КНИГА II

Автор: 
Автор: 
Автор: 
Автор: 
Автор: 

* * *
(II, 2)
Был я свободен и думал прожить одиноко на ложе,
Но на беду обманул лживым покоем Амур.
Зевс, зачем красота на свет такая родилась?
Все обманы твои я оправдал бы теперь!
Руки изящные, русые волосы, стройное тело
Так величаво идет, словно равняясь красой
С Герой, иль словно Паллада, когда на Дулихий ко храму
Шествует, локонами грудь, что Горгона, прикрыв.
Столь же прекрасна была Исхомаха из рода Лапитов;
Деву на буйном пиру мнили Кентавры схватить.
Иль Саитянка Бримо, что при бебейских прозрачных
Водах Меркурию в дар девственный стан отдала.
Первенство также и вы ей отдайте, богини, которых
Мог на Идейской Горе видеть Парис без туник.
О, если б старость сама пожалела красу моей милой,
Даже если б она возраст Сивилл прожила!
Перев. С. Версилов

* * *
(II, 4)
Часто твоя госпожа досаждать тебе будет сначала,
Часто ты будешь просить, часто уйдешь со стыдом,
Будешь нередко ты грызть ни в чем не повинные ногти
И в раздраженье не раз топать со злости ногой.
Я понапрасну себе помадил волосы, зря я
Шел, замедляя шаги, и потихоньку входил.
Тут не поможет тебе ни трава, ни ночная Китея,
Ни Перимеды рукой сваренный зелий отвар.
Ибо, где мы усмотреть не можем причины болезни,
Как в темноте мы искать будем источник ее?
Здесь уж не нужен ни врач, ни мягкое ложе больному,
Ветер, ненастье ему вовсе уже не вредят.
Ходит себе он и вдруг друзей изумит своей смертью:
Неосмотрителен тот, кем овладела любовь!
Лживых каких колдунов не стал я желанной добычей?
Иль не толкуют мне сны ведьмы на десять ладов?
Только врагу своему пожелаю любить я красавиц,
Мальчика лучше пускай любит мой искренний друг.
Вниз по спокойной реке поплывешь в челноке безопасно:
Страшны ли волны, коль ты к берегу можешь пристать?
Словом одним ты его всегда легко успокоишь,
Сердце же той не смягчит даже кровавый поток.
Перев. Л. Остроумов

* * *
(II, 7)
Цинтия весела! Закон о браке провален!
Боги, как плакали мы, горькой разлуки страшась,
Плакали, - но разлучить сам бог не мог бы влюбленных
Сердцу наперекор, - необорима любовь.
Цезарь? - о, Цезарь велик! Но Цезарь велик как воитель:
Тьмы покоренных - увы! - мало что значат в любви.
Я палачу под топор подставил бы шею скорее,
Чем ради брачных огней пламя любви угасить.
Только подумай, пройти мимо двери твоей новобрачным,
К ней обернуться в слезах, помня измену свою!
Сны... о, какие б тогда моя флейта тебе напевала,
Как бы рыдала она, труб погребальных грустней!
Где мне детей добыть для парфянских триумфов! Солдату
Век от крови моей, как ни труби, не бывать.
Если бы в стан иной - в стан любимой меня провожали,
Кастора чудо-коню: "Что ты плетешься?" - скажу,
Верной любовью к тебе заслужил я великую славу,
И докатилась она до снегопадов Днепра.
Ты одна мне мила, и один я для Цинтии - милый.
Что мне отцовство! сильней голоса крови любовь.
Перев. Я. Голосовкер

