, и относятся его памятные ответы. [73] "О, Фемистокл, - сказал ему Еврибиад, - ведь на состязаниях наказывают ударами [74] тех, кто раньше времени поднимается с места". - "Это верно", возразил Фемистокл, "но и на отстающих венков не возлагают". Когда тот замахнулся палкой, [75] намереваясь его ударить, Фемистокл сказал: "Ударь, но выслушай". Изумленный такой кротостью, Еврибиад предложил ему высказаться, и Фемистокл вернул его к начатому разговору. Затем, на чье-то [76] замечание, что человеку, лишившемуся родного города, не пристало побуждать тех, у кого он еще есть, покинуть в беде и оставить на произвол судьбы свое отечество, Фемистокл резко ответил: "Негодный! Жилища и стены мы покинули, считая недостойным себя сделаться рабами ради бездушных предметов; но есть у нас город, из эллинских городов величайший - вот эти двести триэр, стоящие здесь и готовые помочь вам спастись, если вы сами того хотите.
Если лее вы уйдете, вторично предав нас, то кое-кто из эллинов скоро узнает, что афиняне добыли себе и свободный город [77] и земли, не хуже тех, которые они потеряли". Этот ответ Фемистокла внушил Еврибиаду тревожную мысль, не собираются ли афиняне уйти, покинув лакедемонян. При попытке же одного эретрийца что-то возразить ему, Фемистокл сказал: "И вы туда же беретесь судить о войне, вы, у которых, как у рыб-тевфид [78] мечи есть, а мозгов нет!"
12. По словам некоторых авторов [79] Фемистокл говорил обо всем этом с верхней палубы корабля, и в это время показалась сова [80], пролетевшая справа от судов и усевшаяся на верху мачты, что больше всего и побудило эллинов присоединиться к мнению Фемистокла и готовиться к морскому сражению. Но когда подошедший к Аттике и направлявшийся к Фалерской гавани [81] неприятельский флот закрыл собою все окрест лежащие берега, а сам царь, спустившись во Главе сухопутного войска к морю, показался со всеми своими, собранными воедино силами, слова Фемистокла вылетели из памяти эллинов, и опять пелопоннесцы стали оглядываться на Истм, озлобляясь, если кто им перечил. Решено было отступить в ту же ночь и кормчим было объявлено об отплытии. Тогда Фемистокл, удрученный мыслью, как бы эллины, упустив выгоды местоположения в узких проливах, не разошлись по своим городам, решил выполнить тот план, который связан с именем Сикинна [82]. Этот Сикинн был родом перс, из пленных, человек, преданный Фемистоклу и воспитатель его детей. И вот Фемистокл тайно посылает его к царю с поручением сказать последнему, что Фемистокл, военачальник афинский, принявший сторону царя, первый извещает его о том, что эллины собираются тайно уйти, и настоятельно советует не давать им возможности бежать, а перейти в наступление и истребить их морские силы, пока они не оправились от страха, будучи отделены от сухопутного войска. Ксеркс обрадовался, поверив-, что советом этим' он обязан доброжелательству Фемистокла, и тотчас же известил начальников кораблей о своем решении: большую часть судов без шума вооружать, а остальным двумстам отплыть немедля, охватить кольцом все проходы и окружить острова, дабы никто из неприятелей не мог ускользнуть. В то время, как распоряжение это приводилось в исполнение, Аристид [83], сын Лисимаха, первый поняв происходящее, подошел к палатке Фемистокла, не взирая на то, что не только не был ему другом, а, как было сказано, подвергся по его настоянию остракизму, и когда тот вышел к нему, сообщил, что флот окружен. Фемистокл, хорошо знавший всегдашнее благородство Аристида и приятно удивленный его приходом, поведал ему все о Сикинне и, ссылаясь на то, что эллины больше верят Аристиду, просил его ободрить их и всячески посодействовать тому, чтобы они приняли морской бой в проливах. Аристид одобрил Фемистокла и обошел всех прочих военачальников и триэрархов, побуждая их к этому бою. Они все еще не хотели верить его словам, как вдруг появилась теносская триэра-перебежчик [84] с тем же известием об окружении. Навархом ее был Панетий. В гневе и побуждаемые необходимостью эллины решились идти навстречу опасности.
13. На рассвете следующего дня Ксеркс сел на возвышенном месте, откуда ему был виден флот и все его боевое расположение - а именно, если верить Фанодему, [85] над храмом Геракла, [86] там, где остров отделяется от Аттики узким проходом. По свидетельству же Акестодора, [87] он расположился у границы Мегариды, над так называемыми "Рогами" [88], поставив здесь золотой трон и имея в своем распоряжении множество писцов, на обязанности которых лежало записывать все боевые действия. [89] Тем временем к Фемистоклу, совершавшему жертвоприношение возле триэры наварха, были приведены трое военнопленных поразительно красивой внешности, в великолепной, украшенной золотом одежде. Как утверждали, это были сыновья Сандаки, сестры даря, и Артаикта. Лишь только их увидел прорицатель Евфрантид, над жертвенными животными вспыхнуло большое яркое, пламя, а в то же мгновение увидели и другой знак - с правой стороны раздалось чье-то чиханье. Схватив Фемистокла за руку, жрец приказал ему принести, по совершении молитвы, всех трех юношей в жертву с посвящением их Дионису Сыроядцу [90]; от этого-де придут вместе и спасение и победа. Фемистокл был потрясен столь великим и ужасным! прорицанием, но толпа, обычно ищущая спасения во время великой борьбы и при тяжелых обстоятельствах в деяниях, скорее противных разуму, чем разумных, - и на этот раз, слив все голоса в общее моление, обращенное к богу, повлекла пленных к жертвеннику и, послушная велению прорицателя, заставила совершить жертвоприношение. [91] Таков, во всяком случае, рассказ лесбийца Фания, философа, мужа, достаточно сведущего в исторической литературе.
14. Что касается численности персидских судов, то поэт Эсхил говорит об этом в трагедии "Персы", как человек знающий и ручающийся за свои слова:
У Ксеркса же (я знаю) было там судов
Больших до тысячи, а тех, что быстротой
Кичились, двести семь; [92] так сосчитали их.
Аттических же кораблей насчитывалось всего сто восемьдесят, причем на палубах их было распределено по 18 бойцов, из них 4 лучника, остальные - тяжеловооруженные.
По-видимому, не менее удачно, чем место, Фемистокл предусмотрел и время для сражения, выждав, прежде чем обратить свои корабли против неприятельских, урочного часа, когда с моря начинает дуть свежий ветер, [93] всегда нагоняющий волны в проливы. Этот ветер не вредил судам эллинов, плоским, с низкими бортами, персидские же - тяжелые на ходу, с приподнятыми кормами и высокими палубами - он сильно накренял своим напором и подставлял их бока́ ударам эллинов, стремительно нападавших и не спускавших глаз с Фемистокла: он лучше всех понимал, как нужно действовать. К тому же в него метал стрелы и копья с своего огромного корабля, как со стены, Ариамен [94], наварх Ксеркса, муж доблестный и из братьев царя наилучший и справедливейший. Однако декелеец Аминий [95] и Сосикл[96] из Пелия [97], плывшие вместе, направили свое судно прямо против Ариамена, причем корабли, столкнувшись друг с другом, сцепились медными носами, пытавшегося же взойти на их триэру Ариамена они встретили ударами копий и сбросили в море. Тело его, плававшее среди останков погибших. судов, опознала и отвезла Ксерксу Артемисия [98].
15. Так обстояли дела воевавших, как вдруг со стороны Елевсина [99] просиял, как говорят, яркий свет, [100] Фриасийская же равнина до самого моря огласилась говором и криками, как бы от множества людей, сопровождающих в процессии мистического Иакха [101]. От этой шумной толпы стало постепенно подниматься с земли облако, которое затем, как многим показалось, снова снизилось и спустилось на триэры. Другим же представлялось, что они видят призрака и фигуры вооруженных людей, с Эгины простирающих руки над эллинскими триэрами. Высказывались догадки, что это - Эакиды [102], которых эллины призывали на помощь, когда молились перед началом сражения.
Первым из эллинов, захватившим вражеский корабль, был Ликомед [103], афинский гражданин, начальник триэры; отбив с корабля отличительные знаки, он посвятил их Аполлону Дафнефору [104] во Флиях. Прочие же все время сохраняли численное равенство своих сил с силами варваров, которые в узких проливах могли наступать лишь отдельными частями, постоянно притом наталкиваясь друг на друга. Сопротивлялись они лишь до вечера, после чего эллины обратили их в бегство, одержав, как говорит Симонид, ту блестящую, знаменитую победу, славнее которой нет подвига на море, когда-либо совершенного как эллинами, так и варварами, и которая добыта благодаря мужеству и общему воодушевлению сражавшихся в этом морском бою, с одной стороны, разуму и таланту Фемистокла - с другой [105].
16. После битвы на море раздраженный Ксеркс, решив все же бороться с неудачей, задумал перевести свое сухопутное войско к эллинам на Саламин по плотинам [106] и, таким образом·, загородить проход между берегами. С своей стороны, Фемистокл, желая испытать Аристида, [107] сообщил ему на словах о своем плане, согласно которому флот, отплыв к Геллеспонту, должен был разрушить там мост, "дабы - как выразился он - захватить нам Азию в Европе". Выслушав это с неудовольствием, Аристид ответил: "Доселе мы воевали с варваром, изнеженным роскошью. Но если мы запрем его в Элладе и, напугав этим, доведем до крайности человека, властвующего над столь великими силами, то он, конечно, уже не будет спокойно взирать на битву, сидя под золоченым балдахином, но в силу опасности отважится на все, примет личное участие во всем, исправит упущенное и станет лучше разбираться в общем положении дел. Поэтому, Фемистокл, не разрушать должны мы мост, уже существующий, но, если б была к тому возможность, построить еще другой, дабы поскорее прогнать этого человека из Европы". - "В таком случае, - сказал Фемистокл, - раз это кажется полезным, то пора нам всем обдумать и найти средство к тому, чтобы царь как можно скорее ушел из Эллады". На этом и было порешено, после чего Фемистокл, отыскав среди пленных одного из царских евнухов, по имени Арнака, послал его [108] с приказанием сказать царю, что эллинам, вслед за победой их на море, пришло на ум отплыть в Геллеспонт к понтонной переправе и разрушить мост, Фемистокл же, заботясь о царе, советует ему поспешить к морю, которым он еще владеет, и переправиться, пока он, Фемистокл, будет, с своей стороны, чинить союзникам всякие препятствия и задерживать их в преследовании. Услышав об этом, перс, объятый ужасом, в спешном порядке совершил отступление. 'Прозорливость же Фемистокла и Аристида оправдалась на опыте с Мардонием, ибо, сражаясь лишь против незначительной части сил Ксеркса при Платеях, эллины рисковали всем.
17. Из государств наиболее отличилась, по свидетельству Геродота, Эгина, а первую награду все, хоть и против воли, подавив чувство зависти, назначили Фемистоклу. [109] Ибо стратеги, вернувшись на Истм и приступив к подаче голосов с алтаря[110], присудили первенство в доблести каждый самому себе, на второе же после себя место ставили Фемистокла. С своей стороны, лакедемоняне, пригласив [111] его· с собою в Спарту, дали первую награду, а именно оливковый венок, Еврибиаду за мужество, а ему, Фемистоклу, - за мудрость. Затем, они принесли ему в дар первейшую в городе колесницу и отправили вместе с ним 300 юношей, которые провожали его до самой границы. [112] Рассказывают также, что на следующих по порядку Олимпийских играх, лишь только Фемистокл появился на стадионе, зрители перестали обращать внимание на состязавшихся, целый день не отрывали от него глаз, указывали на него чужеземцам, удивлялись и рукоплескали ему. Фемистокл в восторге признался друзьям, что он в полной мере пожал плоды трудов, понесенных им ради Эллады.
18. Ибо был он от природы крайне честолюбив, если судить по сохранившимся о нем воспоминаниям. [113] Так, будучи избран согражданами навархом [114], он совершенно перестал рассматривать дела как частные, так и общественные в очередном их порядке и откладывал все до того дня, когда он намеревался отплыть, дабы, занимаясь множеством дел одновременно и собрав вокруг себя всякого рода людей, показаться великим и чрезвычайно влиятельным. Затем, осматривая однажды у моря выброшенные на берег трупы и заметив на них золотые запястья и ожерелья, сам он прошел мимо, другу же, сопровождавшему его, указав на них, сказал: "Возьми это себе: ты, ведь не Фемистокл!" Некий Антифат [115], отличавшийся красивой наружностью и раньше относившийся к Фемистоклу с пренебрежением, позже, прельстившись его славой, стал к нему прислуживаться. "Мальчик!" - заметил ему Фемистокл: "оба мы с тобой, хоть и несколько поздно, а все же поумнели". Не раз говорил он, что афиняне и не почитают его и не удивляются ему, в бурю же сбегаются к нему, как под платановое дерево, но лишь только кругом прояснится, ощипывают листву его и обламывают ветви. Какой-то серифянин укорял его в том, что славой своей обязан он не себе самому, а городу. '"Ты прав, говоря так, - возразил Фемистокл: однако же, ни я б не прославился, если б был серифянином! [116], ни ты, если б был афинянином". А когда другой кто-то, из числа стратегов, считавший, что он совершил нечто полезное для государства, дерзко выступил против Фемистокла и стал сравнивать с его подвигами свои собственные, тот рассказал ему, как однажды с праздником выступил в спор следующий за ним день, утверждая, что праздник только и знает, что хлопочет да похваляется, тогда как на другой день все на досуге наслаждаются тем, чем раньше запаслись. "Правильно говоришь ты, - заметил на это праздник: - но если бы я не родился, то не было бы и тебя". "Так же точно, - продолжал Фемистокл, - не будь меня, где были бы теперь вы?" Про сына своего, слишком вольно обращавшегося с матерью, а через ее потакания и с ним самим, Фемистокл в шутку говорил, что нет вллмна сильнее этого мальчика, ибо эллинами командуют афиняне, афинянами - Фемистокл, Фемистоклом - его жена, а женой - сын. Продавая свою усадьбу и желая быть во всем хоть сколько-нибудь оригинальным, он приказал возвестить через глашатая, что у имения и сосед отличный. Из тех, кто сватался к его дочери, он предпочел Добропорядочного богатому, заявив, что он ищет скорее человека, нуждающегося в деньгах, чем денег, при которых недоставало бы человека. Вот, примерно, каков он был в своих изречениях.
19. Покончив с изложенными выше делами, Фемистокл немедленно приступил к восстановлению города и к укреплению его стеною [117], откупившись деньгами, как говорит Феопомп от противодействия эфоров [118] по свидетельству же большинства авторов - прибегнув к обману. [119] А именно, он прибыл в Спарту под предлогом участия в посольстве, когда же спартанцы стали жаловаться на то, что город обносится стеною и в том же обвинял афинян нарочно посланный туда из Эгины Полиарх, Фемистокл, отрицая все, предложил отправить в Афины людей, дабы они посмотрели сами, что там делается. Проволочкой этой он выигрывал время для постройки стены, но· вместе с тем ему хотелось дать афинянам в лице посланных заложников за самого себя. Так и случилось. Узнав правду, лакедемоняне не причинили ему вреда и отпустили его домой, втайне негодуя. Вслед за тем он занялся укреплением Пирея, ясно отдавая себе отчет в удобном расположении его гаваней и приспособляя таким образом весь город к морю. Здесь он действовал в разрез с политикой древних царей, ибо цари эти, как рассказывают, стараясь отвлечь граждан от моря и приучить их жить не морской торговлей, а земледелием, распространяли сказание об Афине, которая, оспаривая страну у Посейдона и показав судьям оливковое дерево, вышла из спора победительницей. [120] Итак, Фемистокл "приклеил" не Пирей к городу, как выразился комический поэт Аристофан, а город привязал к Пирею и сушу к морю. [121] Это придало силу народу [122] в борьбе его с аристократами и преисполнило его смелости: влиятельнейшими людьми стали матросы, келевсты[123] и рулевые. Поэтому и ораторская кафедра на Пниксе [124], поставленная так, что вид с нее открывался на море, позже, по распоряжению 30-ти тираннов [125], была повернута в сторону суши, ибо они считали, что владычество над морем породило демократию, земледельцы же меньше тяготятся олигархией.
