* * *
( II, 5)
Цинтия, правда ль, что ты по всему обесславлена Риму
И прослыла у людей жизнью распутной своей?
Этого ль я заслужил? Ты дождешься расплаты, злодейка.
Цинтия, верь, и для нас ветер подует благой.
Право же, скоро найду из тысяч обманщиц одну я,
Что пожелает весь век славиться в песнях моих,
Нравом жестоким меня, на досаду тебе, не обидит:
Поздние слезы прольешь, долголюбимая, ты,
Нынче горяч еще гнев - и нынче пора расходиться!
Если страданье пройдет, верь мне, вернется любовь.
Ах, не изменчивы так под ветром Карпафские волны,
Нот прихотливый не так черные тучи кружит,
Как изменяет порой раздраженных любовников слово.
Сбрось же ты тягость ярма, благо возможность дана!
Право, ты кое о чем лишь в первую ночь погорюешь.
Всякая мука в любви, коль перетерпишь, легка.
Но умоляю тебя сладчайшим законом Юноны,
Жизнь моя, бойся себе гневом своим повредить.
Ведь ни один только бык врага отражает рогами,
Даже овца, коль задеть, гонит обидчика прочь.
Я, рассердясь, не сорву одежды с коварного тела,
Не расшибу я твоих крепко закрытых дверей,
В гневе не стану трепать твои заплетенные косы
И не осмелюсь задеть грубым своим кулаком.
Драк безобразных таких пусть мужлан неотесанный ищет,
Не украшавший плющом темной своей головы.
Я же - я буду писать, но тех слов не сотрешь ты вовеки:
"Цинтии прелесть сильна - Цинтии клятва легка".
Верь мне, хоть ты свысока презираешь молвы бормотанье,
Цинтия, всё же мой стих сгонит румянец со щек.
Перев. Л. Остроумов

* * *
(II, 34)
Кто же доверит теперь красоту госпожи своей другу?
Чуть уж не вырвали так деву из рук у меня.
Опытом я научен, что честных в любви не бывает:
Редко красавицу друг не для себя бережет,
Дружбу ломает тот и кровную связь оскверняет,
Злобно к оружью влечет даже согласных душой.
Гостем прелюбодей под кровь Менелая прокрался.
Разве колхидянка вслед чуждому мужу не шла?
Как ты решился, Инкей, на подругу мою покуситься,
Низкий! Как руки твои не опустились в тот миг?
Если б она не была такой постоянной и верной,
Жить бы ты смог ли потом в страшном позоре таком?
Грудь мне железом пронзи иль ядом меня изведи ты,
Только уйди поскорей прочь от подруги моей.
Спутником жизни мне будь и тела товарищем верным,
Как господину отдам другу именье мое, -
Только лишь ложа, молю, одного только ложа не трогай:
Всякий соперник невмочь, будь хоть Юпитером он.
Пусть ничто эта тень - я, с собственной тенью сражаясь,
Глупый, так часто дрожу, робостью глупой сражен.
Есть основанье одно, по которому грех сей прощаю:
Ведь у тебя от вина так заплетался язык.
Полно, мне не налгут о жизни суровой морщины,
Ведают все хорошо, что за блаженство любить.
Даже сам мой Линкей запоздалою страстью бушует.
Рад я: хоть поздно, но всё ж к нашим богам ты придешь.
Чем же тебе помогла премудрость Сократова в книжках?
Тем ли, что можешь теперь мира пути предвещать?
Или что польза тебе от чтенья афинских творений?
Старец ваш в бурной любви вовсе бессилен помочь.
Лучше уж музой своей подражай ты отныне Филету
И не напыщенным снам - снам Каллимаха внимай.
Ведь не пристало тебе эолийского петь Ахелоя,
Сей поток как течет, страстной тоской удручен,
Как во фригийских полях блуждают Меандровы волны
Лживые и обмануть тщатся свой собственный путь,
Конь говорящий каков Арион, что в день Архемора
Похорон, сбив седока, злую победу снискал;
Что тебе пользы в судьбе колесницы Амфиарая,
В том, как погиб Капаней, теша Юпитера взор?
Брось ты также слагать стихи для котурнов Эсхила,
Брось - и руки свои в нежный вплети хоровод.
В тесный токарный станок ты стих зажимать приучайся,
В пламя свое поскорей, хладный поэт, окунись.
Будешь ты в нем не целей Гомера иль Антимаха,
Даже на вышних богов дева глядит свысока.
Но ведь и бык подойдет к тяжелому плугу не раньше,
Чем его за рога цепкий ухватит аркан.
Так добровольно и ты жестокой любви не поддашься:
Надобно дикую прыть прежде всего усмирить.
Только из дев ни одна о природе вселенной не спросит:
Брата коней зачем так омрачает Луна?
Как доведется нам жить, переплывшим стигийские воды?
С целью ли молния к нам мчится на землю, гремя?
Ты посмотри на меня, чей дом не украшен богатством,
Чей прародитель совсем Марса триумфов не знал, -
Как я царю на пирах, окруженный девичьею стаей,
Тем вдохновеньем царю, что привык отрицать.
Как мне приятно теперь под вчерашними грезить венками,
Ибо меня до костей бог, всем известный, пронзил!
Пусть же Вергилий поет берега Актийского Феба,
Может он также воспеть сильного Цезаря флот, -
Ныне ведь славит же он сраженья троянца Энея
И основание стен на лавинийских брегах.
Римские смолкните впредь писатели, смолкните, греки.
Нечто рождается в мир, что Илиады славней.
Тирсиса хвалишь ты, друг, в сосновых рощах Галеза,
Дафниса также поешь, дуя в свои тростники.
Учишь, как дев соблазнять одной только дюжиной яблок
Или козленком, что взят от материнских сосцов.
Счастлив, кто может любовь покупать за дешевые фрукты,
Пусть ее Титир поет, хоть ненадежна она.
Счастлив пастух Коридон, кто похитить Алекса желает,
Чья непорочная плоть - радость владельца полей!
Хоть он, усталый, давно покинул пастушечью дудку,
Всё ж его хвалит семья ветреных гамадриад.
Ты наставленья поешь седого поэта - аскрейца, -
Как процветают в полях всходы, а лозы в горах.
Можешь и песню сложить на лире искусной, какую
Цинтий умел запевать, к струнам персты приложив.
Но из чтецов никому не будут противны те песни,
Будь он еще новичком иль искушенным в любви.
В них ведь не меньше краса, не меньшая страсть: сладкозвучный
Лебедь в ученых стихах - здесь уступил гусаку.
Песни такие слагал Варрон, закончив Язона,
Так, что Левкадию грел пламенем жарким Варрон.
Песни такие звучат в шаловливых твореньях Катулла,
Лесбия милостью их стала Елены славней,
В том же призналася нам и страница ученого Кальва
В час, когда он воспевал бедной Квинтилии смерть.
Только недавно лишь Галл, Ликоридой прелестной изранен,
Сколько мучительных язв там, под землею, омыл.
Цинтию тоже теперь прославил словами Проперций,
Если в число тех певцов Слава включит и меня.
Перев. Л. Остроумов