* * *
(II, 19)
Цинтия, грустно тебя разлученною с Римом увидеть!
Вместе так сладостно знать: где-то одна ты в глуши.
В девственно-чистых полях не смутит твое сердце прельститель,
Лестью своей разлучив с доброю славой тебя.
Нет, отныне конец у окна твоего пререканьям,
Криком призывным к тебе - сладок нетронутый сон!
Будешь одна и одно тебе зрелище, Цинтия, - горы,
Стадо и скромный удел пахаря этих полей.
Некому там завести для тебя губительных игрищ,
Нет и храма вблизи, где бы таился соблазн.
Всюду в уездном труде ты увидишь волов неустанных
Или под ловким серпом вязь виноградных кудрей.
Бросишь ты ладана горсть на алтарь захолустной часовни
Там, где козел под ножом падает в праздник селян.
Ногу слегка обнажив, ты вольна подражать хороводу,
Раз не следит за тобой глаз посторонних мужчин.
Я же на лов устремлюсь, в беспрестанном служенье Диане,
Временно мысль отложив жертвой Венеру почтить.
Жителей чащи вспугну и сосны рогами украшу
Или в стремительный бег брошу увлекшихся псов;
Но между тем не решусь потревожить львов-исполинов
Иль сгоряча на бегу к дикой свинье подступить.
Нет, мой пыл невелик: захватить малодушного зайца
И тростниковой стрелой птицу лесную пронзить
В роще, где хладный Клитумн укрывает журчащие струи
И омывает волной снегоподобных быков.
Ты же, лелея в душе свои замыслы, жизнь моя, помни:
В неотдаленный срок снова я буду с тобой.
И ни глухие леса, ни ручьи, низвергаясь в долины
С диких мшистых стремнин, не помешают, клянусь,
Чтоб на устах у меня твое имя все дни не звенело,
Лишь бы вдали от меня не повредил мне никто.
Перев. Т. Казмичева

* * *
(II, 15)
О, я счастливец! И ты, о светлая полночь! О ложе,
Негой блаженных минут благословенный приют!
Сколько мы ласковых слов сказали при свете лампады,
Что за сраженья у нас происходили во тьме!
То она, грудь обнажив, со мною борьбу затевала,
То затихала совсем, тело туникой прикрыв.
Приподнимала она мои сном отягченные веки
Прикосновением уст: "Что же ты дремлешь, лентяй?"
Разнообразили мы так часто объятий сплетенья!
Часто сливались уста в долгом лобзанье у нас!
Нехорошо оскорблять Венеру игрою вслепую:
Помни, что очи - в любви верные наши вожди.
Ведь, по преданью, Парис нагою спартанкой пленился
В час, как из спальни ушла от Менелая она.
Наг был Эндимион, когда Феба сестрой овладел он,
И, говорят, возлежал также с богиней нагой.
Если ж упрямишься ты, не желая в постели раздеться,
Знай, все покровы твои руки мои изорвут;
Если ж неистовый гнев меня увлечет еще дальше,
Матери ты покажи руки свои в синяках.
Ведь не обвисли еще, мешая играть тебе, груди, -
Пусть поглядит на них та, что постыдилась рожать.
Страстью насытим глаза, покуда судьба дозволяет:
Близится долгая ночь, твой не воротится день.
О, если б цепь оплела нас, тесно друг к другу прильнувших,
И ни единый рассвет больше не смог развязать!
Голуби в страсти своей тебе да послужат примером:
Самка и с нею самец - брака живой образец.
Тот, кто безумствам любви конца ожидает, безумен:
У настоящей любви нет никаких рубежей.
Легче обманет земля хлебопашца невиданной нивой,
Солнце погонит скорей на небо черных коней,
Реки скорее начнут к истокам катить свои воды
И в пересохлых морях рыба начнет засыхать, -
Нежели я свою страсть смогу перенесть на другую:
Мною владеет живым, будет и мертвым владеть.
Если захочет она дарить мне такие же ночи,
Год я единый сочту равным всей жизни моей;
Ежели много их даст, то стану тогда я бессмертным:
Каждого ночью одной в бога она превратит.
Если бы так же и все проводить свою жизнь захотели
И беззаботно лежать, отяжелев от вина,
В мире не стало б мечей, кораблей не нашлось бы военных,
В море Актийском костям римским лежать не пришлось,
И, утомившись в боях, над собой же справляя триумфы,
Не распускала б волос Рима седая глава.
Будут, наверное, нас потомки хвалить по заслугам:
Кубки наших пиров не оскорбляли богов.
Что же! Покуда жива, наслаждайся жизнью беспечно:
Все поцелуи отдав, всё же ты мало их дашь!
Знай, как эти листки, что слетели с венков помертвевших
И, одиноко кружась, плавают в чаше вина,
Так вот и мы: хоть сейчас любовь так много сулит нам,
Может быть, завтрашний день будет последним для нас.
Перев. Л. Остроумов