20. Но он питал еще более широкие замыслы в отношении морского могущества Афин. После отступления Ксеркса флот эллинов, войдя в Пагасийскую гавань, зимовал там. И вот, Фемистокл, выступив перед афинянами в народном собрании, заявил, что им задумано некое дело, для них полезное и спасительное, но не подлежащее широкой огласке. Тогда афиняне приказали ему сообщить о деле одному лишь Аристиду и исполнить свой план, если последний выразит одобрение, после чего Фемистокл объявил Аристиду, что он имеет в виду сжечь верфь эллинов. [126] Аристид, в свою очередь, выступив перед народом, заявил, что план Фемистокла столь же полезен для государства, сколь и беззаконен. Услышав это, афиняне велели Фемистоклу дело это оставить.
Затем, когда в совете амфиктионов [127] лакедемоняне внесли предложение об исключении из амфиктионии государств, не принимавших участия в войне с персами, Фемистокл, опасаясь, что, по исключении из совета фессалийцев, аргосцев и фиванцев, лакедемоняне окажутся господами положения при голосованиях и все будет решаться по их желанию, - поддержал эти государства и изменил взгляд пилагоров[128] на дело: он указывал, что государств, участвовавших в войне, всего 31, да и те, в большинстве, принадлежат к числу государств, совсем незначительных; итак, опасным будет такое положение дел, когда, по исключении из числа участников союза всей остальной Эллады, совет будет состоять только из представителей двух или трех самых крупных государств. Этим-то он больше всего и досадил лакедемонянам, почему они и стали содействовать выдвижению на должности Кимона, создавая в его лице соперника Фемистоклу в управлении государственными делами.[129]
21. Был он неприятен и союзникам, а именно тем, что объезжал их острова [130] и наживался за их счет. Вот что, например, сказал он и что выслушал в ответ (как о том пишет Геродот), когда потребовал денег от андросцев: сказал он им, что явился с двумя богами - Убеждением и Силой, но те ответили, что и у них есть два великих бога - Бедность и Нужда, не позволяющие им давать ему денег. А родосский лирический поэт Тимокреонт с большой резкостью нападает на Фемистокла в одной из своих песен за то, что тот за деньги выхлопотал прочим изгнанникам право вернуться, а им, Тимокреонтом, гостеприимцем своим и другом, ради денег же, пренебрег. [131] Вот что он говорит:
Хвалишь ты, верно, Павсания [132], иль одобряешь Ксантиппа,
Иль, может быть, Левтихида -
Я же пою Аристида. Средь многих пришедших
К нам из священных Афин лишь он был один наилучший.
А Фемистокла совсем ненавидит Латона:[133]
Лжец, он, обидчик, предатель,
Гостеприимцу Тимокреонту
Денег ради презренных
Не дал вернуться в родной Иалис на Родосе.
Заполучив серебром три таланта, он отплыл на гибель.
Несправедливо одних возвращая, других изгоняя, иных умерщвляя,
Свой он карман набивает.
Общий на Истме устроивши стол, [134] подавал
Он, словно на смех, холодное мясо;
Люди, которых кормил он, его же к чертям посылали.
Но еще гораздо наглее и необузданнее хулит Тимокреонт Фемистокла после изгнания последнего и приговора над ним·, сочинив песню, которая начинается так:
Муза, прославь эту песнь среди эллинов,
Как подобает ей это по праву.
Говорят, что Тимокреонт был изгнан за приверженность к персам и что Фемистокл также голосовал за изгнание. А так как Фемистокл позже был обвинен в приверженности к персам, то Тимокреонт сочинил про него следующее:[135]
Тимокреонт, стало быть, не один поклялся персу другом быть:
Но есть другие подлецы - не я один лишь только куцый
Есть и другие такие лисицы.
22. Но так как клеветам уже начали из зависти охотно внимать и граждане, а Фемистокл часто напоминал в народном собрании о своих прежних заслугах, то он поневоле стал всем в тягость. "Что же, разве устаете вы получать по нескольку раз благодеяния от одних и тех же людей?" - спрашивал он недовольных. Удручающе подействовала на народ и постройка храма Артемиды, которую Фемистокл назвал Аристобулой [136] как бы в знак того, что наилучшие советы давал городу и всем эллинам не кто иной, как он. Построена была эта святыня возле его дома в Мелите [137], на том самом месте, куда теперь палачи бросают тела казненных и куда выбрасывают платье и петли повесившихся и умерщвленных. В храме Аристобулы сохранилось до наших дней небольшое изображение Фемистокла, из которого видно, что героем он был не только душой, но и внешним видом.
Остракизму [138] же подвергли Фемистокла несомненно с тою целью, чтобы сокрушить его чрезмерно поднявшийся авторитет, как это обычно делалось со всеми, чье влияние считали тягостным и нарушающим демократическое равенство. [139] Ибо изгнание остракизмом не было наказанием, а служило лишь успокоительным и облегчающим средством для зависти, которая находит 'радость в унижении выдающихся людей и выход, своему озлоблению в таком их поругании.
23. В то время, как изгнанный из Афин Фемистокл проживал в Аргосе, [140] дело Павсания дало врагам Фемистокла повод выступить и против него. Лицом, обвинившим его в измене, был агрилиец Леобот [141], сын Алкмеона; обвинение это поддержали и спартанцы. Павсаний же, подготовляя измену, [142] первоначально скрывал свои намерения от Фемистокла, хотя и был его другом, но когда увидел, что Фемистокл изгнан и сильно огорчен, решился пригласить его к соучастию в своем деле, причем показал ему письма царя и настраивал его против эллинов как людей злых и неблагодарных. Просьбу Павсания Фемистокл отверг и от общения с ним совершенно отказался, однако же ни перед кем не обмолвился ни словом и действий его не открыл: он ожидал, что тот либо сам остановится, либо обнаружит себя как- нибудь иначе в безрассудном стремлении своем к осуществлению нелепого и рискованного плана. Но после того, как Павсаний был лишен жизни, нашлись некоторые письма и записи, касавшиеся того же дела и навлекшие на Фемистокла подозрение. Лакедемоняне громко его обвиняли, завистники из сограждан обвиняли его заочно, а Фемистокл оправдывался письменно, опираясь, главным образом, на то, что ему раньше ставили в вину: в ответ на клевету недругов Фемистокл писал гражданам, что он, всегда стремившийся к власти, по природе своей неспособный подчиняться и никогда этого не хотевший, ни в коем случае не мог бы предать себя, а вместе с собою и Элладу, во власть врагов-варваров. Однако же народ, поддавшись уговорам обвинителей, послал людей с поручением схватить и привести его для суда над ним в собрании эллинов.
24. Получив сообщение об этом, он перенравился в Керкиру [143] - город, евергетом [144] которого он был; избранный жителями его судьей [145] в споре их с коринфянами, он положил конец вражде, решив, что коринфяне должны уплатить 20 талантов и владеть Левкадой [146] совместно с керкирянами, как общей колонией.
Отсюда он бежал [147] в Эпир и тут, преследуемый и афинянами и лакедемонянами, вверил себя полным риска и опасностей надеждам, решив искать убежища у Адмета, царя молоссов [148]. Царь этот, обратившись однажды к афинянам с какою-то просьбой, [149] был глубоко оскорблен Фемистоклом, находившимся тогда в апогее своего политического влияния; с тех пор Адмет не переставал на него гневаться и не скрывал своего· намерения отомстить, если бы тот попался ему в руки. Но Фемистокл, в тогдашних своих несчастиях сильнее опасавшийся недавней неприязни сограждан, чем старинной вражды царя, поспешил туда и отдался на милость Адмета, явившись к нему как проситель, ищущий защиты, причем прибегнул к своеобразному, необычному способу: взяв царского сына - мальчика, он припал к домашнему очагу царя. Молоссы считают такое моление о защите самым действительным и почти единственным, не допускающим отказа. Впрочем, некоторые авторы говорят, что на самом деле способу этому научила Фемистокла жена царя Фтия, поставив рядом с ним у очага своего сына, другие же - что сам Адмет устроил и разыграл вместе с Фемистоклом эту сцену моления, дабы выставить ее перед преследователями как религиозную необходимость, заставляющую его отказать им в выдаче гостя. Сюда же ахарнянин [150] Эпикрат, прислал ему жену и детей, тайно вывезши их из Афин, за что Кимон, как пишет Стесимброт, впоследствии присудил его к смерти. Не знаю, забывает ли об этом [151] непонятным образом сам Стесимброт или заставляет забыть о том же Фемистокла, рассказывая, как Фемистокл отплыл в Сицилию и просил у тиранна Гиерона [152] в супружество его дочь, обещая подчинить всех греков его власти, как его предложение было отвергнуто Гиероном и как Фемистокл по этой причине отплыл в Азию.
25. Мало вероятно, чтобы все это случилось так. Ибо Феофраст [153] в своем сочинении о царской власти говорит, [154] что, когда Гиерон. прислал в Олимпию на конские ристалища своих лошадей и поставил там роскошно убранную палатку, Фемистокл выступил по этому поводу в собрании эллинов; по его мнению, палатку тирана следовало изорвать в клочья, лошадей же не допускать к состязаниям. А Фукидид [155] со своей стороны утверждает, что отплыл он, сошедши к Эгейскому морю, у Пидны [156], причем никто из спутников его не знал, кто он, пока грузовое судно, на котором он находился, не пригнало ветром в Фасосу [157], осаждаемому тогда афинянами, и сам он, испугавшись, не открылся владельцу судна и рулевому. То умоляя их, то угрожая прибегнуть к ложному обвинению их перед афинянами в том, что они взяли его с собой) не по неведению, а с самого начала соблазненные деньгами, Фемистокл принудил их миновать остров и причалить к Азии. Сюда же, в Азию, прибыла значительная часть его имущества, тайно [158] забранная его друзьями, а то, что было обнаружено и внесено в государственную казну, Феопомп оценивает в 100 талантов, Феофраст же - в 80, тогда как все имущество, которым владел Фемистокл, пока он еще не принимался за государственные дела, не стоило и трех талантов.
26. Пристав к Киме [159], Фемистокл тотчас же заметил, что среди собравшихся у моря многие подстерегали его, чтобы схватить, главным же образом Эрготел [160], Пифодор и их единомышленники, ибо эта охота была прибыльной для тех, кто любит наживаться каким-угодно способом: за поимку Фемистокла царем была объявлена награда в 200 талантов. Он бежал в Эги, эолийский городок, где его никто не знал, кроме Никогена, человека, связанного с ним узами гостеприимства, из эолян самого богатого и знакомого персидским сановникам. Немного дней провел у него, скрываясь, Фемистокл, когда однажды после ужина, во время какого-то жертвоприношения наставник детей Никогена Ольбий, впав в экстаз и вдохновленный божеством, провозгласил, размером стиха, следующее:
Дай язык, дай мудрость ночи и победу ночи дай![161]
В ту же ночь Фемистоклу приснилась змея, которая обвилась вокруг его живота, вползла на шею и, коснувшись лица, превратилась в орла; орел, схватив его крыльями, поднял и перенес на большое расстояние, затем· утвердил его на появившемся откуда-то золотом жезле глашатая, и тогда спящий почувствовал себя освобожденным от неизъяснимого, ужаса и волнения. [162] И вот наяву Фемистокл был отправлен дальше Никогеном, [163] придумавшим следующую хитрость. Из варварских народов многие, в особенности же народ персидский, по природе своей необузданно и до жестокости ревнивы к своим женам. Ибо не только законных жен своих, но и купленных за деньги и наложниц держат они под неослабным надзором, так что, невидимые для посторонних, женщины живут дома взаперти, а в дороге едут в повозках, закрытых со всех сторон. В такой-то, изготовленной для него повозке и повезли Фемистокла, [164] причем на вопросы встречных людей провожатые всякий раз отвечали, что везут гречанку из Ионии к одному из царских придворных.
27. Фукидид и Харон Лампсакский [165] пишут, что Фемистокл был принят, уже после смерти Ксеркса, сыном его. По свидетельству же. Эфора, Динона, Клитарха [166], Гераклида и еще многих других, он прибыл к самому Ксерксу. Из них Фукидид, как кажется, 'более, чем остальные, считается с хронологией, хотя и в его датировках есть противоречия. Став теперь лицом к лицу с непосредственной опасностью, Фемистокл сначала обратился к хилиарху [167] Артабану и заявил, что он, хоть и эллин, но желает иметь разговор с царем о делах самых важных, которыми сам царь более всего озабочен. "Пришелец, - ответил ему Артабан: - разные бывают у людей обычаи; одним кажется хорошим одно, другим - другое. Но что прекрасно для всех - это чтить и беречь свое родное: вы, как слышно, больше всего почитаете свободу и равенство, а у нас из многих и прекрасных обычаев наипрекраснейший - чтить царя и поклоняться в его лице богу, хранителю вселенной. Итак, если наши порядки тебе по душе и ты согласен пасть ниц [168], то удостоишься и видеть царя и говорить с ним лично; если же мыслишь иначе, то для общения с ним воспользуйся посредниками, ибо не принято у нас, чтобы царь выслушивал человека, не отдавшего ему земного поклона". На это Фемистокл ответил: "Но ведь я с тем и пришел сюда, Артабан, чтобы увеличить славу и могущество царя; я и сам подчинюсь вашим обычаям, если это угодно богу, возвеличившему персов, и, благодаря мне, умножится и число народов, поклоняющихся теперь царю. Итак, с этой стороны нет никаких препятствий к желанной для меня беседе с царем". - "Кого же из эллинов, - спросил Артабан, - назовем мы, возвещая о твоем прибытии? Ибо, судя по речам твоим, ты кажешься человеком не простым". "Этого никто не должен узнать раньше царя, Артабан", - ответил Фемистокл. Таков рассказ Фания; Эратосфен же в своем сочинении "О богатстве" добавляет, что свидание Фемистокла с хилиархом и знакомство их состоялось через посредство одной из наложниц Артабана, эретриянки родом.
28. Введенный к царю, Фемистокл распростерся перед ним ниц, а затем молча встал. Царь приказал переводчику спросить его, кто он, и Фемистокл на вопрос толмача ответил так: [169] "Я - афинянин Фемистокл и пришел к тебе, царь, как преследуемый эллинами беглец, которому персы обязаны многими бедствиями; но я сделал персам еще больше добра, помешав эллинам преследовать их, когда, по избавлении Эллады от опасности, уверенность в том, что отечество спасено, позволила мне оказать и вам некоторые услуги. Мне, конечно, остается лишь во всем поступать сообразно с теперешними моими несчастиями, и я явился сюда готовый и принять милость царя, если он благосклонно со мною примирится, и умолять его, гневающегося и помнящего зло, о прощении. Положись же на врагов моих, как на свидетелей того, сколь много добра я сделал персам", и лучше используй несчастия мои для доказательства своей добродетели, чем в угоду гневу. Ибо спасешь ты своего гикета[170], а погубишь того, кто стал врагом эллинов". По окончании речи Фемистокл указал, что божество печется о нем, рассказав о своем сновидении у Никогена и еще об оракуле Зевса Додонского: [171] получив повеление идти к тому, кто одноименен богу, он понял, что посылается к царю, ибо и тот и другой - великие цари, и оба так и называются.
Выслушав Фемистокла, перс ему ничего не ответил, хоть и подивился его уму и смелости, но друзьям своим сказал, что испытывает такую радость, как если бы ему выпало на долю величайшее счастье, и обратился с молитвой к Ариману [172], прося его всегда внушать врагам такие мысли, чтобы они изгоняли из своей среды наилучших людей. Говорят также, что он принес жертву богам, после чего поспешил на пир, ночью же, среди сна, трижды вскричал от радости: "Фемистокл афинянин у меня в руках!"
