КНИГА IV
БЫЧКИ ГЕРКУЛЕСА
(IV, 9)
В давнее время, когда Геркулес из Эрифии дальней
Гнал от пурпурных стойл бойкое стадо быков,
Там, где долина Валабра затоплена Тибром, где воды
Города на парусах пересекает моряк,
В месте, богатом скотом, на холмах Палатина стоянку
Для утомленных быков гость утомленный нашел.
Но не остались бычки у хозяина, подлого Кака,
В целости: вор осквернил гостеприимства закон.
Местным, туземцем был Как, грабитель из лютой пещеры.
Мог он раздельно из трех глоток слова извергать.
Чтобы следы грабежа откровенного спрятать, обманщик
В логово ловко за хвост втаскивал задом быков.
Бог был свидетель: быки удружили мычанием вору,
Вышибла ярость в притон вора недобрую дверь.
Три головы проломила дубина менальская Каку.
Пал он. И крикнул Алкид: "Эй, веселее, бычки,
Эй, Геркулесовы, эй, нашей палицы подвиг последний,
Дважды добытые, эй, милые, эй да бычки!
Долгим мычанием вы освятите выгоны бычьи,
Римским Форумом быть вашему пастбищу впредь".
Высказал. Жаждой его замучило нёбо сухое.
Почва кругом жирна - только воды ни следа.
Вдруг он поблизости смех затворниц-девушек слышит.
Кущей в тенистом кругу роща сбегалась вблизи:
Место запретных ключей в заповеднике женской богини,
Доступ к которой на грех был возбранен для мужчин.
Вход к тайнику обвивал повязками пурпур пунийский,
Благоухая, огонь в домике ветхом горел,
Тополь мощной листвой украшал, нависая, обитель,
И укрывались в глуши певчие птицы лесов.
С пылью в сухой бороде прорвался Алкид до порога
И перед входом поверг богу смиренно слова:
"Вас, затейниц святой обители, я умоляю -
Ласково дверь отворив, отдых усталому дать.
В жажде ключа я брожу под журчание влаги незримой,
Я бы и пригоршней рад влагу ручья зачерпнуть.
Вам ли о муже не знать, на плечах небосвод удержавшем,
Он перед вами: землей ныне я прозван - Алкид.
Кто ж не слыхал о делах Геркулесовой славной дубинки,
О неминучей стреле, бьющей зловредных зверей,
Или о том, как Эреб просветлел пред одним человеком!
Гостя примите: земля здесь не радушна ко мне.
Даже будь жрицами вы Юноны жестокосердной,
Мачехи злобной - и та вод не замкнула б своих.
Если мой вид вас страшит или львиная шкура и космы
Этих спаленных волос зноем ливийских пустынь,
Знайте, и я, Геркулес, у Омфалы в платье сидонском
Рабствовал, прялку вертел с шерстью - поденный урок.
Грудь волосатую мне перетягивал мягкий нагрудник,
Но и при жестких руках шустрой служанкой я был".
Кончил Алкид. И ему отвечала маститая жрица,
Белые волосы ей пурпур повязки скреплял:
"Странник, глаза пожалей, уходи из опаснейшей рощи.
Прочь от порога! Ступай! В бегстве спасенье ищи!
Грозно закон от мужчин охраняет запретное место.
Скрытый в обители, мстит жертвенник, остерегись!
Видел, да дорого дал за нагую Палладу Тиресий,
В пору как мылась она, наземь Горгону сложив.
Пусть тебе боги дадут другие источники. Этот
Тайно течет в стороне, здесь, за порогом, для дев".
Так ему жрица. Но гость косяки потрясает плечами.
Яростной жажды сдержать ветхая дверь не могла.
Воды ручья исчерпав, победил он кипение жара,
Тут же - и губ не обтер - твердый закон положил:
"Сей уголок приютил меня, невольника рока,
Но не радушна земля ныне к скитальцу была.
Этот высокий алтарь, посвященный стадам возвращенным,
Мощный алтарь, что мои руки сии возвели,
Да никогда у себя не потерпит дев поклоненья:
Без отмщения впредь жажде Геракла не быть".
Ныне того, кто мир своими руками очистил,
Куры, где Таций царил, в Санке божественном чтут.
Здравствуй, святой отец, примиренный с суровой Юноной,
Здравствуй - и книге моей будь покровитель святой.
Перев. Я. Голосовкер