* * *
(II, 16)
Вот из Иллирии к нам явился, Цинтия, претор,
Что за пожива тебе, что за терзания мне!
Как это он не погиб на скалах подводных Керавна?
Жертвы какие, Нептун, ты б от меня получил!
Вот и пошли без меня у вас и пиры и попойки,
Вот и отворены всем двери всю ночь без меня.
Коли умна ты, спеши собрать изобильную жатву
И, не стесняясь, руно с глупой овцы состригай;
И наконец, когда он, поплатившись добром, обнищает,
Ты посоветуй ему к новым Иллириям плыть!
Знатность для Цинтии - вздор, почет никакой ей не нужен:
Ценен в любовниках ей только один кошелек.
Ты же печали моей на помощь приди, о Венера:
Пусть в сладострастии он мышцы себе надорвет.
Что же, здесь каждый любовь купить подарками может?
Только за деньги она губит, о Зевс, себя!
Вечно гоняет меня в океане разыскивать жемчуг,
Даже из Тира она требует ценных даров.
О, если б в Риме вовек не бывало богатых и даже
Сам повелитель у нас в скромном бы жил шалаше!
Мы бы тогда никаких продажных не знали любовниц
И не меняли б они дома до старости лет.
Нет, не за то, что семь дней ты, забыв обо мне, ночевала,
Гнусного мужа в своих белых сжимая руках, -
Горько не это, поверь, а то, что всегда с красотою
Тесную дружбу ведет в женщинах ветреный нрав.
Бедрами резво тряся, явился откуда-то варвар;
Миг - и счастливец в руках держит всё царство мое!
Вспомни, к чему привели роковые дары Эрифилу,
Как новобрачной пришлось жутко Креусе сгореть.
О, неужель моих слез унять оскорбленье не сможет?
Иль от пороков твоих скорбь не исчезнет моя?
Сколько уж дней пронеслось, а я позабыл о театре,
О состязаньях, и мне Муза моя не мила.
Стыдно мне, стыдно, клянусь; но, может быть, это и правда,
Что недостойная страсть к доводам всяким глуха.
Вспомни вождя, что когда-то потряс Актийское море
Шумом пустым и обрек на смерть когорты свои.
Вспять обратить корабли бесславная страсть повелела
И за царицей бежать к самому краю земли.
Вот в чем Цезаря честь и вот в чем Цезаря слава:
Меч обнажил он и сам в ножны вложил, победив.
Только каких бы одежд, и каких бы тебе изумрудов,
И золотитстых каких он бы топазов ни нес, -
Пусть я увижу, как их разносят свирепые бури,
Пусть они пылью тебе, пусть они станут водой!
Нет, не смеется всегда над изменой влюбленных Юпитер,
Не постоянно же глух он остается к мольбам.
Видела ты, как порой в громах содрогается небо
Или с эфирных высот молния рушится вниз?
Тут ни Плеяды, ни сам Орион неповинен дождливый,
Не без причины разит молнии гневный удар;
Этим привык неизменно карать неверных любовниц
Некогда плакавший сам, ими обманутый бог.
И потому не гонись так жадно за платьем сидонским,
Чтоб не робеть, когда Австр на небе тучи сгустит.
Перев. Л. Остроумов