29. На следующий день рано утром, созвав своих друзей, он велел привести Фемистокла, который не ожидал для себя ничего хорошего, гак как заметил, что привратники, узнав при появлении Фемистокла его имя, вознегодовали и стали его поносить. К тому же и хилиарх Роксан, в то время как Фемистокл проходил мимо него, а царь восседал на троне, прочие же все хранили молчание·, тихо вздохнул и промолвил: "Эллин, коварная змея, это добрый гений царя привел тебя сюда". Однако же, когда Фемистокл предстал пред очи царя и снова распростерся ниц, царь приветствовал его и, благосклонно заговорив с ним, заметил, что он уж и теперь задолжал Фемистоклу 200 талантов: Фемистокл привел себя сам·, и ему по справедливости причитается объявленная за привод его награда. Обещал он еще гораздо больше и ободрил его; и позволил ему говорить об эллинских делах, что сам захочет, без всякого стеснения. На это Фемистокл ответил, что речь человеческая подобна узорным тканям: и первая и последние показывают изображенное в них лишь тогда, когда они развернуты; будучи же стянуты, все скрывают и искажают. Поэтому ему нужно время[173]. Царь, оставшись доволен сравнением, предложил Фемистоклу назначить срок, и тот, испросив себе один год и научившись достаточно хорошо персидскому языку, стал сообщаться с царем уже лично. [174] Людям посторонним внушал он представление, что разговоры его с царем касаются эллинских дел, но во дворце· и в кругу своих друзей царь произвел в ту пору большие перемены, и Фемистокл навлек на себя неприязнь некоторых влиятельных лиц, полагавших, что он отважился говорить с царем и о них, пользуясь данной ему свободой слова. Да и почести, достававшиеся Фемистоклу, ничуть не· походили на те, которые оказывались другим иноземцам: он участвовал и в охотах царя, и в домашних его ' развлечениях, так что был даже представлен его матери и стал у ней своим человеком!, а по царскому приказу был посвящен и в учение магов. Затем, когда спартанцу Демарату [175] предложено было испросить себе подарок, тот потребовал для себя права проехать через Сарды, надев тиару прямо [176], как это делают цари. Родственник же царя Мифропавст, коснувшись тиары Демарата, сказал ему: "Ведь под этой тиарой нет мозга, который бы она прикрывала. Зевсом же ты все равно не будешь, хотя бы· в руке у тебя была молния". С своей стороны, царь, рассердившись на Демарата за эту просьбу и прогнав его от себя, казался в отношении его непреклонным; тем не менее Фемистокл, выступив за него ходатаем, умилостивил и примирил с ним· царя. Говорят, что и каждый из последующих царей, при которых сношения между персами и эллинами значительно развились, всякий р! аз, когда у него являлась нужда в эллине, возвещал и писал, что эллин этот будет у него еще в большей чести, чем Фемистокл. О самом же Фемистокле рассказывают, что однажды, будучи уже лицом высокопоставленным и окруженным почетом, он сказал своим детям при виде великолепно накрытого обеденного стола: "Дети, мы погибли бы, если бы не погибли". [177] По свидетельству большинства историков, ему были даны три города - на хлеб, на вино и на приправу, а именно: Магнесия, [178] Лампсак [179] и Миунт [180]. Кизикиец Неанф и Фаний добавляют сюда еще два города: Перкоту и Палескепс - на постель и одежду.[181]
30. Во время поездки его на морское побережье по эллинским делам [182] сатрап Верхней Фригии, перс, по имени Эпиксий, замыслил недоброе: несколько писидийцев [183], которых он уже давно держал наготове, должны были убить Фемистокла, лишь только тот прибудет в. селение, именуемое Леонтокефалы, [184] [185] и расположится там на ночлег. Но Фемистоклу, говорят, явилась в сновидении, во время полуденного отдыха, Мать Богов [186] и сказала: "О Фемистокл, избегай львиной головы, дабы не наткнуться тебе на льва. А я за это слово требую себе в прислужницы Мнесиптолему". Смущенный видением и вознеся молитву к богине, он сошел с большой дороги, перешел, сделав круг, на другую и, миновав то место, уже ночью расположился на ночлег. Между тем одно из везших палатку животных упало в реку, и рабы Фемистокла, развесив намокшие полотнища, сушили их. Писидийцы же, вооружившись мечами, устремились туда и, не разглядев, как следует, при лунном свете то, что сушилось, подумали, что это палатка Фемистокла и что они застанут его отдыхающим внутри ее. Но когда они очутились рядом и приподняли полотно, стража напала на них и схватила. Избавившись таким путем от опасности и дивясь откровению богини, Фемистокл построил в Магнесии храм Диндимены, а дочь свою Мнесиптолему назначил в нем жрицей.
31. Приехав в Сарды и занявшись на досуге осмотром в храмах утвари и многочисленных приношений, он увидел в храме Матери Богов двухфутовую медную деву, известную под названием гидрофоры.[187] Он сам ·- еще в то время, когда, заведывая водоснабжением в Афинах, уличил тех, кто воровал воду, отводя ее - посвятил эту статую в один из храмов, отлив ее за счет штрафных сумм. Жалея ли о том, что священный кумир попал во вражеский плен [188] или желая показать афинянам, сколь великим почетом и влиянием он пользуется у царя, Фемистокл обратился к лидийскому сатрапу и просил у него разрешения отослать деву в Афины. Варвар рассердился и пригрозил написать письмо царю, а Фемистокл, испуганный этим, укрылся на женской половине и, ублаготворив деньгами наложниц, смягчил гнев сатрапа. В дальнейшем он вел себя осторожнее, уже опасаясь зависти варваров, и не разъезжал по Азии, как о том пишет Феопомп, а поселился в Магнесии. Пользуясь великими милостями и чествуемый наравне с знатнейшими персами, он долго прожил здесь, ничем не тревожимый, тем более, что царь, постоянно занятый внутренними делами [189], мало обращал внимания на дела эллинские. Но когда восставший при содействия афинян Египет [190], продвинувшиеся до Кипра и Киликии эллинские триэры и господствовавший на море Кимон побудили царя вступить в борьбу с эллинами, дабы помешать им еще более усилиться для борьбы против него, - тогда уже пришлось и двинуть войска и рассылать военачальников, а к Фемистоклу в Магнееию начали являться посланцы с царским повелением заняться эллинскими делами и выполнить свои обещания. Но Фемистокл на сограждан не гневался и не хотел вести войну с ними, прельщенный такой честью и властью. И вот, быть может, считая дело безнадежным, тем более, что Эллада имела тогда великих полководцев [191], причем Кимон необыкновенно счастливо вел войну, а более всего из стыда, пробужденного в нем воспоминаниями о славе своих подвигов и о былых трофеях, он пришел к наилучшему решению - завершить свою жизнь достойным концом. Принеся жертву богам, созвав друзей и простившись с ними, Фемистокл, как гласит о том общая молва, выпил бычьей крови [192], по мнению же некоторых, принял быстро действующий яд и скончался в Магнесии, прожив 65 лет, из которых большую часть провел он за государственными делами и в предводительствовании на войне. А царь, говорят, узнав о причине и роде его смерти", еще более дивился этому человеку, друзьям же его и семейству постоянно выказывал свое благоволение.
32. Фемистокл оставил после себя сыновей Архептолида, Полиевкта и Клеофанта - от Архиппы, дочери Лисандра из Алопеки [193]. О Клеофанте упоминает и философ Платон [194], как о превосходном наезднике, в других же отношениях ничем себя не выказавшим. А из старших сыновей Неокл умер еще мальчиком, будучи укушен лошадью, Диокла же усыновил дед его Лисандр. Дочерей у Фемистокла было много. Из них Мнесиптолему, родившуются от второго брака [195], взял замуж брат ее от другой матери [196] Архептолид, Италию [197] - хиосец Пантоид, Сибариду - афинянин Никомед. Никомаху же получил в жены от братьев ее, уже после смерти Фемистокла, приехавший в Магнесию племянник его Фрасикл; он же взял к себе на воспитание младшую из всего семейства Азию.
У магнесийдев сохраняется поставленный на городской площади великолепный могильный памятник Фемистокла. А то, что говорит об останках его Андокид в сочинении "К сотоварищам"[198] - будто афиняне, разыскав эти останки разбросали их - не заслуживает никакого внимания, ибо он клевещет на народ, подстрекая олигархов. [199] Филарх [200] же в своей "Истории" чуть не пускает в ход, как это делается в трагедии, театральную машину: выводя в ней каких-то Неокла и Демопола, как сыновей Фемистокла он хочет лишь вывести на сцену борьбу и страдания, и едва ли найдется кто-нибудь, кто бы не понял, что все это выдумано.
Периегет Диодор [201], руководствуясь скорее догадками, чем знакомством с фактами, написал в сочинении своем о памятниках, что вблизи большой пирейской гавани от оконечности Алкима выдвигается в виде как бы угла полоса земли и, если обогнуть ее с внутренней стороны до места, где море всегда бывает довольно спокойно, то там окажется значительных размеров цоколь, а то, что возвышается здесь в форме алтаря - и есть гробница Фемистокла [202]. Диодор полагает, что о том же свидетельствует, в согласии с ним, и комический поэт Платон [203] в следующих стихах:
На видном месте твой стоит могильный холм.
Он будет странников приветствовать всегда.
Взирать на уходящих, приплывающих,
А иногда и на сраженья кораблей.
Потомкам Фемистокла в Магнесии продолжают оказывать некоторые почести и до наших дней. Таким почетом пользовался и афинянин Фемистокл, с которым я близко познакомился и подружился у философа Аммония.
[1] Рассказ о низком происхождении Фемистокла не заслуживает доверия. Сам же Плутарх в конце этой главы говорит, что Фемистокл принадлежал к Ликомидам, знатному древнеаттическому жреческому роду; Непот («Фемистокл», I, 2) также сообщает, что отец Фемистокла принадлежал к знати (generosus). Далее, как мы узнаем из Дионисия Галикарнасского (Antiquitates, VI, 34») и Евсевия, Фемистокл был в 493/2 г. архонтом, что подтверждается и Фукидидом (I, 93, 3), а в архонты избирались только знатные люди.
[2] Незаконнорожденными (нофами) в Афинах назывались дети, прижитые гражданином от матери рабыни или иностранки. Им были предоставлены гражданские права, лишь впоследствии отнятые у них Периклом (в середине V в.).
[3] Мать Фемистокла была иностранкой, но о месте ее происхождения устойчивая традиция отсутствует. По Непоту («Фемистокл», I, 2), она была родом из Акарнании. Ср. Holm, «Griechische Geschichte», II, 41, 4: «Последнее сообщение наиболее правдоподобно, так как оно лучше всего объяснило бы связь Фемистокла с западной Грецией».
[4] «Фаний из Эреса (на Лесбосе), перипатетический философ, ученик Аристотеля. Он жил в III олимпиаду (336 г.), при Александре Македонском» (Свида).
[5] «Неанф из Кизика, оратор, ученик Филиска из Милета» (Свида). В числе его многочисленных, не дошедших до нас сочинений упоминается «История царя Аттала» (241–197); к этой эпохе, очевидно, относится его деятельность.
[6] Незаконнорожденный: отец его был Зевс, а мать — смертная женщина Алкмена. Ср. Аристофан, «Птицы», ст. 1648 и сл., где Гераклу говорят:
Знай, ни крошечки Ты не получишь из добра отцовского -
Таков закон. Ведь, ты байструк, не честный сын.
— Байструк, да что ты? — Ну, конечно, видит Зевс,
Сын чужеземки–матери.
[7] Дословно: натираться там маслом.
[8] См. прим. 1.
[9] Очевидно, в эпиграмме, написанной в честь Фемистокла. Симонид — знаменитый поэт–лирик, прославившийся в эпоху Греко–персидских войн. Особенно популярны его элегии в честь павших при Фермопилах и Марафоне.
[10] Эти слова, как указала мне В. В. Петухова, пародированы Аристофаном в «Осах», 959 и 989 в контексте, весьма нелестном для Фемистокла:
А украл немножечко,
Так ты прости! На лире не обучен он!
Лабета оправдай, отец!
Э, нет! Э, нет! На лире не обучен я!
[11] Стесимброт из Фасоса, комментатор Гомера и автор сочинения «О Фемистокле, Фукидиде и Перикле», написанного в аристократическом духе и враждебного Фемистоклу. Сочинение это до нас не дошло.
[12] Анаксагор. См. биографию Лисандра, пр 46.
[13] Мелисс — известный философ элейской школы, ученик Парменида.
[14] См. биографию Перикла, гл. 24–28.
[15] «Сомнение Плутарха в правильности сообщения Стесимброта вряд ли убедительно. Анаксагор жил с 500 до 428 г., около 460 г. он прибыл в Афины. Фемистокл… умер ок. 460 г., так что Фемистокл мог некоторое время одновременно с Анаксагором находиться в Азии» (Синтенис–Фур, в комментарии к биогр. Фемистокла).
[16] Мнесифил не был натурфилософом, несмотря на то, что в его время это направление было господствующим в философии. Будучи учеником Солона, он учил практической жизненной мудрости, т. е. морали, красноречию и т. д. и, таким образом, явился предшественником позднейшей софистики. По сообщению Геродота (VIII, 57), Мнесифил давал советы Фемистоклу перед Саламинской битвой. По Плутарху («Пир семи мудрецов», 154 С), он был сторонником демократии и равенства и врагом цензового принципа. В другом месте Плутарх говорит, что Мнесифил оказал такое же благотворное нравственное действие на Фемистокла, как Аристид на Кимона,
[17] Если сын относился непочтительно к отцу, оскорблял его или же расточал родовое имущество, ведя распутную жизнь и нарушая общественные приличия, отец мог по собственному усмотрению публично через глашатаев объявить, что виновный ему больше не сын. Это называлось «апокериксис». Такой сын лишался наследства и вообще был ограничен в правах. В конце V в., когда между старшим и младшим поколением обнаружилось резкое расхождение, такие случаи были не редкими — это был удел ряда независимых натур. В начале V в. апокериксис мог быть лишь очень редким явлением. По Непоту («Фемистокл», I), причиной «апокериксиса» был слишком широкий образ жизни Фемистокла и расточение родового имущества, причины — весьма подходящие для начала V в., когда на первом плане еще стояли интересы рода. По сообщению эпикурейца Идоменея (III в.; у Афинея, XII, 533 е., XII, 576 с.) причиной были распущенность и нарушение приличий. Фемистокл якобы въехал на переполненную народом агору (рыночную площадь) на колеснице, в которую были запряжены четыре гетеры (гетеры — продажные женщины). Элиан (Varia historia II, 12) также считает причиной распущенность. Плутарх (Reg·, et imper, apopht., 184 и Валерий Максим (9, 2) рассказывают о пьяных кутежах юного Фемистокла. Однако, по указанию этих авторов, Фемистокл вскоре совершенно изменил образ жизни. Из найденного недавно папирусного фрагмента диалога ученика Сократа Эсхина «Алкивиад» (Papyr. Oxyrrhynch., XIII, 1608) мы узнаем, что Сократ, проповедовавший, что юноши должны авторитет учителя ставить выше авторитета отца, ссылался на апокериксис Фемистокла. Я склонен поэтому думать, что здесь есть доля исторической правды. Возражения Плутарха могли иметь причиной простое стремление реабилитировать великого человека. См. мою статью «Väter und Söhne in den neuen litterarischen Papyri» Aegyptus, VII, 1926, стр. 243 и след.
[18] См. биографию Аристида, особенно главы 2–3.
[19] Философ–перипатетик 1–ой половины III в. до н. э.
[20] В рукописи Теоса (τεῖον, τῖον, испр. по биогр. Аристида, 2, 19).
[21] Мильтиад, сын Кимона, двоюродный внук Мильтиада, сына Кипсела, ставшего при Писистрате тиранном Херсонеса Фракийского, отец Кимона, биография которого дана ниже, стр. 68. Принадлежал к знатному афинскому роду Филаидов, возглавлявшему правую землевладельческую группировку (педиаков). Архонт в 524 г. Долгое время управлял Херсонесом Фракийским и за эти годы хорошо ознакомился с персами и их способом ведения войны. Став к ним во враждебные отношения и вынужденный бежать из своих владений, вернулся в Афины. Здесь как раз к этому времени были изгнаны остракизмом сторонники персофильской ориентации, и власть перешла к патриотической группе, которую и возглавил Мильтиад. В 490 г. был выбран одним из десяти стратегов для войны с Дарием и прославился своим руководством афинским войском в Марафонской битве. После неудачного похода против острова Пароса, отпавшего к персам, подвергся нападкам своих политических противников из торговой партии, возглавляемой Алкмеонидами, и был присужден к штрафу в 50 талантов. Вскоре затем он умер от ран; штраф уплатил его сын Кимон (см. ниже, стр. 68).
[22] Об этой резкой перемене в образе жизни Фемистокла сообщают также Элиан и Валерий Максим в местах, указанных в прим. 16.
[23] Трофей — памятник (посвящение богам) в честь победы в виде сложенных в кучу неприятельских доспехов и оружия.
[24] Источником Плутарха здесь является характеристика Фемистокла, данная Фукидидом (1, 138, 3): «Фемистокл на деле доказал свою природную даровитость и в этом отношении заслуживает удивления больше всякого другого. С помощью присущей ему сообразительности, не получив ни в ранние, ни в зрелые годы образования, способствовавшего ее развитию, Фемистокл после самого краткого размышления был вернейшим судьею данного положения дел и лучше всех угадывал события самого отдаленного будущего… Фемистокл… обладал в наивысшей степени способностью моментально изобретать надлежащий план действия».
[25] Лаврийский горный округ в южной Аттике (в Паралии), см. Геродот, VII, 144; Аристотель «Афинская полития», 22, 1: «А на третий год после этого при архонте Никодеме (483–482 г.) были открыты рудники в Маронее, и у города остались сбережения в сто талантов (около 240 тыс. руб.) от их разработки. Тогда некоторые советовали поделить эти деньги между народом, но Фемистокл не допустил этого. Он не говорил, на что он думает употребить эти деньги, [23.1] но предлагал дать заимообразно ста богатейшим из афинян, каждому по одному таланту, а затем, если их расходование будет одобрено, трату принять в счет государства, в противном же случае взыскать эти деньги с получивших их в заем. Получив деньги на таких условиях, он распорядился построить сто триэр, причем каждый из этих ста человек строил одну. Это и были те триэры, на которых афиняне сражались при Саламине против варваров».
Фукидид, I, 14, 2: «Триэры появились у афинян позже, с того времени, как Фемистокл убедил афинян во время их войны с эгинянами, и ввиду тех средств, какими располагали персы, соорудить корабли; на этих кораблях афиняне и сразились на море. Впрочем, и эти корабли не были еще вполне палубными». Диодор, XI, 43, 3: «Фемистокл убедил народ строить в дополнение к уже существующим кораблям по 20 триэр в год».
[23.1] В это время шла война с Эгиной, главным торговым конкурентом Афин. См. приводимое здесь указание Фукидида.
[26] Ср. Фукидид, I, 93, 4 и 7: «Фемистокл первый осмелился сказать, что необходимо заняться морским делом, и сам немедленно положил тому начало. Больше всего Фемистокл обращал внимание на флот, как мне кажется, потому, что находил для персидского войска нападение на Афины более доступным с моря, нежели с суши».
[27] Законы, IV, 706 В.
[28] Точнее: к подушкам, на которых сидели гребцы.
[29] По господствовавшему в древности представлению Фемистокл являлся представителем крайней демократии и имел противниками Аристида и Кимона, вождя аристократической лаконофильской партии. См., напр., Плутарх, «Кимон», 10: «Кимон стоял во главе аристократической лаконской партии, противодействуя вместе с Аристидом Фемистоклу, сверх меры усиливавшему демократию». Диодор (XI, 43, 3) сообщает также, что «Фемистокл убедил народ освободить от податей метэков и ремесленников, чтобы со всех сторон собралось много простого народа в Афины и чтобы они создавали искусные произведения ремесла в большем количестве, так как он считал, что и то и другое наиболее полезно для усиления морского могущества». Историки середины XIX века стояли на такой же точке зрения (напр. Дункер). Гольм (ук. в пр. 3 соч.) впервые выступил против этого взгляда, считая, что в древности знали только об усилении флота Фемистоклом, а это с античной точки зрения было равносильно усилению демократии. Однако это, по мнению Гольма, неверно. «Англия, — говорит он, — имеет сильнейший в мире военный флот и, тем не менее, не является демократией»; Соединенные Штаты военного флота во времена Гольма не имели и, тем не менее, были наиболее демократическим государством в мире. Из нынешних ученых на точке зрения Гольма стоит Белох (II, 2, стр. 130 и сл., 1916 г.). На близкой позиции стоит и А. Розенберг («Die Parteistellung. des Themistokles», «Hermes», 52, 1918, стр. 307 и сл.). Эти ученые не принимают, однако, во внимание того, что в древности предоставление активной роли на войне сопровождалось и предоставлением политических прав (легковооруженные никакой активной роли в бою не играли,, а до реформы Фемистокла феты служили только легковооруженными). Даже рабам, включенным в ряды войск (напр. при Марафоне и Аргинусах), предоставлялась свобода и политические права. Поэтому правы Дункер (VII, 187), сравнивавший реформу Фемистокла с введением всеобщей воинской повинности, и стоящий на сходной точке зрения Эд. Мейер («Gesch. des Alt.», III, стр 361), несмотря на неприемлемую для нас мотивировку поведения Фемистокла: «Цель Фемистокла не могла быть достигнута при существовавших в его время учреждениях; поэтому он вынужден был приложить все усилия для содействия новомодному демократическому развитию. Теоретики позднейшего времени, мечтавшие о восстановлении отошедшего в область предания положения вещей, бывшего при Клисфене и Солоне, справедливо видели в нем истинного основателя античной демократии, Эфиальт и Перикл только сделали выводы из того, что было создано Фемистоклом. Он содействовал дальнейшему развитию суверенитета народа устранением (от власти) архонтата, он положил начало власти демагогов, не занимающих государственных должностей, он сравнял неимущую массу с имущими привлечением ее к военной службе во флоте». Любопытно замечание Аристотеля («Политика», V, 2, 12): «Жители Пирея (афинской гавани) значительно демократичнее жителей города».
[30] Ср. Фукидид, I, 73, 5.
[31] Эта глава характерна для тенденции Плутарха — отбрасывая факты крупного исторического значения, давать характеристику своих героев на основании случайных анекдотов сомнительной исторической ценности.
[32] Античные жертвоприношения, как правило, сопровождались угощением широких масс, для которых праздник был почти единственным случаем угощаться мясной пищей.
[33] Гостеприимцами (по–гречески «ксенами») назывались жители двух греческих государств, заключившие между собой союз гостеприимства (на Кавказе такие гостеприимцы называются кунаками). Когда грек приезжал в город, где жил его гостеприимец, тот должен был предоставить ему помещение, стол и т. д., а также защищать его перед властями, судом и отдельными гражданами от всякого рода ущерба и нападений, так как в Греции вне границ своего государства (часто насчитывавшего сотню жителей) люди не пользовались почти никакой защитой закона, за исключением того случая, когда они поселялись на постоянное жительство; тогда они входили в сословие метэков, сильно ограниченное в правах (см. предисловие, стр. 27).
[34] Речь идет, по–видимому, о провизии, присылавшейся сородичами для гостеприимца.
[35] Имеется в виду гомеровский «деревянный конь». Ахейские герои спрятались в него, конь был втащен в Трою и таким образом Троя была разрушена как бы изнутри (Одиссея, VIII, 493). Замечание Фемистокла имеет тот смысл, что и дом Дифилида будет разрушен изнутри, благодаря раздорам, устроенным Фемистоклом в его семье.
[36] Гермион (или Гермиона) — гавань в Арголиде с знаменитым храмом Деметры.
[37] В У в. наиболее богатые из афинских граждан были обязаны поочередно исполнять государственные повинности, называемые «литургиями». Эти литургии обходились так дорого, что многих они совсем разоряли, несмотря на то, что их приходилось исполнять раз в несколько лет. Такими литургиями были: триэрархии, т. е. снаряжение военного корабля на свой счет, упоминаемая здесь хорегия, т. е. организация на свой счет театрального представления (организация хора, приглашение специалиста–руководителя хора, который был в то же время автором пьесы, костюмировка и т. д.). Хорегию выполнял хорег.
[38] Трагический поэт, автор пьес «Взятие Милета» и «Финикиянки».
[39] Поэт Симонид славился в древности своим корыстолюбием и подвергался за это насмешкам Аристофана и других комических поэтов. См. выше, прим. 8.
[40] См. Аристотель, «Риторика», I, 6: «Коринфяне считали, что Симонид оскорбил их, сказав в своих стихах:
Троянцам же коринфян не в чем упрекнуть.
Плутарх, «Дион», 1: «Симонид говорит, что троянцы не были злы на коринфян за то, что они участвовали в походе на Трою вместе с ахейцами: ведь Главк со своим войском также участвовал в походе, будучи по происхождению коринфянином, но сражался на стороне Трои». Повидимому, Симонид намекал на двойственную роль Коринфа в Греко–персидских войнах.
[41] По персидским взглядам, согласие «дать землю и воду» символически означало подчинение. Персидский царь символически становился собственником всей земли и воды данного государства. Ксеркс, в сущности, имел право требовать от афинян «земли и воды», так как уже во времена Клисфена афиняне, ища у персов поддержки против Спарты, обещали им землю и воду (Геродот, V, 73).
[42] Зелея — город в Мигии, в Малой Азии.
[43] См. Демосфен, 3–я Филиппика, 41: «Надпись, написанная нашими предками на медной доске и поставленная на акрополе, гласит: «Арфмий, сын Пифонакта из Зелеи, да будет лишен чести и объявлен врагом народа афинян и их союзников, сам и его потомство». Далее в надписи указана и причина: «За то, что он привез золото от персов в Пелопоннес». Здесь «лишен чести» не означает, как обычно, «лишен гражданских прав». «Пусть он умрет, лишенный чести», это значит, что тот, кто убьет его, будет свободен от всякого наказания». Эсхин, «Против Ктесифонта», 258: «Наши предки, можно сказать, приговорили к смерти Арфмия из Зелеи, привезшего в Элладу золото от персов. Он часто приезжал в наш город, будучи проксеном (гостеприимпем) афинского народа. Однако его через глашатая изгнали из государства и из всей территории, над которой властвуют афиняне». Повидимому, Арфмий привез деньги в Пелопоннес для подкупа.
[44] О решении греков прекратить, ввиду надвигавшейся опасности, взаимные распри и войны рассказывает Геродот (VII, 145). Но он ничего не говорит о роли Фемистокла в этом деле.
[45] Геродот говорит о Хилее, гражданине города в Аркадии, как о самом влиятельном иноземце в Лакедемоне, по совету которого спартанцы послали войско на помощь афинянам против Мардония, но это произошло уже после Саламинской битвы (IX, 9 и сл.).
[46] Долина, ведущая из Македонии в Фессалию вдоль нижней части реки Пенея между горами Пелионом и Оссой. Подробнее об этом Геродот, VII, 173.
[47] Греки называли персидского царя просто царь (βασιλεύς).
[48] Отход к Артемисию: Геродот, VII, 175, 176. Ниже (8, 2) Плутарх объясняет, что такое Артемисий.
[49] Гурач (С. Guratsch, «Euribiades und Themistocles bei Artemison und Salamis», «Klio» 19, 1923, стр. 62) видит во всем атом рассказе афинофильскую версию, имеющую целью показать, какую крупную роль играл афинский вождь в битве при Артемисии. По его мнению, Еврибиад, который был выдвинут на пост руководителя флота, несмотря на то, что он не принадлежал к царскому роду, несомненно был. блестящим стратегом и единственным руководителем в битве при Артемисии. Геродоту нужно было каким бы то ни было путем приписать Фемистоклу какую–то роль в этом сражении. Если бы Фемистокл действительно был виновником победы, то незачем было бы собирать анекдоты о нем; рассказ о подкупе был единственной возможностью приписать хоть часть заслуг афинянам и создать впечатление, что Еврибиад был человеком нерешительным, трусливыми находящимся не на своем месте. Рассказ о подкупе Еврибиада Фемистоклом внутренне невероятен. Поэтому, по мнению Гурача, победой при Артемисии греки обязаны исключительно гению Еврибиада. Надо, однако, указать, что Аристофан в «Лисистрате» (ст. 1250–1261) считает битву при Фермопилах самой славной страницей спартанского оружия, а битву при Артемисии — афинского.
[50] Афеты — бухта на Фессалийском побережье, близ полуострова Магнесии, у входа в Пагасейский залив (см. Геродот, VII, 193).
[51] Остров близ полуострова Магнесии (см. Геродот, VIII, 13).
[52] У афинян были две триэры для государственных поручений: «Саламиния» и «Парал». Здесь имеется в виду «Саламиния». Она названа священной потому, что на ней отправлялись религиозные посольства к храмовым праздникам, напр. в Делос.
[53] У пролива близ Артемисия. Подробное описание этих боев у Геродота, VIII, 1–21.
[54] Пиндар — уроженец города Фив, один из наиболее популярных в V в. греческих поэтов. Писал, главным образом, торжественные оды для хоров в честь побед на олимпийских, пифийских и других состязаниях (эпиничии). Был, прежде всего, придворным певцом сицилийских тираннов. Его оды прославляют идеалы землевладельческой аристократии. Пиндар жил с 522 по 402 г. до н. э.
[55] Олизон — приморский город на полуострове Магнесии. Плутарх имеет в виду место из Илиады (II, 717), согласно которому эта область принадлежала Филоктету (миф о Филоктете см., напр., в трагедии Софокла «Филоктет»),
[56] Это известие принес Габроних (Геродот, VIII, 21).
[57] Довольно точный пересказ соответствующего места Геродота (VIII, 22).
[58] Яснее у Геродота (ук. м): «Фемистокл начертал это с двояким расчетом, как мне кажется. Или надпись останется неизвестною царю и побудит ионян изменить ему и перейти та сторону своих, или же она будет доставлена Ксерксу и истолкована в худом смысле, что навлечет на ионян подозрение и устранит их от участия в морских сражениях». Согласно Геродоту, этот прием принес некоторые плоды позже в битве при Саламине (VIII, 85): «Только немногие из ионян согласно внушению действовали нерадиво, большинство не последовало этому решению».
[59] См. Геродот, VIII, 30, 32: «Дело в том. что одни лишь фокидяне из жителей той области не склонялись на сторону мидян, притом, как я по догадке заключаю, не по какой–либо иной причине, но вследствие вражды к фессалиянам; если бы, напротив, фессалияне были на стороне эллинов, фокидяне бы склонились на сторону мидян… Варвары исходили всю фокидскую землю, причем войско их имело проводников из фессалиян; куда бы они ни приходили, везде все жгли и разоряли, бросая огонь на города и храмы».
[60] От моря до моря, т. е. от Саронического до Коринфского залива, с целью воспрепятствовать проникновению сухопутных персидских войск в Пелопоннес.
[61] Вне пределов своего государства афинские граждане лишились бы защиты законов и оказались бы в положении жалких изгнанников, метэков. Равным образом по античным народным религиозным представлениям (так наз. генотеизм) власть богов и духов предков прекращается за рубежом родного государства: за пределами Аттики, Афина не з состоянии уже будет оказать помощь афинянам. Такой же смысл имеет и содержащееся в гл. X указание об исчезновении священной змеи: поскольку персам суждено захватить город, афинскому божеству в нем нечего больше делать.
[62] Для того, чтобы боги могли появляться и исчезать в воздухе, в греческой трагедии применялись особые машины (так называемые эккиклемы), имевшие особую платформу, на которой стояли актеры, изображавшие богов.
[63] Дельфийский оракул (вернее, город Дельфы и персонал, обслуживающий вракул) в противоположность остальной Фокиде держался персидской ориентации; со своей стороны персы чтили бога Аполлона. До нас дошло письмо царя Дария сатрапу Гадату, в котором царь ругает сатрапа за то, что он посмел взыскать дань со священных участков, принадлежащих богу Аполлону. «Разве ты не знаешь, — пишет Дарий, — как относились мои предки к этому богу, который изрек персам всю истину». Самый оракул, о котором идет речь в тексте, приведен у Геродота, VII, 140: «… Пифия, по имени Аристоника, изрекла следующее: «Чего сидите, жалкие люди? Покинь свои жилища и высокие холмы кругообразного города и спасайся на окраины земли. Не уцелеют ни голова, ни туловище, ни ноги, ни руки, ни середина тела, все исчезнет. Сокрушит его огонь и бурный Арей, устремляющийся на сирийской колеснице. Истребит он множество укреплений, он предаст всепожирающему пламени множество храмов бессмертных. Но ступайте из храма и душу вашу излейте в скорбях». Это прорицание, очевидно, имело целью вызвать упадок духа у афинян и тем облегчить персам задачу покорения Греции. Однако оракул принужден был считаться с общественным мнением Греции, и поэтому по настойчивой просьбе афинян им было дано другое, более мягкое прорицание (VII, 141): «Паллада не может умилостивить Олимпийца Зевса ни настойчивыми мольбами, ни мудрым советом. Опять скажу тебе непреклонное слово: хотя будет взято все, что содержит в себе гора Кеккропа и долина священного Киферона, далековидящий Зевс дает Тритогенее одну твердыню деревянную, которая должна остаться несокрушимой и должна помочь тебе и детям твоим. Не жди ты недвижно конницы и многочисленной с суши наступающей пехоты, но оберни тыл и отступай…» (Далее у Геродота в конце предсказания упоминается еще Саламин, но это, очевидно, позднейшая добавка с целью оправдать бога, vaticinium ex eventu). Действительный смысл этого оракула становится ясным из того, что население многих городов, подвергшихся нападению персов, переселялось целиком на запад в Италию, оставляя свои города персам. Такие проекты были и в Афинах; см. Геродот, VIII, 62, где Фемистокл говорит: «Если же ты не поступишь так, мы немедленно забираем на корабли наших домашних и переселяемся в Италию, в город Сирис, который искони был нашим, и по изречению оракула должен быть заселен нами». Аполлон, очевидно, советует афинянам сесть за деревянные стены, т. е. на корабли и отправиться для основания нового города. Фемистокл, однако, истолковал этот оракул так, как ему это было удобно.