* * *
(II, 24)
"Ты ль это всё говоришь? Ты, прославленный собственной книгой!
Ведь твою Цинтию здесь весь уже форум прочел.
Но от признаний таких чей лоб не покроется потом?
Где тут скрытность любви, где благородство стыда?"
Да! Если б Цинтия мне уделяла и нежность и ласку,
То не прослыл бы у вас первым беспутником я;
Я не ходил бы теперь ошельмованным в городе нашем, -
И хоть бы страстью пылал, имя свое бы я скрыл.
Не удивляйся же впредь, что ищу я охотно дешевых:
Эти бесчестят не так. Это, по-твоему, вздор?
То опахало ей дай из хвостов горделивых павлинов
Иль прохладительный шар в руки ты ей положи;
Я раздражен, так достань из слонового зуба ей кости,
Всякую дряни, что блестит в лавках Дороги Святой!
Ах, да совсем, я клянусь, не в расходах тут дело! Но, право,
Стыдно игрушкой мне быть лживой своей госпожи.
Перев. Л. Остроумов

* * *
(II, 26)
Видел я сон, моя жизнь: ты после кораблекрушенья
По ионийским волнам, силы лишаясь, плыла,
Ты во всех былых клеветах на меня признавалась
И приподнять не могла тяжких от влаги волос.
Так же с пурпурной волной боролась некогда Гелла,
С мягкой спины соскользнув золоторунной овцы.
Как я боялся, что вдруг назовут твоим именем море,
Что над твоею волной слезы пролет мореход!
Как я Нептуна молил, молил и Кастора с братом,
Как умолял я тебя, о Левкотея, тогда!
Ты же, ладони свои из пучины едва поднимая
И утопая уже, имя твердила мое.
Если на глазки твои случайно бы Главк загляделся,
То в ионийских волнах нимфою быть бы тебе.
И Кимофое тогда лазурной и светлой Несее -
Всем Нереидам морей зависть внушала бы ты.
Но я увидел, дельфин спешит оказать тебе помощь,
Тот же, наверно, какой и Ариона спасал.
Вот уж с вершины скалы готов был я кинуться в море,
Как разогнал у меня все сновидения страх.
Перев. Л. Остроумов

* * *
(II, 28б)
Вот и волчок перестал вертеться под звуки заклятий,
И на потухшем уже лавр не трещит очаге;
И не желает Луна с небес многократно спускаться,
И погребальную весть карканье ворона шлет.
Но на ладье роковой любовники верные вместе,
Темный парус подняв, к водам подземным уйдут.
Не об одной я молю - двоих пощадить умоляю:
Будет жива - буду жив; если умрет - я умру.
За исполненье мольбы я священную песнь обещаю:
"Милую спас, - напишу, - вышних владыка богов".
Жертву тебе принося, у ног твоих она сядет,
Сидя, расскажет про все долгие беды свои.
Перев. Л. Остроумов

* * *
(II, 29а)
Свет мой, когда я бродил вчерашнею ночью, подвыпив,
И не хранила меня верная свита рабов,
Вдруг повстречалась со мной малорослая стая мальчишек,
(Сколько - того не скажу: страх помешал сосчитать);
Факелы были у них, у других же в руках были стрелы,
Третьи, почудилось мне, цепи несли для меня.
Все на подбор нагишом. Из них один побойчее
Крикнул: "Держите его! Он вам отлично знаком!
Он - тот самый, кого подруга в сердцах отдала нам".
Молвил - и тотчас аркан шею мою затянул.
Кто-то меня приказал тащить в середину, и слышу:
"Пусть тот погибнет, кто нас не признает за богов!
Ждет ежечасно тебя голубка твоя, недостойный,
Сам же невесть ты каких ищешь, безумец, дверей.
Лишь на сидонском чепце, на ночном, она ленты распустит,
Только раскроет глаза, отягощенные сном,
Как на тебя аромат повеет не трав аравийских,
Но фимиам, что возжег собственноручно Амур...
Братцы, простите его: он крепко любить обещает,
Мы же до цели дошли - вот и указанный дом".
Снова накинувши плащ мне на плечи, так они молвят:
"С миром ступай и учись дома сидеть по ночам!"
Перев. Л. Остроумов