[64] Как мы узнаем из Геродота (VIII, 41), некоторые афиняне отправили свои семьи в Трезену на Эгину и на Саламин.
[65] Трезена — город на побережье Арголиды, связанный с Афинами узами тесной, старинной дружбы; он когда–то был населен ионянами и отсюда, якобы, происходил мифический афинский царь Тезей, которого считали основателем афинской демократии.
[66] Здесь источником служит Аристотель, приписывающий ареопагу ту роль которая у Геродота приписана Фемистоклу («Афинская полития», 23): «Ареопагу афиняне были обязаны успехом морской битвы при Саламине. Стратеги совершенно растерялись, не зная, что делать, и объявили через глашатаев, чтобы каждый спасался, как может; между тем ареопаг, достав денег, роздал по восьми драхм на человека и посадил всех на корабли». Совет ареопага составлялся из граждан, отбывших должность архонта и выполнивших ее безупречно. В эту эпоху ареопагу, кроме суда по делам об умышленном убийстве, принадлежал, повидимому, надзор за частной жизнью граждан, право отмены постановлений должностных лиц и народного собрания и, очевидно, в известной мере управление финансами. Ср. Цицерон, «Об обязанностях», 22, 75.
[67] Клидем — исторический писатель IV в., автор одной из Атфид (так назывались хроники, посвященные истории Аттики).
[68] См. Геродот, VIII, 51: «Варвары взяли пустой город, а также немногих афинян, которых нашли в храме, храмовых казнохранителей и бедняков. Эти люди заградили доступ к акрополю досками и бревнами и так отбивались от неприятеля. Они не удалились на Саламин по причине бедности и потому еще, что только себя считали верными истолкователями изречения, которое дала им Пифия, — именно, что деревянная стена будет неодолима».
[69] Эта трогательная история о собаке, как мы узнаем из Элиана («О природе животных», XII, 35), была впервые рассказана у Аристотеля и Филохора. Поздние авторы всячески разукрашивают ее. Элиан сообщает о любви Ксантиппа к собакам (вместо одной у него несколько собак). Плутарх («Катон старший», 5, 4) рассказывает о торжественных похоронах собаки. О Ксантиппе см. ниже, биографию Перикла, гл. 3.
[70] Памятник собаки.
[71] См. об этом подробнее ниже, в биографии Аристида, гл. 8.
[72] См. выше, прим. 45.
[73] См. Геродот, VIII, 59, где эти слова вложены в уста не Еврибиада, а коринфского стратега Адиманта.
[74] Наказывают устроители состязаний — гелланодики.
[75] В спартанском войске полководец носил с собою палку и в случае непослушания наказывал ею воинов. См. Ксенофонт, «Анабасис», II, 3, II.
[76] По Геродоту (VIII, 61), который является единственным источником этого места, это замечание сделал указанный Адимант.
[77] Сирис: Геродот, VIII, 62 (цит. выше, прим. 59).
[78] См. Аристотель, «История животных», IV, I: «Ни одно из мягкотелых не имеет внутренностей, но внутри сепии и тевфиды есть только два органа, из которых один называется сепием, а другой — мечом». Из наивных представлений такого же рода исходит здесь и Плутарх,
[79] Основным источником при описании Саламинской битвы, как и вообще Греко–персидских войн, служил для Плутарха Геродот. Так как изложение Геродота очень подробно и существует в русском переводе, то мы цитируем его только в исключительных случаях. О Саламинской битве Геродот говорит в VIII книге, 40–95. Она произошла в конце сентября 480 г. Древнейшим современным источником для этой битвы является трагедия Эсхила «Персы» (стихи 300–469). Эта трагедия была использована уже Геродотом.
[80] Сова была священной птицей богини Афины. Афина в Илиаде называется сововидной (glaucopis), так как, очевидно, первоначально мыслилась не в образе женщины, а в образе совы.
[81] Фалерская гавань — старая афинская гавань, утратившая значение после постройки Фемистоклом Пирея.
[82] По Геродоту (VIII, 75), Сикинн — раб Фемистокла и воспитатель его детей. По Эсхилу («Персы», 355), был послан «из войск афинских некий эллин», а вовсе не раб.
[83] Геродот (VIII, 79) излагает дело несколько иначе. Аристид вызвал Фемистокла непосредственно с заседания военного совета, после чего Фемистокл приглашает его на это заседание. Прибыл Аристид по Геродоту (VIII, 79) из Эгины, где он жил во время изгнания (см. «Аристид», прим. 14, 30, 31).
[84] Ср. Диодор, XVII, 3: «Начальники ионян послали некоего самосца к грекам, чтобы он рассказал им, что решено царем и как расставлен весь флот. Он сообщил им также, что во время сражения ионийцы отложатся от варваров. Самосец потихоньку переплыл через море и рассказал об этом Еврибиаду и его приближенным. Фемистокл же радовался, видя, что его хитрость привела к тем результатам, каких он добивался».
[85] Фанодем — историк, вероятно IV в., от сочинений которого сохранились лишь жалкие отрывки.
[86] «Этот храм был расположен на аттическом берегу в самой узкой части пролива на вершине холма, с которого открывается прекрасный вид на бухту и саламинский берег, отсюда виден о. Пситталия и весь залив от Мунихии до его слияния с Элевсинской бухтой» (Синтенис). См. Аристид, прим. 34.
[87] Акестодор из Мегалополя (в Аркадии) жил, вероятно, в III в. до н. э.; написал сочинение «О городах» мифологического и исторического характера.
[88] В приморской области у Саламина на границе между Мегаридой и Аттикой находятся две горы, называемые Рогами (Страбон, IX, 395). По мнению исследователей, указания Фанодема заслуживают предпочтения.
[89] Записывались, повидимому, имена особенно отличившихся в бою; как мы знаем из библейской книги «Эсфирь» (ср. Геродот, 8, 85 и Плутархову биографию Артаксеркса), при персидском дворе велся особый журнал, куда заносились имена «царских благодетелей».
[90] Дионис назывался «Оместом» (сыроядцем), так как жертвенные животное приносились ему в сыром, а не в жареном виде.
[91] Судя по этому месту и биографии Пелопида (гл. 21), человеческое жертвоприношение было совершено до битвы, в биографии же Аристида (гл. 9) мы читаем, что персы попали в руки Аристида лишь в самом конце битвы после занятия о–ва Пситталии.
[92] Эсхил хочет этим сказать, что у Ксеркса весь флот состоял примерно из тысячи кораблей, причем в их числе было 207 особенно быстроходных. Цифра* «1000», как это часто делается в греческой историографии представляет со&'ой округление в сторону увеличения. Геродот же понял это так, что в персидском флоте было 1207 кораблей. В эллинском флоте, по свидетельству Геродота, было во время Саламинской битвы 380 кораблей новейшей системы (триэрХ а кроме того было много судов старинного устройства (пенгеконтэр). Из 380 триэр 200 было афинских. Из них на двадцати находились воины халкидяне, на остальных афиняне. По Эсхилу, у греков было около 300 кораблей («Персы», 339); Фукидид дает круглую цифру — 400 (I, 74, 1).
[93] Эта подробность, отсутствующая у Эсхила и Геродота, вероятно, является позднейшим измышлением: битва началась в конце лета рано утром, когда в Аттике никаких ветров не бывает.
[94] Как сообщает тот же Плутарх, Ариамен был старшим сыном Дария, неон должен был уступить престол Ксерксу, так как по персидским законам правом наследования пользовался лишь сын, родившийся у царя после вступления его на престол, а Ариамен родился до вступления на престол Дария. Такой приговор вынес Артабан, дядя Ксеркса, и Ариамен беспрекословно подчинился ему, за что Плутарх и называет его «чистым, незапятнанным образцом благорасположения и великодушия» (Плутарх, «О братской любви», 488 D и сл.). Геродот (VIII, 89) называет его не Ариаменом. а Ариабигном.
[95] Декелея — аттический дем (селение) филы Гиппотонтиды. По Геродоту, Аминий происходил не из Декелей, а из Паллены (VIII, 84). Его считают братом Эсхила, но Эсхил происходил из Элевсина.
[96] В другом издании — Сокл.
[97] Пелий, очевидно, также аттический дем, но о нем нам ничего неизвестно.
[98] Артемисия (женщина) — сатрап Галикарнасса, города, из которого происходил Геродот. Хотя официальной задачей Геродота было прославление греческого и, в частности, афинского оружия, но он пользуется всяким удобным случаем, чтобы прославить свою знаменитую согражданку. Однако о случае, сообщаемом в тексте Плутарха, Геродот ничего не сообщает.
[99] Элевсин — см. мою статью «Элевсин» в БСЭ. Восточная часть элевсинской равнины называется Фриасийской.
[100] Об ярком свете Геродот не упоминает ни слова; очевидно, это позднейшая прибавка. По Геродоту (VIII, 65), это чудесное видение имело место еще до начала сражения.
[101] Иакх — одно из сакральных имен Диониса–Вакха. Процессия в честь Иакха двигалась из Афин в Элевсин. Она состояла из многих тысяч палочников, певших религиозную песнь и призывавших Иакха. Жрецы выносили изображение этого бога из его храма и несли по священной дороге в Элевсин, в храм элевсинских богинь — Деметры и Персефоны.
[102] Эак был сыном Зевса и нимфы Эгины, в честь которой и назван остров Эгина. Потомками Эака были Теламон и его сын — знаменитый Эант, первый богатырь в Троянском войске после Ахилла. Потомками же Эанта считали себя члены знатного афинского рода Филаидов, к которому принадлежали Мильтиад и Кимон.
[103] Повидимому, здесь Плутарх просто ошибается: Геродот (VIII, 84) указывает, что первым захватившим неприятельский корабль был вовсе не Ликомед, а упомянутый уже выше (гл. 14) Аминий. Ликомед же захватил первый вражеский корабль не здесь, а в битве при Артемисии (Геродот, VIII, 11).
[104] Дафнефор — «носящий лавр». Лавр был посвящен Аполлону.
[105] Ср. Непот, «Фемистокл», 4, 5: «Ксеркс был побежден в большей мере мудростью Фемистокла, чем оружием всей Греции».
[106] Ср. Геродот, VIII, 97: «Ксеркс стал помышлять о бегстве. Желая скрыть это намерение от греков и от собственных воинов, он велел делать насыпь к Саламину, связать вместе финикийские суда, чтобы они служили мостом и стеною, и готовился к битве, как бы собираясь дать новое сражение на море. Видя такое поведение Ксеркса, все были вполне убеждены, что он серьезно решил оставаться и вести войну». Ктесий, Перс. ист. 26; Сграбон, 359, 13.
[107] Этот рассказ имеет источником Геродота (VIII, 108). Но у Геродота Аристид не принимает участия в этой беседе; вместо него назван здесь Еврибиад.
[108] По Геродоту (VIII, 110), послан был тот же Сикинн; так же Диодор, XI, 19. Непот («Фемистокл», 5, 1) считает причиной посылки этого вестника к царю лишь то, что Фемистокл боялся, как бы царь не стал вести войну с большей настойчивостью, оказавшись в безвыходном положении. По Геродоту (VIII, 109), «Фемистокл говорил это для того, чтобы на будущее время обеспечить себе милость персидского царя и иметь убежище на случай, если бы от афинян его постигла какая–либо беда, что впоследствии действительно случилось». Как сообщает Фукидид, Фемистокл, когда ему пришлось бежать к царю, действительно ссылался на этот случай (I, 137, 4): «Фемистокл упоминал, что он заблаговременно предупредил царя из Саламина об отступлении и о том, как благодаря ему не были· разрушены мосты (что он ложно приписывал себе)».
В действительности, по–видимому, оба объяснения неверны: Фемистокл, надо думать, понимал уже тогда, что основным врагом афинян будут не персы, а спартанцы; поэтому полное уничтожение Персии он считал нежелательным и считал нужным сохранить с ней более или менее дружественные отношения. Ср. Hauvette, «Hérodote», стр. 433: «Сообщая персидскому царю о решении греков, афинский полководец не совершал никакой измены. Скорее в этом демарше следует усматривать враждебность Фемистокла к военачальникам пелопоннесцев. Он предпочитал спасти врага от их рук, чем продолжать помогать им побеждать его. Геродот сообщает о поведении Фемистокла, ничего не скрывая и не браня его. Одновременно он приводит ряд черт находчивости и патриотизма Фемистоклах.
[109] Это неверно: как мы узнаем из Геродота (VIII, 123), первая награда не была присуждена никому. По Диодору (XI, 27), первую награду получил афинянин Аминий. Но он просто неправильно передает содержание гл. 93 Геродота, где рассказывается о подвигах Аминия.
[110] бога Посейдона.
[111] По Геродоту (VIII, 124), не лакедемоняне пригласили Фемистокла, а он сам отправился в Спарту, желая получить награду. У Фукидида афинский оратор говорит спартанцам (I, 74, 1): «Фемистокла вы почтили выше всех чужеземцев. приходивших к вам».
[112] Ср. Геродот, VIII, 124: «На пути из Спарты провожали его триста отборных спартанцев, тех самых, которые именуются всадниками, до тегейской границы. Это был, насколько нам известно, единственный человек, которого так провожали спартанцы».
[113] Вся эта глава состоит из анекдотов, не имеющих никакой исторической ценности, так как это, по большей части, бродячие сюжеты, встречающиеся с самыми различными действующими лицами.
[114] По–видимому, в Афинах должности наварха (начальника флота) не существовало. Руководитель флота также назывался, стратегом. Плутарх употребляет термин, широко распространенный в поздней литературе.
[115] Ср. «Изречения царей и полководцев», 185 с: «Прекрасный Антифат прежде избегал и презирал влюбленного в него Фемистокла».
[116] Сериф — один из самых маленьких, неплодородных Кикладских островов. То же рассказывает Цицерон («О старости», 3) и Платон («Государство», 329 Е). По Геродоту (VIII, 125), это был не житель Серифа, а Тимодем из Афидн.
[117] См. Фукидид, I, 89, 3: «Афинское государство, после того как варвары ушли из Аттики, немедленно стало привозить обратно детей, женщин и уцелевшее домашнее имущество оттуда, куда все это было перевезено для безопасности, и принялось за восстановление города и его стен. Дело в том, что от обводной стены уцелели лишь небольшие куски. Большинство домов было разрушено; остались только те немногие, в которых расположились в свое время знатные персы». Согласно Фукидиду, это возвращение произошло вслед за тем, как варвары ушли из Аттики, следовательно уже к 479 г. О характере этой постройки Фукидид (I, 93, 2) говорит следующее: «Что постройка стен производилась постепенно, можно видеть еще и теперь: нижние слои их состоят из всевозможных камней, в некоторых местах даже не отделанных для укладки, а в том виде, в каком приносили их каждый в отдельности. В стены было вложено множество надгробных стел и отделанных для других целей камней. Дело в том, что на всем протяжении обводная стена выступала сравнительно с прежней за пределы города. Вследствие этого поспешно сносилось все без различия». Диодор, XI, 39: «В самой же Греции происходило следующее: после победы при Платеях афиняне перевезли из Трезены и из Саламина детей и женщин в Афины. Вслед за этим они принялись за укрепление города и стали заботиться о том, что относится к безопасности государства».
[118] Эфоры наряду с царями высшие должностные лица в Спарте. Их воля становилась решающей, когда между царями не было единогласия, а это случалось почти всегда, так как два царских рода постоянно враждовали между собой. Если же оба царя были единодушны, то эфоры старались принять меры к устранению тем или иным путем одного из них. Эфоров было пять. Функции их были судебные, административные и контрольные. См. мою статью «Zum politischen Kampf in Sparta», «Klio», 21, 1927, стр. 409 и сл.
[119] Этот вариант больше нигде не засвидетельствован. Второй вариант Плутарха представляет краткий пересказ сообщения Фукидида (I, 90–92), которое я настоятельно рекомендую читателю прочесть.
Фукидид считает, что спартанцы запрещали афинянам возводить стены искренне из соображений общей пользы (в чем с ним трудно согласиться); с другой стороны, он полагает, что афинянами были приняты все меры для того, чтоб задержка спартанских послор не производила впечатления ареста (что несомненно верно). По другой, демократической версии, восходящей к историку IV в. Эфору и представленной Диодором (XI 39) и Непотом («Фемистокл» 6, 2), спартанцы руководились исключительно страхом перед усиливающимся морским могуществом Афин; ссылка на общее благо Эллады была простым предлогом. По этой версии спартанские послы подошли к строителям стен и требовали, чтобы они немедленно прекратили постройку Спартанские послы были в Афинах просто Посажены в тюрьму, в обеспечение выдачи афинских послов, находившихся в Спарте. Та же версия и в схолиях к Аристофану («Всадники». 814); ср. также Полиен, I, 30, 5; Юстин, 2, 15. О постройке же стен Диодор сообщает следующее: «Афиняне строили стены с величайшей погрешностью, не щадя ни зданий, ни надгробных памятников. В этой работе принимали участие дети, женщины и все решительно иностранцы и рабы, причем каждый старался превзойти другого в усердии»
[120] Здесь мы имеем позднее аристократическое толкование мифа. Первоначальный смысл его был иной: Посейдон — конник, был покровителе коневодства и, следовательно, аристократической знати. Афина считалась богиней крестьян (олива) и ремесленников (горшечников). Таким образом миф отражает переход влияния от аристократической знати к более демократическим группам населения.
[121] В комедии «Всадники», стих 815:
С Фемистоклом самим, что наш город нашел Отощалым, а сытым оставил, Да вдобавок к тому и приморский Пирей Примесил, как закуску на завтрак, И из прежних богатств не отняв ничего, Угостил нас невиданным блюдом.
Относительно постройки стен см. Фукидид, I, 93, 3 и 7: «Фемистокл уговорил афинян застроить и остальную часть Пирея, начало чему положено было раньше, в год архонтства его в Афинах (493/2). Местность эту с тремя естественными гаванями Фемистокл находил прекрасною, а превращение афинян в морской народ должно было, по его мнению, много содействовать их усилению… По его мнению, Пирей мог принести большую пользу сравнительно с верхним городом, и Фемистокл неоднократно убеждал афинян, если они когда–либо будут теснимы с суши, спуститься в Пирей и против всяких врагов бороться на кораблях». Корнелий Непот («Фемистокл», 6) не сообщает новых интересных подробностей. Согласно Аристотелю, постройкой стен руководил не только Фемистокл, но и Аристид («Афинская полития», 23, 4): «Возведением стен они распоряжались совместно, хотя и не ладили между собой». Перикл (в 457 г.) только развил эту мысль, построив две стены по обе стороны от дороги, соединившие Афины с Пиреем. Таким образом даже во время осады афиняне могли беспрепятственно получать продовольствие с моря».
[122] См. прим. 26.
[123] Начальники гребцов.
[124] Пникс — место, где происходили народные собрания в Афинах. Пникс находился ка холме, опускающемся к акрополю. Ораторская кафедра была вырублена в скале.
[125] Тридцать тираннов были ставленниками спартанского правительства. Они захватили высшую власть в Афинах в 404 г. и делали все возможное для ослабления демократических элементов (см. «Алкивиад», гл. 38). Сообщаемый здесь анекдот, однако, представляет собою позднейшую выдумку, с целью нарисовать еще более мрачными красками деятельность тридцати тираннов: с ораторской кафедры на Пниксе никогда не открывался вид на море.
[126] Имеется в виду, разумеется, не только верфь, но и находящийся в ней флот. Ср. ниже, биографию Аристида, 22: «Сжечь верфь греков, — таким образом афиняне станут могущественнее всех и будут владыками». Повидимому, это тоже один из поздних «страшных рассказов». Пагасейская гавань находилась в фессалийской области Магнесии. Однако мало вероятно, чтобы здесь зимовал греческий флот. Цицерон («Об обязанностях», 3, 11, 49), рассказывая этот же анекдот, говорит не о Пагасейской гавани, а о Гифийской (в Лаконии). Как указывает Сиитенис, это типичный анекдот из группы тех анекдотов, где prudentia (благоразумие) противопоставляется iustitia (справедливости); (^р. Валерий Максим, 6, 5, ext. 2).
[127] Амфиктиониями назывались первоначально постоянные собрания представителей народов, живущих по соседству друг с другом, для организации общих празднеств и урегулирования международных отношений. Ввиду крайнего партикуляризма, характерного для греков, собрания представителей амфиктионии никогда не получили сколько–нибудь заметного политического значения. Здесь имеется в виду амфиктиония, группировавшаяся вокруг дельфийского храма Аполлона. Совет этой амфиктионии собирался у Фермопил и состоял из представителей двенадцати народностей Греции. Государства — члены амфиктионии назывались амфиктионами.
Это место очень характерно для сочувственной персам ориентации Фемистокла уже в это время. Когда персы вторглись в Грецию, Фемистокл был впереди тех, которые организовали блестящий отпор врагу; теперь, когда персидская опасность миновала, Фемистокл, по словам Фукидида (см. выше, прим. 22) «прекрасно умевший предугадывать будущее», понял, что с этого момента главным врагом афинян будут не персы, а спартанцы, и принял все меры, чтобы усилить государства, враждебные Спарте, стоявшие во время Греко–персидских войн на стороне Персии, (см. выше, прим. 102 и ниже, прим. 133).
[128] Депутаты, посылавшиеся городами в Фермопилы на заседания союза амфиктионов.
[129] Ср. ниже, биография Кимона, 16: «Влияние Кимона (в Афинах) усиливалось благодаря содействию лакедемонян, относившихся в это время уже враждебно к Фемистоклу и потому желавших усилить влияние и авторитет Кимона в Афинах, хотя он и был еще молод».
[130] См. Геродот, VIII, 112: «Фемистокл не унимался в своем корыстолюбии и тех самых послов, которые посылались к царю, отправлял и на прочие острова с угрозами и с требованием денег, причем объявлял, что если они не дадут требуемого, он пойдет на них с эллинским войском, осадит и завоюет их. Такими речами Фемистокл собрал большие суммы денег от каристян. и паросцев. При известии о том, что Андрос за сочувствие мидянам подвергся осаде, и зная, что Фемистокл из всех полководцев пользуется наибольшим значением, жители этих островов посылали ему деньги, опасаясь такой же участи. Я не могу сказать, давали ли деньги и какие–нибудь иные острова, но полагаю, давали не эти одни, но и некоторые другие. Однако это нисколько не отвратило беды от каристян, а паросцы умилостивили Фемистокла деньгами и тем избежали нападения. Отправляясь от Андроса, Фемистокл собирал деньги с островитян тайком от прочих военачальников». Здесь перед нами целый ряд извращений. Плутарх хочет представить дело так, как будто Андрос был осажден по личной инициативе Фемистокла. Между тем, как мы узнаем из Геродота, он был осажден по общему постановлению союзников и не был еще союзником греков (это происходило в 480 г.). Вообще рассказы о взяточничестве и личных мотивах в политике Фемистокла по отношению к островитянам скорее всего выдумки его врага Тимокреонта Родосского (см. прим. 122) или позднейшие измышления его политических противников, взявших верх в Афинах.
Ср. Эд. Мейер («Gesch. d. Alt.» III, § 228 А): «В пристрастном извращении фактов Геродот ни в чем не уступает Тимокреонту (см. прим. 122). Фемистокл, якобы, выжимал отовсюду деньги, чтобы наполнить ими собственные карманы. По Геродоту, он и вообще всегда делал вид, что желает общественного блага, а в действительности преследовал лишь свои личные интересы! Можно только удивляться тому, что некоторые ученые нашего времени так мало осведомлены в истории политической клеветы, что повторяют без всяких оговорок эти сплетни (здесь Эд. Мейер имеет в виду прежде всего Гольма). Ведь Критий (в отрывке 8) утверждает даже, что Фемистокл унаследовал от своего отца три таланта (ок. 9000 руб. золотом), а в момент низвержения имел более ста талантов (ок. 30 000 руб. золотом). Это утверждение повторили за ним Феопомп и Феофраст, а за ними и Плутарх» (см. ниже, гл. 25 и прим. 149). Между тем, требуя дани от союзников, Фемистокл считал, что он имеет на это право, ибо эти союзники прежде были подчинены персам, сражались на стороне персов и платили им дань. Естественно, что афиняне требовали, чтобы эта дань платилась теперь им. Как показал Белох («Griechische Geschichte», II изд., II, I, стр. 63, прим. 1), уже с самого начала организация Делосского союза была не чем иным, как принятием персидского наследства: те подати, которые прежде платились Персии, теперь стали — как правило в том же размере — вноситься в союзную казну. Только несколько самых крупных городов (5 из 200) не платили подати, а выставляли, как настоящие союзники, свои контингента во флот (См. мою книгу «История античной общественной мысли», Москва, 1929, стр. 159–161). Ср. также Фукидид, VI, 82, 3, где афиняне говорят: «Мы подчинили своей власти ионян и островитян не вопреки праву… ионяне и островитяне пошли вместе с персами войной на нас, свою метрополию; таким образом мы имеем власть по заслугам». Фукидид, V, 89, I (речь афинян): «Победив персов, мы справедливо властвуем над союзниками». И, наконец, наиболее интересно свидетельство Аристофана («Осы», 1098): «Захвативши многие города персов (как поясняет античный комментатор, речь идет о членах афинского морского союза), мы — главная причина того, что дань вносится сюда».
[131] В чем обвиняет родосский поэт аристократического направления Тимокреонт Фемистокла, не совсем ясно. Повидимому, он желал, чтобы греческий флот после победы при Саламине отправился на Родос и отнял его у персов. Здесь у власти, по–видимому, стояли демократы, ориентировавшиеся на Персию, так как уже в 492 г. «Мардоний лишил власти всех ионийских тираннов и восстановил в городах демократию» (Геродот, VI, 43). Тимокреонт же, как представитель аристократической партии, был изгнан и надеялся, что Фемистокл, как его личный гостеприимен (ксен, см. прим. 30), восстановит его и его партию у власти. В том, что Фемистокл поставил планомерность ведения военных действий и интересы демократии выше своих личных отношений с Тимокреонтом, нет ничего предосудительного и объяснить этот поступок взяткой в три таланта, разумеется, нет никаких оснований. Любопытно, что, как мы узнаем из дальнейшего. Тимокреонт, вероятно, убедившись, что афиняне всюду поддерживают демократию, вступил со своей стороны в тайные сношения с персами, за что и был изгнан якобы при содействии Фемистокла (ср. пр. 178. Kirchhoff, Hermes, XI, 1876, 33 сл.).
[132] Характерно, что в группе людей, которых Тимокреонт не хвалит, мы находим сплошь противников господствующей партии в Спарте, готовых, в случае нужды, опереться для борьбы с этой господствующей партией даже на персидскую помощь. Павсаний, как мы увидим ниже, после окончания основного этапа Греко–персидских войн, вступил в тайные сношения с Персией. В эти сношения был, по–видимому, замешан и Фемистокл. Ксантипп, отец Перикла, был близок к роду Алкмеонидов, давших уже в 509 г. «землю и воду» персам; сын Ксантиппа, Перикл, стремился избежать какого бы то ни было столкновения с персами, чтобы направить всю энергию против Спарты. Ксантипп выступал обвинителем в процессе Мильтиада (Геродот, VI, 72). Из этого же места мы узнаем, что Леотихид уклонился от энергичных действий для подчинения Спарте Фессалии, примыкая таким образом к политике Фемистокла по отношению к совету амфиктионов (см. выше, прим. 119).
[133] Мы употребили здесь латинское название греческой богини Лето, как более употребительное. Латона — мать Аполлона и Артемиды, Ее эпитет «враг лжи» (Синтенис, ук. м.). Поэтому, по мнению Тимокреонта, она должна ненавидеть Фемистокла, как совершенно изолгавшегося человека.
[134] Греческие аристократы стремились увеличить свою популярность тем, что устраивали обеды для больших масс народа. Эти обеды устраивались во время праздников после богослужения, так как грек мог вкушать только жертвенное мясо в присутствии невидимых участников пира — богов. Такие обеды устраивались и на общегреческих состязаниях, напр. на исфмийских, происходивших близ Коринфа. Греческие аристократы не могли мириться с тем, что Фемистокл, будучи человеком темного происхождения, также решается устраивать такие обеды. См. выше гл. 5.
[135] Еще один отрывок из поэмы Тимокреонта, посвященный этому же событию в жизни Фемистокла, найден недавно в Египте на папирусе. См. ниже, прим. 178.
[136] Аристобула — одно из прозваний богини Артемиды; храм Аристобулы находился также и на Родосе.
[137] Мелита — западный гористый район города Афин.
[138] Остракизм — голосование путем подачи черепков (от слова остракон — черепок). Руководитель побежденной политической партии изгонялся на 10 лет, причем имущество ого не конфисковывалось, он не подвергался лишению ни гражданских, ни политических прав, а по возвращении мог снова играть руководящую роль. Об остракизме см. у Аристотеля «Афинская полития», 22, 1 и параллельный материал из античных источников, собранный в русском издании «Афинской политии», составленный проф. Радцигом, Москва, 1937, стр. 153–156 (ср. также ниже, «Аристид», гл. 7).
[139] Такое же наивное объяснение остракизма «завистью» и т. п. мы находим у ряда позднейших писателей, знакомых с историей этой эпохи уже только по фальсифицированной традиции. Непот прямо говорит о зависти («Фемистокл», 8). К тому же сводится, по существу, замечание Демосфена, который в речи «Против Аристократа» (205) считает причиной изгнания Фемистокла то, что он превозносился перед гражданами. Платон («Горгий», 516 D) видит всю причину в личной борьбе честолюбцев и в том, что Фемистоклу в последний момент изменило его искусство дурачить чернь и вести ее за собой. Действительной причиной изгнания была, как мы увидим ниже, внешняя политика Фемистокла, игравшая теперь главную роль: политика Фемистокла означала ставку на переворот в Спарте с поднятием восстания рабов — илотов, или же на войну со Спартой, на отрыв от Спарты Аргоса и других пелопоннесских союзников и на захват Сицилии и других хлебородных пунктов в Великой Греции (Италия и Сицилия), находившейся в это время всецело под влиянием Коринфа и Спарты. Эта же политика требовала дружественных отношений с Персией. Однако в это время в результате Греко–персидских войн, руководимых в значительной мере аристократической партией, благосостояние афинского народа значительно поднялось. Возобладала политика реакции и сближения со Спартой и появилось отвращение к каким бы то ни было широким авантюрным проектам (см. предисловие, стр. 24). Личные качества Фемистокла не могли играть никакой существенной роли в провале проводимой им политики. А такой провал приводил в Греции всегда к изгнанию — остракизму вождя побежденной партии.
До последнего времени в Афинах было найдено лишь небольшое количество черепков с именем Фемистокла. Раскопки последнего времени, производимые американцами на афинской агоре и склонах Акрополя, подарили нам более 190 черепков с именем Фемистокла, относящихся к остракизму 482 г. В этом году сторонники реакционной партии писали на черепках имя своего политического врага — Фемистокла, сторонники Фемистокла — имя Аристида, а какая–то третья группа писала имя какого–то Калликсена, сына Аристонима. Верх взяла партия Фемистокла, и изгнанным оказался Аристид. Новые находки показали нам еще следующее: надписи на черепках не писались обязательно каждым отдельным гражданином тут же в собрании, как мы представляли себе до сих пор. Они заготовлялись большими массами в «партийных клубах», красиво писались опытными писцами, складывались в аккуратные стопки, а затем распространялись среди населения. См. мою заметку в «Вестнике древней истории», 1939, № 1, стр. 155–156.