* * *
(II, 32)
Кто б ни увидел тебя - согрешит; лишь тот, кто не видит,
Не вожделеет. Итак, в страсти виновны глаза.
Что же ты, Цинтия, ищешь в Пренесте неясных гаданий
Иль к Телегона стенам, в город Ээйца спешишь?
Стоит ли гнать коней по древней Аппийской дороге
Или во весь опор мчаться в Гераклов Тибур?
Если б досуги свои ты лишь в этих местах проводила,
Цинтия! - Верить тебе злая молва не велит:
Толпы видали, как ты несешься при факельном свете
К роще, чтоб Тривии в дар яркий светильник принесть.
Знать, опротивел тебе Помпея портик, колонны,
В зной дающие тень, роскошь аттальских завес;
Шелест платанов тебе опротивел в аллее унылой,
Лепет воды, что струей льет полусонный Марон,
Льет, и ропот растет, громкозвучный и внятный далеко
В миг, когда воду Тритон втянет в разверстую пасть.
Ты просчиталась, прогулки твои выдают твои шашни:
Нет, не от города прочь - прочь от меня ты бежишь.
Тщетны потуги на хитрость: ты строишь бессильные козни,
Сеть мне знакома твоя - опытом я умудрен.
Не о себе я пекусь: непорочной славы утрата
Будет, бедняжка, тебе в меру вины тяжела.
Вот и намедни слушок о тебе изранил мне уши,
Город кругом обежав. Был он нелестным, дружок!
Но, возразишь ты, не верь языкам враждебным и злобным:
Сплетнями за красоту девы платились всегда.
Не в отравленьи тебя молва обвиняет глухая -
Феб, засвидетельствуй всем: руки любимой чисты.
Если же ночку иль две любострастием ты насладилась,
Я не из тех, кого трогают эти грешки.
Родину ради любви на чужбину Елена сменила
И воротилась живой, злобной не встретив хулы.
В небе Венера сама и теперь не менее чтима,
Чтима, хоть к ласкам склонил Пеннорожденную Марс,
Чтима, хотя, как твердит нам сплетница Ида, богиня
Там, на горе, средь отар, часто спала с пастухом.
Толпы гамадриад, веселые старцы силены,
Хора прекрасный вожак - вот очевидцы любви.
С ними, богиня, и ты дары наяд собирала,
Бережно в горсти ловя падающие плоды.
Кто при нравах таких у милой выпытывать станет:
"Где богатство взяла? Кто подарил? И за что?"
О, не чрезмерное ль счастье в наш век досталось бы Риму,
Если бы в нем лишь одна дева беспутной была?
Лесбия раньше нее безнаказанно в Риме грешила -
Стоит ли ту порицать, что заразилась грехом?
Кто здесь латинянок древних иль стойких сабинянок ищет,
Видно, из дальних краев в Рим лишь недавно пришел.
Ты бы скорее сумел ковшом осушить океаны,
Смертной рукой бы сумел вечные звезды сорвать,
Чем от любовных грехов заставить дев отказаться.
Впрямь от Сатурновых дней девы грешат как на грех.
Девкалионов потоп низвергся на землю - грешили;
Схлынул он с влажных равнин - снова, как было, грешат.
Кто, укажи мне, сумел сохранить чистоту своих простынь,
Кто из богинь - назови - богу-супругу верна?
Даже, коль верить молве, жену властелина Миноса,
Дикий бык соблазнил статностью и белизной,
И, оградясь от любви стеною из меди, Даная,
Девственная, не смогла от Громовержца спастись.
Следуй в утехах любви за латинянкой или гречанкой,
Только свободной живи - мой тебе добрый совет!
Перев. Б. Лейтин