[140] Основным источником для дальнейших событий является Фукидид, I, 128–138. Павсаний же обвинялся не только в персофильстве — см. Фукидид, I, 132, 4: «Кроме того ходили слухи, будто Павсаний поддерживает какие–то сношения с илотами, что и было на самом деле, так как он обещал илотам свободу и права гражданства, если они примут участие в восстании и во всем будут помогать ему. Однако, на основании показаний каких–то илотов, спартанцы не находили возможным применять к Павсанию какую–нибудь чрезвычайную меру».
Пребывание Фемистокла в Аргосе, государстве соседнем со Спартой и вразкдебном к правящей в Спарте партии, заставляет предполагать, что и господствующая партия в Аргосе и Фемистокл, принятый здесь с большим почетом, принимали тайное участие в подготовлявшемся в Спарте перевороте. Фукидид,. I, 134, § 2: «Лакедемоняне, отправив послов к афинянам, обвиняли по делу Павсания вместе с ним в персофильстве также и Фемистокла, доказательства чего они находили в показаниях против Павсания. Поэтому лакедемоняне требовали подвергнуть такой же каре и Фемистокла. Афиняне поверили этому (Фемистокл,. изгнанный остракизмом, проживал в то время в Аргосе, но посещал также и другие места Пелопоннеса [67]) и вместе с лакедемонянами, выражавшими готовность преследовать Фемистокла, послали несколько своих граждан, с приказанием доставить его в Афины, где бы они с ним ни встретились». Плутарх имел кроме Фукидида еще другие источники, использованные уже Непотом («Фемистокл», 8, 1 и сл.): «Фемистокл был изгнан из своего государства голосованием граждан и, уехав с родины, поселился в Аргосе. Здесь он, благодаря его многочисленным доблестям, был окружен большим почетом. Однако лакедемоняне послали послов в Афины с поручением заочно обвинить Фемистокла за то, что он вступил в союз с персидским царем для угнетения Греции. Он был заочно обвинен в этом преступлении». Ср. Платон, «Горгий», 516 D: «Афиняне наказали Кимона остракизмом. Так же они поступили с Фемистоклом и кроме того наказали его и изгнание м». Настоящее изгнание (?''«ί), сопровождавшееся лишением гражданской чести и конфискацией имущества, здесь противопоставлено остракизму,, который не сопровождался никакими ограничениями в правах; настоящее изгнание постигло Фемистокла уже во время пребывания его, подвергшегося остракизму, в Аргосе.
[141] Любопытно, что Плутарх в биографии Аристида, 25, и еще в одном месте («Наставление для руководства государственными делами», 805 С) называет обвинителем Фемистокла не Леобота, а самого Алкмеона вместе с Кимоном. Правильно указание нашего текста, так как оно восходит к своду постановлений: народного собрания, составленному в 111 в. Кратером.
Агрила — афинский дем филы Эрехфеиды.
[142] Писатели позднего времени рассматривали всякие сношения с персами как измену общеэллинскому делу. Эти поздние писатели охотно допуска ют личные мотивы в деятельности Фемистокла (так как они считают их главным стимулом деятельности всех политических вождей), но в то же время они отказываются допустить, что Фемистокл был виновен, еще не оказавшись в крайней нужде, в сношениях с персами, а следовательно в измене. Для оправдания Фемистокла, была сочинена версия, будто Павсаний действительно предлагал Фемистоклу вместе с ним вступить в сношения с персами, но Фемистокл, якобы, категорически отклонил это предложение. Этот рассказ мы находим уже у Диодора (XI, 55), где он еще больше разукрашен: «Фемистокл, изгнанный остракизмом, бежал из своего отечества в Аргос; лакедемоняне же, узнав об этом и считая, что им представился неожиданный счастливый случай для выступления против Фемистокла, снова послали послов в Афины, обвиняя Фемистокла в том, что он участвовал в предательстве вместе с Павсанием. При этом они заявляли, что по преступлениям, которые касаются всей Эллады, суд должен производиться не частным образом, в Афинах, а на общегреческом собрании всех эллинов. Это собрание в то время регулярно собиралось. Фемистокл, видя, что лакедемоняне собираются во что бы то ни стало очернить и унизить афинское государство, а афиняне собираются оправдываться в возводимых обвинениях, решил было предстать перед общегреческим судилищем. Но ему было хорошо известно, что лакедемонские решения диктуются не справедливостью, а пристрастием; доказательства этого он видел прежде всего в их решении о первой награде; располагая большинством голосов, они проявили столько зависти по отношению к афинянам,, что не выдвинули их на первое место по сравнению с другими эллинами, хотя афиняне выставили больше триэр, чем все остальные сражающиеся вместе взятые. Поэтому Фемистокл не мог доверять решению этого общегреческого судилища. Материал для своего обвинения на этом процессе лакедемоняне черпали из оправдательной речи на прежнем процессе Фемистокла в Афинах. Дело в том, что Фемистокл в этой речи признавал, что Павсаний писал ему письма и уговаривал его· принять участие в предательстве, но именно в этом Фемистокл видел лучшее доказательство своей невиновности: если бы Фемистокл не ответил отказом на его просьбу, то Павсанию не было бы оснований уговаривать его». Позднюю, панэллинскую и персофобскую тенденцию этого рассказа можно видеть и в сообщении о том, что Фемистокла должны были судить на общегреческом конгрессе. Фукидид знает только о суде в Афинах. Он излагает лишь официальную сторону дела, сообщая, что Павсаний был обвинен в «медизме» и что Фемистокл был замешан в этом же процессе. Обвинение в «медизме» (персофильсгве) было наследием 490–479 гг., когда вся Греция раскололась на два борющихся друг с другом с оружием в руках лагеря. Мне кажется, весьма мало вероятным, чтобы общий источник Диодора и Плутарха (будь то Эфор, или кто–либо другой) восходил к самостоятельному достоверному источнику из 1–й половины V века. Я вижу здесь позднюю апологетическую версию. Непот («Фемистокл», гл. 8), по–видимому, с этим источником ничего общего не имеет.
[143] См. ниже, прим. 184. Керкира — остров на Ионическом море.
[144] Звание «евергета» («благодетеля») греческие города предоставляли обычно иностранцам, оказавшим им какие–либо особые услуги. Обычно звание евергета соединялось со званием проксена. Такой человек должен был у себя на родине защищать интересы граждан того города, который дал ему этот почетный титул. Звание евергета соединялось с асилией, т. е. с запрещением захватывать имущество данного человека в обеспечение какого–либо иска против его согражданина. Далее, звание евергета предоставляло право владеть землей и домом (такого права иностранцы не имели).
[145] Решение спора между двумя государствами приглашением третейского судьи из числа влиятельнейших граждан какого–либо третьего нейтрального государства было широко распространенным обычаем в это время. Мы видим отсюда, каким большим влиянием пользовался Фемистокл до своего изгнания. Об этом судебном решении, чрезвычайно важном для всей политики Фемистокла (см. ниже, прим. 184), мы ничего не знаем из других источников.
[146] Левкада лежала на западном побережье Акарнании. Во всех прочих источниках она названа колонией Коринфа, а не Керкиры.
[147] Причины изгнания Фемистокла из Керкиры сообщает Фукидид, I, 136, 1: «Керкирцы стали говорить, что они боятся держать его у себя, чтобы не возбудить к себе вражды со стороны лакедемонян и афинян и потому перевезли его на противолежащий материк».
[148] Молоссы — племя, населявшее область в Эпире с знаменитым храмом Зевса в Додонах.
[149] Схолиаст (древний комментатор) к этому месту Фукидида сообщает следующие подробности: «Адмет послал когда–то в Афины посольство с просьбой заключить с ним военный союз. Но Фемистокл убедил афинское государство не давать ему военной помощи. Поэтому Адмет относился к Фемистоклу недружелюбно». Сильно отличается от сообщений Фукидида и Плутарха замечание Непота, 8, 3: «Он бежал к царю молоссов Адмету, с которым был связан союзом гостеприимства». Однако, как это многократно уже было указано, нет оснований думать, что Непот располагал каким–то особым, независимым от Фукидида источником. Скорее всего — либо в рукописи Фукидида, которую имел Непот, было пропущено слово «не» (вместо «не был другом», было написано: «был другом»), либо Непот при быстром чтении рукописи не заметил частицы «не». Такие погрешности встречаются у Непота и в других местах.
[150] Ахарны — самый большой из аттических демов (филы Энеиды).
[151] Плутарх насмехается здесь над Стесимбротом, видя здесь у него внутреннее противоречие: если Фемистокл хотел подчинить Грецию Персии, то он не мог одновременно стремиться подчинить ее сицилийскому тиранну Гиерону. В действительности противоречие получается только потому, что озлобленный враг Фемистокла во всяких сношениях его с чужеземными властителями видел стремление подчинить греков их власти. Как мы увидим, вполне естественно, что Фемистокл стремился завязать тесные сношения с Гиероном и тем оторвать его, а с ним и всю Сицилию и Италию, от пелопоннесского влияния, но, разумеется, это никак не означало, что он хотел подчинить Афины кому бы то ни было.
[152] Гиерон старший первоначально был тиранном города Гелы в Сицилии. В 478 г. он завладел Сиракузами, куда и перенес свою резиденцию. Теперь его власть простиралась на значительную часть греческой Сицилии.
[153] Феофраст — ученик Аристотеля и руководитель перипатетической философской школы после смерти последнего.
[154] Сообщение Феофраста вряд ли поедставляет собой исторический факт. Скорее к Фемистоклу как освободителю Греции от персидского ига был приурочен бродячий исторический анекдот. В 388 г. такую же речь произнес Лисий в Олимпии по поводу сиракузского тиранна Дионисия старшего. Но если бы это было даже и верно, то не было бы ничего невероятного в том, что, в связи с изменившейся исторической обстановкой, Фемистокл изменил отношения к Гиерону. См. ниже, прим. 184.
[155] Фукидид, I, 137, 2: «В Пидне он нашел ластовое судно, собравшееся итти к Ионии, и сел на него. Буря отбросила судно к афинскому войску, которое осаждало тогда Наксос. Объятый страхом, Фемистокл открыл капитану корабля, кто он и почему убегает (находившиеся на корабле не знали его), и, если капитан не спасет его, грозил сказать, что он подкуплен и перевозит его за деньги. Всякая опасность, прибавил Фемистокл, будет устранена, если никто не сойдет с корабля до тех пор, пока можно будет плыть дальше. При этом Фемистокл обещал не забыть услуги и достойно отблагодарить его, если тот послушает. Капитан так и сделал, простоял день и ночь на якоре выше афинской стоянки и потом прибыл к Эфесу».
[156] Пидна — город в Македонии.
[157] В этом случае Фукидид говорит о Наксосе, Плутарх о Фасосе. Уже некоторые византийские переписчики Плутарха увидели здесь простую описку Плутарха и исправляли «Фасос» на «Наксос». Так же поступали и некоторые исследователи нашего времени. Однако у Фукидида Фемистокл, проехав мимо Наксоса, высаживается на малоазиатский берег в Эфесе, что совершенно естественно с географической точки зрения; у Плутарха Фемистокл, проехав мимо Фасоса, высаживается в Киме, что географически также естественно. Следовательно, здесь не описка, а сознательное изменение, внесенное источником Плутарха. Виламовитц («Aristoteles und Athen», I, 1893, стр. 149 и сл.) видит причину этого изменения в следующем: по сообщению Фукидида Фемистокл сейчас же вслед за тем, как он проплыл мимо осажденного Наксоса, шлет письмо персидскому царю Артаксерксу. Между тем осада Наксоса относится примерно к 470–469 г., а воцарение Артаксеркса к 464 г. Фасос же был осажден значительно позже, в 465–463 гг., и здесь такой хронологической несообразности не получается. Другие, как напр. Эфор (см. ниже, гл. 27), исправляли эту несообразность тем путем, что относили прибытие Фемистокла в Персию не к эпохе Артаксеркса, а еще к эпохе Ксеркса.
[158] Поскольку Фемистокл был обвинен в государственной измене, все его имущество подлежало конфискации. Спрятать и вывезти имущество Фемистокла можно было тайком. Цифры конфискованного у Фемистокла имущества, по–видимому, легендарны и приводились его политическими врагами, чтобы подчеркнуть его нечестность. По–видимому, легенда об этих богатствах, награбленных Фемистоклом, была впервые пущена в оборот ненавистником демократии афинским тиранном Критием (Элиан, Varia historia, Χ, 17).
[159] (Текст примечания в книге отсутствует)
[160] Наличие ряда подробностей, собственных имен и т. д. показывает, что Плутарх пользовался здесь каким–то старым источником, независимым от Фукидида. Как указывает Виламовитц (ук. м.), эта часть рассказа Фукидида не внушает доверия в той же мере, как другие части его рассказа. Причина здесь, конечно, исключительно в отсутствии надежных источников По его мнению, не внушает доверия ни рассказ о пребывании Фемистокла у царя молоссов (бродячий сюжет), ни письмо Фемистокла Артаксерксу; есть в рассказе Фукидида и хронологические несообразности. Поэтому, по его мнению, нет никакого основания пренебрегать всеми теми сообщениями, которые противоречат рассказу Фукидида. Ряд городов Малой Азии в это время еще принадлежал персам. Неверен взгляд De Sanctis, Rivista di Filologia, 15, 1937, 303 сл.
[161] Смысл: «Следуй указаниям ночного сновидения, и оно приведет тебя к счастию и удаче».
[162] Сон этот прозрачен. Змея в тот момент, как она прикоснулась к лицу Фемистокла, т. е. в тот момент как она собиралась его укусить, превратилась в орла — птицу, приносящую счастье и власть. Это означало, что и Фемистоклу в момент самой тяжелой опасности внезапно улыбнется счастие, и он станет могущественным человеком. Разумеется, сон этот выдуман позже.
[163] Диодор (XI, 56) называет этого гражданина не Никогеном, а Лисифидом, и прибавляет следующее: он был другом царя Ксеркса и, когда Ксеркс проходил через Киму, угощал на свой счет все его войско. Поэтому он был близок к царю. Пожалев Фемистокла и желая спасти его, он сказал Фемистоклу, что поможет ему во всем.
[164] Это вряд ли исторический факт. Скорее здесь исторический анекдот с бродячим сюжетом.
[165] Харон из Лампсака (на азиатском берегу Геллеспонта) — логограф Он жил, вероятно, немного раньше Геродота и известен нам только по цитатам из него у других авторов.
[166] Клитарх, сын Динона, — спутник Александра Великого в его походе на Персию и его историк. Его отец Динон из Колофона написал книгу о Персии, заканчивавшуюся покорением Египта Артаксерксом Охом. Источник этот довольно ненадежный. Такое же сочинение о персах написал и Клитарх.
[167] Хилиархом (тысяченачальником) греки называли высшего сановника в персидском государстве. Наиболее близким переводом было бы: «великий визирь». Ср. Непот, «Конон», 3: «Прежде всего Конон по персидскому обычаю обратился к Тифравсту, хилиарху, который занимал второе место во всем государстве. Конон сказал ему, что он хочет лично говорить с царем: без согласия хилиарха никто не допускается к царю».
[168] Никто не мог быть представлен персидскому царю, если он не согласится пасть пред ним ниц. Греки считали этот обычай особенно оскорбительным и всячески старались уклониться от него. При этом необходимо было броситься на землю и поцеловать ее перед лицом царя. Не желавшие падать ниц перед царем должны быть сноситься с ним через третьих лиц.
[169] О сношениях Фемистокла с царем рассказывает Фукидид (I, 137): «Фемистокл удалился вглубь материка и послал оттуда письмо недавно воцарившемуся Артаксерксу, сыну Ксеркса. Письмо гласило следующее: «К тебе прихожу я, Фемистокл, больше всех эллинов причинивший бед вашему дому, пока я вынужден был защищаться от нападений твоего отца; но еще гораздо больше сделал я добра, когда я сам находился в безопасности, а ему предстояло возвращение домой, сопряженное с опасностями. За эту услугу ты в долгу у меня. Гонимый эллинами за расположение к тебе, я явился теперь сюда и могу оказать тебе важные услуги в будущем. Зачем я пришел, желаю объяснить сам, проживши здесь год». Царь, рассказывают, удивился намерению Фемистокла и предоставил ему действовать так, как он желал. За время, какое Фемистокл прожил в Персии, он усвоил себе, насколько мог, персидский язык и порядки страны. По прошествии года он явился к царю и достиг у него такого значения, каким не пользовался ни один эллин; достиг он этого благодаря прежней своей репутации, а также благодаря тому, что подавал царю надежды на порабощение эллинов; больше же всего потому, что он являл доказательства своей мудрости». Речь Фемистокла у Плутарха представляет собой риторическое упражнение и еще в меньшей мере является историческим фактом, чем письмо Фемистокла у Фукидида.
[170] Проситель, умоляющий о защите.
[171] Об этом оракуле нигде больше не упоминается.
[172] Религия персов была дуалистической: источником всего благого в мире считался Ахура–Мазда (Ормузд у греков), источником всего зла — Ангро–Манью (Ариман у греков). Основы этой дуалистической религии были изложены в книге пророка Зоратустры (Зороастр у греков). Это учение получило влияние в Персии, повидимому, в царствование Дария. В новое время Фридрих Ницше (а вслед за ним нынешние расисты) пытаются придать этому учению такой смысл, которого оно вовсе не имело.
[173] Для изучения персидского языка, чтобы не пользоваться переводчиком, искажающим смысл сказанного.
[174] Непот сообщает об этом в явно преувеличенном виде («Фемистокл», 10): «Он принялся за изучение персидской литературы и языка и так научился этому, что, как говорят, много лучше выступал с речами перед царем, чем те, которые родились в самой Персии».
[175] Демарт был царем Спарты в конце VI в. Вследствие интриг своих политических противников был свергнут с престола (Геродот, VI, 64); после этого он бежал в Персию, удостоился почестей и сопровождал Ксеркса в его походе на греков.
[176] Все персы должны были носить тиару так, чтобы верхушка ее свисала вниз. Только у одного царя верхушка тиары была обращена вверх. И здесь мы имеем, вероятно, бродячий сказочный сюжет, известный нам из библейской книги «Эсфирь» (Гаман и Map дохай).
[177] Смысл: мы лишились бы всех житейских благ, если бы я не совершил подлости.
[178] Целый ряд фактов, приводимых ниже, с несомненностью доказывает, что Фемистокл действительно был правителем Магнесии под верховной властью персов. См. Афиней, XII, 533 d: «Поссид в третьей книге своей истории Магнесии говорит, что Фемистокл, получив в Магнесии должность архонта–стефанефора, устроил жертвоприношение Афине и назвал этот праздник Панафинеями, а затем совершил жертвоприношение Дионису «Пьющему возлияние» и назвал этот праздник «Праздником возлияний»; Фукидид видел памятник Фемистоклу на площади в Магнесии (I, 138, 4; ниже, прим. 179).
Он чтился как герой — экист еще в римскую эпоху. Здесь еще помнили о построенных им храмах. До нас дошли чеканенные Фемистоклом монеты с изображением орла и бога Аполлона. Из того факта, что часть этих монет оказались низкопробными, не следует, что Фемистокл обманывал население. Это просто подделки древних фальшивомонетчиков. О дошедших до нас магнесийских монетах с изображением Фемистокла см. ниже, прим. 179. В Магнесии же жили, как мы увидим, и дочери Фемистокла. Наконец, потомкам Фемистокла оказывали в Магнесии почести еще во время Плутарха.
[179] Правильность сообщения Фукидида и Плутарха о Лампсаке подтверждается лампсакской надписью конца III в. («Athen. Mitteilungen», VI, 1881, 103). Здесь мы читаем, что в честь Фемистокла как героя справлялись празднества, а его потомки пользовались почетными правами. Очевидно, он оказал какие–то услуги Лампсаку. Виламовитц (ук. кн., стр. 152) обращает внимание на следующее место кз письма Фемистокла (20, стр. 761, изд. Hercher): «Лампсак, стонавший под бременем тяжелой дани, я освободил от всякой дани». Хотя это письмо — свободное творчество какого–то позднегреческого ритора, но оно, повидимому, построено на исторических фактах. Дело в том, что Фемистоклу не могло не быть ясно, что Лампсак должен с минуты на минуту перейти в руки греков. При таких обстоятельствах освобождение Лампсака от дани было красивым жестом, не связанным ни с какими потерями, и неудивительно, что жители Лампсака установили особый праздник в честь Фемистокла».
[180] Основной источник–Фукидид, I, 138, 5: «Царь дал Фемистоклу Магнесию на хлеб, и она приносила ему ежегодного дохода 50 талантов (около 100 тысяч золотых рублей), Лампсак на вино (местность эта считалась в то время богатейшею своими виноградниками), а Миунт — на приправу».
[181] Города Перкота и Палескепс упоминаются также в схолии (древнем комментарии) к «Всадникам» Аристофана (к стиху 84), по–видимому восходящей к тому же источнику, что и Плутарх, а также у Афинея, кн. I, 29, с курьезным замечанием, что этот дар имел целью заставить Фемистокла носить варварскую одежду.
[182] «По эллинским делам», повидимому, должно означать: «для подготовки похода на Грецию».
[183] Пксидийцы были разбойничьим народом, жившим в горах Памфилии.
[184] Леонтокефалы (Львиные Головы) — крепость во Фригии.
[185] Т. е. львиные головы: леон — лев, кефалэ — голова.
[186] Мать богов — она же Диндимена (т. е. жительница Фригийской горы Диндима), она же Кибела или Рея. Ее жрецы в состоянии исступления наносили себе тяжелые ранения кинжалами.
[187] (Дословно: водоносицы.
[188] Посвященная Фемистоклом в храм статуя стала уже священным предметом, кумиром. Нахождение этого кумира в храме иноземного бога символически означало подчинение греческого бога иноземному, и всякий верующий грек ощущал это, как тяжкий удар.
Регулировка распределения воды была чрезвычайно важным вопросом в древних Афинах (как впрочем и в нынешних); количество воды, которое отдельный гражданин мог отвести на свой участок из государственного источника, регулировалось особыми должностными лицами, одним из которых был прежде и Фемистокл. За самовольное отведение воды взыскивался штраф.
[189] Под внутренними делами разумеется в первую голову восстание в Бактрии.
[190] Это восстание произошло примерно в 464 г. Точная дата нам не сообщена, и поэтому мнения ученых расходятся.
[191] Имеются в виду Перикл, Миронид, Толмид, Леократ и др.
Известие–верное или выдуманное — о том, что царь велел Фемистоклу выступить в поход против греков, повидимому, достигло слуха и его врага Тимокреонта, также бежавшего в Персию и жившего при дворе царя в роли клоуна и «царя обжор» (Афиней, X, 415 F и сл.). Выше в гл. 21 цитируются его злорадные слова «Не один Тимокреонт заключил клятвенный союз с персами! Есть и еще подлецы! Не я один — куцехвостая лисица: есть и другие» (намек на басню· Эзопа, по которой лисица, лишившись хвоста, стала советовать и другим лисицам сделать то же, но они ее не послушались). Новый папирусный отрывок содержит цитату из «песни Тимокреонта против Фемистокла, изгнанного из Греции, в которой тот радуется его изгнанию» (Papiri di Société Italiana», XI, 1935, № 1221). Смысл ее: Фемистокл попал из огня в полымя (так наз. «басня кипрского типа»); быть может, имелось в виду, что Фемистоклу приходится идти в поход против греков. И в этом стихотворении, как и в приведенном в гл. 21, говорится о взятке в три таланта.
[192] Здесь мы имеем прекрасный образчик метода работы Плутарха. Из двух рассказов он выбирает заведомо недостоверный только потому, что он романтичнее и дает больше материала для моральных выводов. У Фукидида мы читаем (I, 138, 4): «Умер Фемистокл от болезни. Некоторые, впрочем, рассказывают, что он покончил самоубийством при помощи яда, признав невозможным выполнить данное царю обещание. Памятник его находится в азиатской Магнесии на площади». Плутарх не находит даже нужным упомянуть об этом свидетельстве Фукидида. Значительно научнее изложение Непота («Фемистокл», 10, 4): «Его статуя на городской площади в Магнесии. О его смерти у многих авторов написано по–разному, но мы больше всего одобряем свидетельство Фукидида, который утверждает, что он умер в Магнесии от болезни, хотя и не отрицает, что был слух, по которому он покончил самоубийством при помощи яда». Греки думали, что если человек выпьет сразу чашу свежей бычьей крови, то он умрет (См., напр., Плиний, «Естественная история», XI, 90; разумеется, это просто суеверие). Легенда о том, что Фемистокл умер, выпив чашу бычьей крови, была известна уже Аристофану в 424 г; см. «Всадники», стих 83–84:
Как умереть нам благородным образом?
— Напьемся крови бычьей! Мысль прекрасная!
Смерть Фемистокла всех смертей завиднее!
Схолиаст (автор схолии) поясняет это место так: «Прибывши с войском в Магнесию и придя в отчаяние при мысли, что греки, спасенные им, из–за него же станут рабами варваров, он воспользовался жертвоприношением, которое он должен был совершить так называемой Артемиде–Левкофрии. Он подставил бокал под свежую рану быка, наполнил его кровью и, выпив его залпом, немедленно скончался… Таким образом только после его смерти выявился его враждебный варварам образ мыслей».
Ср. Цицерон, «Брут», II, 43: «Говорят, что Фемистокл, заколов быка, выпил чашу крови и от этого питья упал мертвым». О том же читаем у Диодор а, XI, 58, 3: «Фемистокл предложил Ксерксу обменяться с ним клятвами, что тот не пойдет в поход на эллинов без него. Когда был заклан бык и принесены клятвы, Фемистокл наполнил бокал кровью и немедленно же скончался. Ксеркс принужден был отказаться от намерения идти на Грецию. А Фемистокл своей смертью дал наилучшее доказательство того, что вся его государственная деятельность была направлена на пользу греков». Такую смерть писатели могли разукрасить трагически и реторически: описанная же Фукидидом обычная смерть не давала материала для разукрашивания. [68]
Благодаря работе нумизматов (собирателей и исследователей античных монет) удалось выяснить, что представляла собой статуя Фемистокла, поставленная на площади в Магнесии, о которой упоминает Фукидид. Русопулос опубликовал в журнале «Athenische Mitteilungen» (XXI, 21) монету из Магнесии, относящуюся к эпохе Антонинов с изображением Фемистокла. Он стоит с бокалом в руке перед статуей Артемиды, рядом изображена голова быка. Очевидно, мы здесь имеем копию с памятника Фемистоклу. Прибывшие в Магнесию греки толковали в духе первобытной символики изображение головы быка и чаши, из которой собираются пить; они понимали это изображение так, что Фемистокл пьет бычью кровь, а следовательно, по греческим верованиям, умирает. В действительности голова быка символизировала жертвоприношение, а чаша возлияние Артемиде. В этом неправильно истолкованном памятнике нумизматы, как мне кажется, справедливо видят источник легенды о героическом самоубийстве Фемистокла. См. Hill, «Historical Greek Coins», 45–48.
[193] Алопека — аттический дем из филы Антиохиды.
[194] Платон, «Менон», 93 D.
[195] Об одном из браков Фемистокла читаем у Диодора следующее (XI, 57)': «Царь дал ему в жены для брака персидскую женщину, выдающуюся красотой и благородством, а также прославляемую за свою добродетель». Но эта женщина не могла быть матерью Мнесиптолемы, которая, очевидно, была выдана замуж еще при жизни отца, а следовательно, родилась еще в Греции. Очевидно, персиянка была третьей женой Фемистокла; от нее он, вероятно, имел дочь Азию, названную так,' наверно, в чесгь переселения в Азию.
[196] Браки между единокровными разрешались греческими законодательствами, см. Непот, «Кимон», I (ниже, прим. 12).
[197] Уже выше мы видели, что Фемистокл, бежав из Аргеса, направился на западный берег Греции в Керкиру, с которой у него были дружественные связи и куда его пригласили для почетных обязанностей третейского судьи. Рассказывали также (см. прим. 130, 142), что Фемистокл вел из Керкиры переговоры с Гиероном Сиракузским и даже будто бы ездил к нему и предлагал ему гегемонию. Мы уже видели, что сообщение о выступлении Фемистокла против Гиерона — исторический анекдот, и что поэтому в рассказе о сношениях с Гиероном нет ничего невероятного. Если даже этот рассказ и инсинуация, то она исходит из источника, хорошо знакомого с политической обстановкой того времени. Характерно в этом отношении и то, что Фемистокл назвал своих дочерей Италией и Сибаридой. Сибарида (Сибарис) была ионийским городом в Италии, теснимым дорийским Кротоном. Очевидно, в планы Фемистокла входило вмешательство в италийские дела. Вывод колонии в Италию, поддержка Сибариса и ионийских городов в Сицилии вызвали бы ухудшение отношений со Спартой, но в то же время укрепили бы и усилили экономическую и военную базу Афин. Впоследствии афиняне идут по пути, завещанному Фемистокдом, вмешиваются в дела Италии и Сицилии и основывают колонию Фурии на месте разрушенного дорийским Кротоном Сибариса. И в этом отношении Фемистокл был «продолжателем широкой афинской политики VI в и предшественником Перикла и Алкивиада» (А. Holm, «Geschichte Griechenlands», II, 139, прим. 12).
[198] («Гетеры» — политические единомышленники, товарищи по политическому клубу.
[199] Иначе у Фукидида I, 138, 6: «Говорят, что родственники Фемистокла перевезли, согласно завещанию, его кости на родину и похоронили тайком от афинян в Аттике: ведь Фемистокла запрещалось хоронить в пределах Аттики, как обвиненного в государственной измене». Андокид — один из знаменитых мастеров красноречия в Афинах, вошел в канон 10 лучших ораторов. В 415 г. был обвинен в надругательстве над священнодействиями–мистериями и, будучи заключен· в тюрьму, выдал соучастников. Принадлежал он к знатной аристократической семье; до 415 г. примыкал, повидимому, к умеренному крылу аристократии, а после заключения в тюрьму и переворота в Афинах сблизился с олигархами (см. «Алкивиад», гл. 21).
[200] Греческий историк, живший во второй половине III в. до н. э. Он противопоставлен Андокиду; очевидно, он держался того взгляда, что кости Фемистокла были с разрешения правительства перевезены в Аттику.
[201] Периэгет — «путешественник»; так назывались авторы многочисленных появившихся в эллинистическую эпоху «периэгез», т. е. географических описаний, чего–то вроде путеводителей. Из таких «периэгез» до нас дошло только сочинение Павсания, содержащее много интересного исторического материала.
[202] Ср. Павсаний, I, 1, 2: «Фемистокл, когда был у власти,… соорудил для приплывающих порт в Пирее… До моего времени здесь находятся верфи, а рядом с главной гаванью гробница Фемистокла. Говорят, что афиняне раскаялись в своем поступке по отношению к Фемистоклу, и что родственники Фемистокла перевезли его кости из Магнесии и похоронили в Афинах. Действительно, дети Фемистокла вернулись из изгнания и посвятили в Парфенон надпись, в которой читается имя Фемистокла». Не только сообщение Андокида, но и приведенный выше рассказ Фукидида показывают, что еще в конце V в. речь шла не о реабилитации Фемистокла, а только о перевозке его костей тайком. Его потомство было, повидимому, действительно восстановлено в правах. Во время Сократа старший его сын жил в Афинах, и это не вызывало ничьих возражений (Платон, «Менон», 93). Родственник Фемистокла (как мы видели выше) привез себе из Магнесии дочь Фемистокла и сделал ее своей законной женой. И то и другое возможно только в случае формального помилования со стороны афинского народного собрания. «Сообщение периэгета Диодора показывает с несомненностью, как возникла эта басня. Огибая выдающуюся в море оконечность Пирейского полуострова, моряки видели под водой скалу, похожую на алтарь; уже во время комического поэта Платона они считали ее гробницей основателя Пирейской гавани, в которую они въезжали (т. е. Фемистокла), и воздавали этому памятнику знаки почитания. Это было вполне понятно, так как такой великий человек не имел в Афинах ни гробницы, ни памятника. Понятно также, что это место получило название Фемистоклейон» (Виламовитц, «Aristoteles und Athen», I, 147, прим. 44, 45).
[203] Платон — комический поэт, деятельность которого относится к 428–390 гг.
